Заклятие даоса

Ускоренное и динамичное сюжетное действие, о чем очень заботился старый автор, создавая увлекательное и занимательное повествование, проявляло себя в рассказах о путешествиях и странствиях. В китайской прозе тема путешествия (травелогическая тема) звучит более приглушенно, нежели, скажем, в западноевропейской литературе (например: средневековые рыцарские повествования, отчасти романы-пикарески, не говоря уже о больших романах-травелогиях), однако она существовала, о чем свидетельствуют некоторые повести из коллекций Фэна и Лина. В них сюжетное действие, как это водится в подобных произведениях, строится на основе странствий героя (героев), сопровождающихся преодолением препятствий и опасностей. С героями, конечно, происходят всякие (часто необыкновенные) приключения, которые (если использовать слова В. Б. Шкловского) являются «нарушением обычного» или, другими словами, формой проявления необычности бытия. Интересную интерпретацию темы путешествия можно видеть, например, в повестях Лина о Маленьком даосе — игроке в облавные шашки (сборник «Эркэ») или о разбойнике Черном Генерале (сборник «Чукэ»).

В настоящей книге тема путешествий своеобразно развивается в повести «Путь к Заоблачным Вратам». В этой истории, полуволшебной-полуреальной, действие в значительной степени строится на путешествии с приключениями, хотя тема реализуется также и в русле волшебного повествования. Герой рассказа Ли Цин, простой торговец, путешествует в крае бессмертных. Герой преодолевает разные опасные преграды, которые гиперболизированы в соответствии с необычностью обстановки. Ли Цин спускается в пропасть неизмеримой глубины, попадает в мрачную пещеру, потом ползет по узкому лазу, чуть не умирает от голода и т. д. Преграды, которые должен преодолеть герой, подчеркивают приключенческие стороны повествования.

Множество сюжетов повестей, также носящих черты приключенчества, строится на разного рода забавных или, наоборот, злых проделках. В повести «Человечья нога» рассказывается о молодом ученом Чэнь Хэне, который вел беспутную жизнь и быстро промотал свое состояние. Он залез в долги и оказался в зависимости от ростовщика Вэя. Тот со временем стал требовать денег и всячески притеснять Чэня. Молодой человек решил отомстить ростовщику, для чего с помощью слуги подбросил в его дом человечью ногу, чтобы обвинить Вэя в убийстве. Так развертывается сюжет, построенный на занимательных коллизиях. В другой истории — «Чжан Проныра попал впросак» — говорится о сюцае Цаньжо, который после смерти любимой жены дал клятву не жениться. Через какое-то время, однако, он встретил молодую женщину, она пришлась ему по душе, и он решил жениться на ней. Неожиданно оказалось, что она замужем. Ее муж, Чжан Проныра, использовал свою жену для заманивания простаков. На сей раз оказывается обманутым сам Чжан, так как его жена сбежала с молодым сюцаем.

Многие сюжеты строятся на какой-то ошибке, оплошности или необдуманной шутке, которые влекут за собой неожиданные последствия. В повести «Опрометчивая шутка» говорится о легкомысленном и беспутном Цзяне, который во время одного из своих путешествий допустил досадную оплошность, обронив фразу о том, что хозяин дома, где он и его спутники хотели укрыться от дождя, будто бы является его тестем. Эти слова и ряд других случайных обстоятельств вызвали каскад забавных событий, приведших к неожиданным результатам. И в прологе этой повести рассказывается об ученом Ване, чья озорная проделка также вызвала неожиданные последствия. Шутка или оплошность, приведшие к неожиданным результатам, весьма распространенный прием в приключенческих повестях Фэна и Лина. Неожиданность действий, непредсказуемость их конечного результата, нарушение обычной логической схемы человеческих поступков — таковы сюжетные ходы авторов, старавшихся повествованию придать занимательность. Как пишет М. М. Бахтин (говоря об особенностях старого греческого романа), в подобных произведениях «неожиданного ждут и ждут только неожиданного. Весь мир подводится под категорию „вдруг“, под категорию чудесной и неожиданной случайности»[4]. Такую «неожиданность» мы находим и в сюжетах китайской городской повести.

