Страница 10 из 14
Сейчас командир смотрел на меня так, будто хотел сказать: что же, посмотрим, чего стоят твои знания! А может быть, это мне просто показалось, потому что заговорил он совсем о другом. От того, что он нам рассказывал, у меня шевелились на голове волосы, и я едва удерживался, чтобы не вскочить из-за стола и бросить в лицо командиру гневные обличения. Помогла мне в этом неожиданная мысль: вот он, мой час! Я чувствовал себя советским разведчиком в логове врага и знал, что обязан пробиться к своим, чтобы доставить ценнейшие секретные сведения. Того, что наговорил нам командир, хватило бы, чтобы расстрелять его восемь раз подряд. А потом поднять и снова расстрелять.
Несколько раз я нервно оглядывался, желая увидеть реакцию остальных. Мишка, по своему дремучему невежеству, скорее всего, мало что понял и выглядел совершенно спокойно. Кажется, он даже откровенно скучал на уроке. По невозмутимому лицу Мити-Мустафы трудно было что-то определить. Паша угрюмо смотрел на Петра Станиславовича, но поди пойми, о чем он думал, – в тридцать лет человек лучше умеет сдерживать эмоции, чем в девятнадцать. Тем более что после всех своих злоключений он мог и не испытывать особых симпатий к советской власти. Один Боря Кацнельсон слушал урок, открыв рот и ловя каждое слово. Глаза его сияли, будто он попал на выступление любимого артиста. «Тоже мне, диссидент!» – со злостью подумал я. В то время каждый советский гражданин твердо знал, что диссидент – это человек, у которого не все в порядке с головой. Много позже мне стало известно, что во многих случаях это не слишком расходилось с истиной.
Мне до сих пор стыдно вспоминать о том, что я натворил после первого дня обучения в Школе. Успокаивает лишь то, что кое-кто из однокашников наделал глупостей не меньше моего.
К концу урока я, сжав зубы, пытался всеми силами не показать своего отношения к тому, что говорил Радзивилл (какова наглость, даже фамилии своей контрреволюционной скрывать не стал!). Еле дождавшись конца занятий, я не пошел со всеми на ужин, отговорившись тем, что разболелась голова и мне надо побыть на свежем воздухе. Медленно спустился по дорожке к озеру, прошел по берегу в сторону леса и, убедившись, что за мной никто не следит, помчался по дороге, ведущей к шоссе. Цель у меня была одна: добраться до первого милицейского патруля и потребовать, чтобы меня немедленно доставили в ближайший отдел госбезопасности. Я был обязан исполнить долг советского человека – разоблачить банду контриков, а может быть, даже иностранных шпионов, свивших рядом с Москвой, под самым носом у КГБ, антисоветское гнездо. И тогда мои армейские командиры узнают, что нарушитель воинской дисциплины и злостный самовольщик может быть настоящим героем…
Я бежал, постоянно оглядываясь в ожидании погони, и готов был, увидев сзади свет фар, немедленно спрятаться в лесу. Но дорога была пустынна. «Волгу» с надписью «ГАИ» я увидел сразу, как только проселок уперся в широкое шоссе. Машина автоинспекции с потушенными фарами стояла в засаде рядом с перекрестком так, что водители замечали ее в последний момент и не успевали сбросить скорость. Сержант и лейтенант были не слишком довольны, что их сорвали с хлебного места, но, услышав грозную аббревиатуру – КГБ, не решились возражать и, посадив меня на заднее сиденье, сразу рванули с места.
Ехали мы быстро, дорога не была освещена, и я понятия не имел, куда меня везут. Но минут через пятнадцать мы остановились около какого-то утопающего в темноте здания, и лейтенант нажал на кнопку звонка у входной двери. Открыл нам прапорщик в фуражке с синим околышем, и я облегченно вздохнул – здесь меня не достанет никакой Радзивилл!
Милиционер остался за дверью, а меня прапорщик провел в кабинет, в котором, кроме стола с телефоном и двух стульев, ничего больше не было. Показав мне на стул, прапорщик молча вышел, и в двери щелкнул замок. «Зачем?» – удивился я. Я пришел сюда по своей воле и вовсе не собирался убегать!
