Метаморфоза

— Валентин, как я вас жду! У меня несчастье — меня обворовали. В полицию не заявляла, думаю, надо предварительно с вами переговорить. — Впервые глаза и её лицо выражали не слащавость, а растерянность и возмущение: — Прямо не знаю, что делать. Я женщина одинокая, знаете, как трудно мне наживать вещи.

— Взяли золото и деньги, — с поразительной проницательностью уточнил молодой полицейский.

— Да, — лицо соседки выразило крайнее удивление, — А откуда вам известно?

— Производственная тайна, — Валентина почувствовала себя Шерлоком Холмсом. — Пройдёмте на место преступления. Евгения, пойдёшь в качестве свидетеля с нами, обратился он к супруге.

Все трое направились к соседке. Зайдя в комнату, полицейский не стал снимать даже фуражку, чтобы выглядеть посолиднее и вселить в растерянную душу потерпевшей уверенность, что преступник будет пойман, зло не уйдёт от возмездия. В комнате царили чистота и порядок, как и после прошлых краж, в других местах, что вводило несколько в заблуждение. Обычно грабители, не зная, где находятся золотые вещи и деньги, при поиске переворачивали всё к верху дном, устраивая страшный беспорядок. Здесь же все вещи оставались на своих местах, все, кроме золота и бумажных купюр, то есть грабитель хорошо знал: места их хранения. Кроме того, аккуратно изъяв интересующие его предметы, он тем самым не сразу наводил хозяев на мысль, что в их доме совершилась кража. Проходило несколько дней, а иногда и недель, прежде чем хозяйке требовались деньги или украшения, и она обнаруживала пропажу. Если преступник и оставлял какие-то следы, то за несколько последующих дней они окончательно пропадали для следствия.

Полицейский тщательно осмотрел комнату. Евгений тоже озирался по сторонам, пытаясь найти хотя бы окурок или какой-нибудь иной предмет, помогающий следствию раскрыть преступление, но напрасно.

Валентина на всякий случай поинтересовалась:

— Вы не убирались в квартире после того, как обнаружили кражу?

— Что вы! Я же смотрю кинокартины и прекрасно помню, что улики надо оставлять. Поэтому вещи я не трогала. Как они были, так и остались.

— Да, но у вас так было всегда, — несколько разочарованно вздохнула Валентина, обводя в который раз комнату пристальным взором. — А где деньги лежали и золото?

— Кольца и серьги — здесь, в шкатулке, — хозяйка открыла дверцу серванта. — А кошелёк с деньгами рядом.

— И всё — на самом видном месте, — укоризненно произнесла Валентина. — Как откроешь сервант — сразу всё бросается в глаза: и кошелёк, и шкатулка, тут и искать не нужно — берите, экономьте время на поиске.

— Но у меня с роду никого не бывает, — развела руками Татьяна Сергеевна. — Разве только вы иногда заходите да Варвара Ивановна. А в основном я чаще по гостям хожу, когда скучно.

— Надеюсь, меня вы не подозреваете? — с наигранной бравурностью спросила Валентина, хотя почувствовала себя после высказывания соседки в роли подозреваемого: когда в чьём-то доме что-то пропадает, и оказывается, что кроме тебя там никого не было, поневоле начнёшь испытывать неловкость за себя.

Но Татьяна Сергеевна, однако же, поверила в непогрешимость стража порядка и замахала руками.

— Что вы, что вы! Какой может быть разговор о вас.

— Жена тоже отпадает, я за неё ручаюсь, — заявила Валентина. Евгений засмеялся. Он настолько был уверен в собственной честности, что подобное заявление показалось ему смешным.

Если же задуматься серьёзно, то кто может оставаться уверенным в своей честности, если никогда не знал соблазнов? Интересно, как поведёт себя честный человек, если останется один на один с кучей драгоценностей и будет знать две вещи: во-первых, что в данный момент он совершенно один, и, во-вторых, что если он даже и возьмёт часть, пропажу не обнаружат, и никто его не заподозрит? Честность проверяется на соблазнах так же, как доброта — на добрых поступках, а не на добрых помыслах. Но мой приятель по наивности пока этого не подозревал и верил в себя, как верят, впрочем, многие.

— Остаётся Варвара Ивановна, — продолжала вести следственную нить Валентина. — Но ей семьдесят четыре года. Зачем ей это? — раздумывала она.