Весьма характерны в связи с этим разного рода изменения и трансформации. Нередко они принимают вид «визуальных метаморфоз», зримо подчеркивающих живую и динамичную форму изображенного в повестях бытия. Не случайны, например, преображение героев и их лицедейство, создающие неожиданные коллизии, осложняющие сюжетное действие. Такие преображения-переодевания происходят, например, с Суном Четвертым (то он переодевается стражником, то слугою из чайной), Чжао Чжэн принимает вид певички из веселого заведения, и т. п. Метаморфозы и лицедейство часто встречаются в рассказах с любовной интригой, которых довольно много среди повестей Фэна и Лина. В повести «Опрометчивая шутка» герой прикидывается зятем богатого селянина, что влечет за собой разные забавные ситуации. В повестях о любовных похождениях монахов (например, «Любовные игрища Вэньжэня») лицедейством-преображением, занимаются монахи и монахини. Такие превращения усиливают занимательный элемент сюжетного действия.

Большое место в коллекции Фэна и Лина занимают весьма разнообразные по содержанию рассказы судебного жанра, представленные в настоящей книге несколькими произведениями. Судебная повесть гунъань (букв, «судебные» или «казенные» дела) в своей литературной основе восходит к аналогичным танским новеллам и сунско-юаньским рассказам хуабэнь. В то же время литературная фабула судебных повестей нередко строилась на основе книг-судебников (например, знаменитой книги «Сопоставление дел под сенью дикой груши» — «Танъинь биши» и др.), в которых описывались реальные судебные казусы, легшие в основу последующих многочисленных судебных повестей и романов. В XVII в. судебная проза составила целое жанровое направление. Повесть гунъань — образец хорошо разработанного в сюжетном отношении повествования, отличавшегося сложной фабулой и затейливой интригой. Однако судебные повести интересны не только хитросплетениями сюжета, но и как образцы прозы социального, критического звучания.

Значительное место среди повестей, судебного типа занимают истории о пропажах и кражах. К их числу можно отнести повесть Лин Мэнчу о загадочном деле двух братьев («Судья Сюй видит сон-загадку»). В ней можно заметить немало художественных деталей и приемов, часто встречающихся в повествованиях этого типа. Прежде всего, это всякого рода исчезновения, сопровождающиеся загадочными обстоятельствами, осложняющими сюжетное действие. В данной повести таких исчезновений несколько. Например, исчезает возница, совершивший кражу, и его никак не могут обнаружить. Это рождает мотив поисков, которые, в свою очередь, влекут за собой острые ситуации. Затем происходит таинственная кража и убийство Ван Цзюэ, причем о виновнике читатель ничего не знает. Это преступление порождает новую цепь поисков и преследований. В конце повествования обнаруживается исчезновение крупной суммы денег, которое также осложнено таинственными обстоятельствами. Все эти исчезновения, кражи, пропажи держат читателя в постоянном напряжении в ожидании того, что может еще что-то произойти.

Мотив поисков и преследования — почти обязательный художественный элемент судебных повествований, своего рода стержень, на котором держится динамичное сюжетное действие. Важной художественной деталью многих произведений такого типа является загадка в сюжете, ориентирующая читателя на однократное или многократное разгадывание какой-нибудь задачи. Загадка сгущает занимательность художественного произведения, как пишет В. Б. Шкловский, «загадка является предлогом к наслаждению узнавания»[5]. В китайских судебных повестях подобных загадок может быть несколько, они создают в повествовании затейливую сюжетную вязь. Именно такую сложную нить интриги мы видим в сюжете о двух незадачливых братьях.

4

М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, с. 302.

5

Виктор Шкловский. Тетива. О несходстве сходного. М., 1970, с. 72.