Страница 25 из 132
2 декабря 1913 года, спустя почти 28 месяцев после кражи, один неизвестный, назвавшийся Леонардом, предложил флорентийскому антиквару Альфредо Гери купить у него портрет Моны Лизы. Неизвестный заявил, что он преследует только одну цель: вернуть Италии произведение искусства, украденное Наполеоном (что не соответствует истине). Через некоторое время он сам лично появился во Флоренции с картиной. Когда его арестовали, он раскрыл тайну кражи, что вызвало новый скандал, который, достигни он ушей французской общественности, должен был бы подорвать все еще чрезвычайно глубокую веру в Бертильона.
«Леонард» сам украл картину. Его настоящее имя Винченцо Перруджиа. Он итальянец и 1911 году работал некоторое время в Лувре маляром.
В тот роковой понедельник 1911 года, когда пропал портрет Моны Лизы, он посетил в Лувре рабочих-маляров. Музей в этот день был закрыт, но сторожа знали Перруджиа и впустили его. Никто о нем больше и не вспомнил. Некоторое время он спокойно ждал, находясь один в салоне Карре, затем снял со стены картину вместе с рамой, прошел на боковую лестницу, вынул картину из рамы и спрятал ее под одеждой. Так он и прошел мимо сторожей, а затем спрятал картину под кроватью своей жалкой комнатушки на улице Госпиталя Сан-Луи, где она пролежала два года, пока не улеглась буря общественного возмущения.
То, что вор не встретил никаких трудностей, было позором для охраны Лувра. Еще большим позором явилось то, что вора не могли так долго разыскать. Выяснилось также, что Перруджиа бездельник и психопат, которого в предшествовавшие краже годы неоднократно арестовывала французская полиция. Последний раз его арестовали в 1909 году за покушение ограбить проститутку. Тогда, согласно установленной Бертильоном в 1894 году схеме, у него были сняты отпечатки некоторых пальцев. Они в качестве «особых примет» помещались на антропометрической карточке Перруджиа. Но так как в 1911 году количество снабженных отпечатками пальцев антропометрических карточек было слишком велико, чтобы их можно было просмотреть, как это сделали в случае с Шеффером, то Бертильон оказался не в состоянии провести сравнение отпечатков пальцев, обнаруженных на месте преступления, с имевшимися у него дактилоскопическими данными. Кража, которую можно было раскрыть в течение нескольких часов, почти два года оставалась непостижимой тайной.
Лепин, опасавшийся новой вспышки упреков, которыми полицию буквально забросали после кражи портрета Моны Лизы, провел основательную реорганизацию системы идентификации. Он, заявлявший, что его целью является создание популярности парижской полиции у населения, ничего так не опасался, как упреков. Их он опасался даже больше, чем мысли об утрате национальной славы о Бертильоне. Но пока он взвешивал свое решение, выяснилось, что Бертильон смертельно болен. Лепин решил подождать. К старым болезням Бертильона, болезням желудка и кишечника, к его тяжелым мигреням в 1913 году присоединились еще и другие недуги, вызывавшие опасения, — общая слабость и понижение температуры. Его постоянно знобило, и даже когда печи раскаляли докрасна, Бертильон кутался в пледы. Когда он стал слепнуть, врачи уже не сомневались, что у него белокровие. Предчувствие скорой кончины делало для больного поражение антропометрии еще более невыносимым. Он чувствовал, что его смерть будет означать также конец антропометрии во Франции.
В 1913 году судьба уготовила ему встречу, которая вывела его из себя. Секретарь передал Бертильону визитную карточку желавшего поговорить с ним человека. Это была одна из тех «веселеньких» визитных карточек с множеством завитушек, которые столь распространены в Южной Америке. Имя, стоявшее в этих завитушках, было Жуан Вучетич.
Лицо Бертильона потеряло последние краски. Вучетич! Человек, который 17 лет назад нанес первый удар бертильонажу! Вучетич, который в 1901 году произнес оскорбительные для Бертильона слова: «Я могу вас заверить, что с 1891 по 1895 год, когда мы использовали антропометрическую систему, мы, несмотря на все усилия, не могли с уверенностью установить тождество личности!» В озлобленном Бертильоне зародилось подозрение, что Вучетич не случайно посетил его именно в этот мрачный 1913 год, посетил, чтобы насладиться его поражением и своим триумфом. И он посмел появиться у его дверей! Вучетич желает быть принятым! Бертильон заставил Вучетича ждать, надеясь этим оскорбить его, ждать до тех пор, пока он не научится уважать Бертильона. Затем он подошел к двери, ведущей на лестницу, и открыл ее дрожащей рукой. Вучетич, ничего не подозревая, пошел ему навстречу и протянул для приветствия руку. Но Бертильон окинул его взглядом, полным ледяного презрения. Затем он выдавил из себя: «Сударь, вы пытались сделать мне уйму гадостей» — и захлопнул перед носом Вучетича дверь. Может быть, Бертильон сдержался бы, если бы знал, что человека, молча покидавшего Дворец юстиции, ждет большое разочарование в жизни.
В этот день в Париже Вучетич еще был твердо уверен в своей судьбе. Не за горами, казалось, был день осуществления его мечты о дактилоскопировании всего населения Аргентины.
В 1911 году правительство провинции Буэнос-Айрес издало закон № 8129 — закон о регистрации всего взрослого населения. В основу регистрации предусматривалось положить систему отпечатков пальцев, и Вучетич получил задание оборудовать регистратуру. В начале 1913 года задание было выполнено. Испытывая удовлетворение от сделанного, он решил совершить путешествие в Европу, Северную Америку и Восточную Азию, чтобы стать свидетелем того, о чем он раньше узнавал лишь из газет и журналов, свидетелем успешного развития дактилоскопии. Безусловно, его интересовало также, как далеко распространилась его слава.
Вучетич отказался от положенной ему как государственному служащему пенсии взамен на единовременное пособие в сумме 25 000 песо, чтобы иметь возможность оплатить путевые расходы, и отправился в неведомое.
Он посетил Индию, Японию и Китай. С удовлетворением Вучетич констатировал, что его имя известно даже в Китае. Увенчанный славой и награжденный орденом, поехал он в Европу и в тот печальный день оказался перед дверью Бертильона с одним лишь желанием пожать руку человека, которого он лично глубоко уважал, хотя и не был его последователем.
Поведение Бертильона нанесло ему удар, который глубоко ранил его сердце. Покинув Европу, он вернулся домой. В январе 1915 года он вновь ступил на аргентинскую землю. Его охватило чувство радости, когда он узнал, что правительство Буэнос-Айреса уже приняло решение о всеобщей регистрации населения, основанной на дактилоскопии. Осуществлялась его заветнейшая мечта. Ему поручили представить проект, и 20 июля 1916 года, в день 58-летия Вучетича, парламент принял этот проект и распорядился о проведении его в жизнь.
Занятый исключительно мыслями о завершении дела всей своей жизни, Вучетич не обращал внимания на протесты общественности против регистрации. Аргументы не отличались от сегодняшних: «Жители Буэнос-Айреса, вы хотите подвергнуться регистрации, словно преступники?»
В мае 1917 года аргентинское правительство поставило провинцию Буэнос-Айрес под государственный надзор. 28 мая был отменен закон о создании генеральной регистратуры. Вучетичу запретили продолжать работу и приказали передать полиции все документы, аппараты и даже мебель его бюро. С жалованьем в 300 песо ежегодно он был сослан на родину его жены в город Долорес.
Преследуемый бедностью, Вучетич обратился за материальной помощью к правительствам южноамериканских государств, которые ввели его дактилоскопическую систему. Но он ничего не получил от них, кроме пространных ответов. Страдающий туберкулезом, он продолжал работать над своей книгой «Всеобщая история идентификации». Но в 1921 году в припадке ярости уничтожил рукопись. Разочарование и болезнь сопутствовали ему в последние годы жизни. Рак желудка окончательно доконал его, и 28 июня 1925 года Жуан Вучетич скончался.
После посещения Вучетичем Бертильона силы последнего стали быстро сдавать, но по привычке он продолжал ходить в свое бюро. С чувствительностью тяжелобольного человека Бертильон догадывался, что некоторые его сотрудники отказываются от антропометрии. Его раздражение выливалось в приступы ярости, которые еще больше ослабляли его. Когда ему стала грозить полная слепота, врачи прибегли к последнему в то время средству — переливанию крови. В 1913 году переливание крови считалось опаснейшей операцией. Сначала Бертильону стало значительно лучше. Исчезла утомляемость, температура стала нормальной, он стал лучше видеть и снова вернулся в бюро. Но выздоровление было кажущимся… Через три месяца все началось снова. И 13 февраля 1914 года Бертильон скончался.