Не знаю, сколько мне пришлось ждать, но времени прошло довольно много. Наконец замок снова щелкнул, и в кабинет вошел человек лет тридцати, в строгом сером костюме и темном галстуке, с ничего не выражавшим лицом. Он положил на стол кожаную папку с хромированным ромбиком в уголке, на котором было что-то написано витиеватыми буквами, достал из нее несколько листов бумаги. Постучал обрезом стопки по столу, аккуратно сровнял листы и положил их перед собой. Потом достал из внутреннего кармана пиджака авторучку, свинтил с нее колпачок, внимательно посмотрел на перо, снял невидимую соринку и положил ручку рядом с бумагой. Все эти приготовления действовали мне на нервы, и я стал ерзать на своем стуле. Только тогда чекист соблаговолил заговорить со мной.
– Итак, молодой человек, вы что-то хотели сообщить органам госбезопасности? – спросил он, не представившись. А еще меня удивило, что он не поинтересовался моим именем. По многочисленным фильмам я знал, что следователь в первую очередь вписывает в протокол данные собеседника. В этом было какое-то несоответствие, но я решил не обращать на него внимания.
– Тут, недалеко, есть большой дворец, – сбивчиво заговорил я. Почему-то из моей головы улетучились слова, которые я готовил всю дорогу. – Так вот там… там…
– Что там? – очень вежливо спросил чекист.
– Там… – Я вдруг с ужасом понял, что не помню, о чем хотел рассказать. Что-то очень важное, но – хоть убей…
Я молчал и безумными глазами смотрел на чекиста.
– Молодой человек, надеюсь, вы понимаете, что здесь не место для шуток, – все так же вежливо сказал он.
– Ладно, хватит! – послышался от дверей знакомый голос.
Я повернулся и увидел неслышно вошедшего в кабинет Радзивилла.
– Хватит с него! – добавил командир и жестом приказал мне следовать за ним.
Я тащился на ватных ногах по длинному коридору, и мне было отчаянно стыдно. Все перепуталось в моей голове. Я даже толком не понимал, что натворил, но чувствовал – что-то нехорошее. Шли мы долго, потом поднялись по покрытой красно-зеленой ковровой дорожкой мраморной лестнице, и я оказался перед своим двадцать седьмым номером.
Уже засыпая, я вспомнил, как в милицейской «Волге» у меня вдруг закружилась голова. Только теперь я понял, что это было симптомом близости Школы.
Глава 6. Служба. Приказано бежать и никому не доверять
…Я никогда не видел такого выражения на лице своего командира. На нем застыл ужас.
– Володя, снимай запрос, быстро! – Ужас был показной, предназначенный для тех людей, что стояли рядом с ним, но не были видны на моем мониторе. – Тебя вот-вот вычислят и перехватят!
Значит, уже вычислили, понял я, и времени у меня почти не осталось.
– Командир, я не понял… – промямлил я испуганно. – Что случилось?
На самом деле я все отлично понял. Последовательность слов и интонация, с которой они были произнесены, означали, что командир находится под контролем. Точнее, на него было направлено не меньше трех стволов. С двумя вооруженными людьми, даже хорошо подготовленными, он справился бы если и не играючи, то… Короче, справился бы в любом случае. А вот когда противников больше, возникают определенные сложности, хотя тоже не смертельные. Был еще один вариант: командира взял под контроль кто-то из работников Службы, выше его рангом. Только это было совсем уж похоже на фантастику.
Но ничего, попробуем разобраться. Языку мимики и жестов, акцентов и интонаций командир обучал всех своих курсантов в индивидуальном порядке, и для каждого из нас этот язык оказывался свой, неповторимый и непонятный для других. То есть, с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента, разговор, который мы вели параллельно тому, что слышали окружающие, оставался непонятен для непосвященных. Даже по телефону, не видя друг друга, мы могли вести тайный диалог, делающий бессмысленным любое прослушивание. Правда, это было труднее.
– Не спрашивай, я сам не понимаю. – Радзивилл поморщился, не в силах унять нервный тик – левое веко у него мелко подрагивало. – Сиди на месте и никуда не высовывайся! Через несколько минут тебе на помощь придут наши люди.