— Что ж, и в таком возрасте можно нагрешить. Может, она собирается устроить себе пышные похороны на чужие средства, тем более, что своих не стало, — пошутил Евгений.

— А у Варвары Ивановны тоже ведь украли перстень, — вспомнила Татьяна Сергеевна.

— Значит, в нашем доме вторая кража, — заключила Валентина. — Получается, что вор дважды бывал в нашем подъезде. Кто-то же должен был его видеть. Когда вы в последний раз надевали свои украшения? — обратилась она к соседке, пытаясь выйти из тупика.

— Месяц назад.

— И больше не прикасались?

— Нет. Незачем было. А соседка меня пригласила в филармонию. Вот и понадобились украшения — я полезла, а их нет.

— Месяц назад. Значит, их могли украсть и не сегодня, а месяц назад? — пробовал мыслить логически новоявленный следователь.

— Могли, — подтвердила соседка.

— И деньги могли месяц назад исчезнуть?

— Могли, — снова покорно кивнула Татьяна Сергеевна, — На мелкие расходы я оставляю в сумочке небольшую сумму, а излишки откладываю в кошелёк.

— Ваше невнимание очень осложняет следствие, но ничего, распутаем, найдём и вернём, — ободрила Валентина, задумчиво походила по комнате и спросила: — Так кого же вы видели в последние два месяца? Вспомните, кто заходил к вам, кроме нас троих, возможно, какое-нибудь служебное лицо; газ приходили проверять или электросчётчик.

— Служебные лица? Да, они были, — обрадовалась пострадавшая. — Из домоуправления приходили, переписывали, в каких квартирах горячая вода плохо бежит; почтальонша телеграмму приносила, врач заходил, я неделю болела, вызывала на дом. Из телеателье мастер приходил, телевизор чинил; портниха два раза была, мне примерку делала.

— Вот это уже следствию интересно, — сразу оживилась Валентина, стараясь выражаться как можно солиднее. — Указанные личности мы установим, отдыхайте. Всего хорошего.

Валентина и Евгений поспешили распрощаться, чтобы надоедливая соседка не увязалась за ними. Хотелось отдохнуть и мысленно проанализировать имеющиеся факты. Вернувшись домой, полицейский переоделся в домашнее спортивную форму и сел ужинать.

— Ты что, думаешь сама расследовать кражу? — спросил Евгений супругу и, не дожидаясь ответа, начал отговаривать: — И не думай. Дело ответственное, не для твоего ума. Люди специально учатся, чтобы расследовать преступления, а ты — самозванец.

— Рассуждаешь, как все женщины, — запальчиво возразила Валентина. — Тебе бы только, чтобы я дома сидела да телевизор смотрела. А мне деятельность требуется, понимаешь — деятельность… Она собиралась добавить ещё что-то, но в эту минуту в комнату без стука и звонка ворвался я, благо дверь они забыли закрыть, иначе бы, занятый собственными мыслями, я с разбегу разбил бы о неё себе голову.

— Друзья, друзья! — закричал я с порога истошным голосом, напугав обоих. — Несчастье, у меня опять несчастье!

— Снова лаборатория взорвалась? — приподнялся мне навстречу удивлённый Евгений.

Я плюхнулся на стул с такой безнадёжностью, что он, еще не зная, в чём дело, поспешил меня утешить:

— Не беспокойтесь, лабораторию вы восстановите, мы поможем. А если вы переживаете относительно нас, так мы запаслись терпением, подождём.

— Вас обокрали? — подозрительно спросила Валентина, настроенная уже только на кражи.

— Хуже, — с отчаяньем вымолвил я. — Целая авантюра.

— Успокойтесь, съешьте тарелочку супа, — мягко предложил Евгений, пододвинув мне тарелку с очень подозрительным содержимым.

Я собирался было возопить: «Какой может быть суп, когда гибнет лаборатория и многолетние труды!» — но чувство голода, которое проснулось во мне сразу же при виде аппетитно накрытого стола, возопило во мне громче и заглушило мои первоначальные намерения. Став благоразумным, я решил сначала поесть и успокоиться, а затем перейти к объяснению. Суп, несмотря на подозрительный вид, оказался очень вкусным, и я попросил добавки. Когда и вторая тарелка опустела, по моему телу вместе с теплом разлилось олимпийское спокойствие, и я уже без всяких возгласов, пугающих моих приятелей, стал рассказывать: