Страница 14 из 132
Через восемь дней после приказа Нунеца уже функционировало маленькое антропометрическое бюро: заключенных обмеряли и регистрировали. Но каким бы новым для Вучетича ни был антропометрический метод, он, как выразился его биограф, «не затронул клеточек мозга Вучетича, в которых покоились его творческие силы». В большей степени его заинтересовала статья из парижской газеты «Ревю сьантифик».
Помощники Вучетича едва лишь овладели до некоторой степени приемами бертильонажа, а он уже смастерил примитивное приспособление для снятия отпечатков пальцев и стал дактилоскопировать всех арестованных, которых доставляли в бюро. Его так заинтересовала проблема неизменяемости папиллярных линий, что он ночи напролет проводил в морге и под конец изучил даже пальцы мумий, выставленных в музее Ла-Плата. Открытие, что папиллярные линии на пальцах мумий пережили века, если не тысячелетия, вдохновило его. Не прошло и шести недель, как к 1 сентября 1892 года Вучетич уже ясно представлял себе «принцип практической регистрации и классификации отпечатков пальцев». «Ревю сьантифик», хотя и писала о попытках Гальтона найти способ классификации отпечатков пальцев, ничего не сообщала об их результатах и его разочарованиях.
Совершенно самостоятельно Вучетич пришел к четырем группам, которые соответствовали группам Гальтона:
• отпечатки, состоящие только из дуг;
• отпечатки с треугольником с правой стороны;
• отпечатки с треугольником с левой стороны;
• отпечатки с треугольником с обеих сторон.
Группы отпечатков для большого пальца он обозначил буквами А, В, С, D, а для других пальцев — цифрами.
Итак, если он брал отпечатки одной руки, где большой палец имел дуги, указательный — треугольник слева, средний — треугольник справа, безымянный — два треугольника, а маленький палец — опять дуги, то особенности отпечатков пальцев этой руки можно было выразить формулой: А, 3, 2, 4, 1. Формула для двух рук была в два раза длиннее и имела приблизительно такой вид: А, 3, 2, 4, 1/С, 2, 2, 3, 3. Так как каждый палец может относиться к различным четырем группам, то Вучетич высчитал общее число возможных вариантов: четыре в десятой степени. Вышло 1 048 576 вариантов различных формул. Вучетич устроил картотеку так, что распределение карточек шло по буквам и цифрам формулы. Если возникала необходимость установить, снимал ли он отпечатки пальцев у данного заключенного, то ему нужно было вывести формулу десяти пальцев и посмотреть в соответствующем ящичке картотеки. Восторг Вучетича был так велик, что он на свои деньги приобрел регистрационный шкаф и карточки, истратив при этом большую часть своих сбережений. Дальнейшее развитие антропометрии и основание антропометрических бюро в других городах провинций Долорес, Мерседес и Сьерра-Чика стали для него обременительным трудом, который все меньше и меньше интересовал его.
Сначала у Вучетича была такая маленькая коллекция отпечатков пальцев, что он обходился 60 ящичками. С ростом картотеки появились трудности, на которые ранее натолкнулся Гальтон, и Вучетич в свою очередь стал искать характерные детали, чтобы подразделить отпечатки внутри самих групп. При этом он пришел к мысли пересчитывать папиллярные линии и таким образом получил действительно дополнительные возможности классификации, которых для его коллекции оказалось достаточно.
Нунец и другие полицейские чины с недоверием наблюдали за работой Вучетича или совсем не признавали ее. Но, казалось, сама судьба хотела помочь ему преодолеть отрицательное отношение окружающих. 8 июля 1892 года в Ла-Плата поступило сообщение из Некохеа, маленького городка на побережье Атлантического океана, что 29 июня в одной из бедняцких хижин на окраине местечка совершено убийство. Жертвами явились два внебрачных ребенка некой двадцатишестилетней Франциски Ройас. Обстоятельства дела, насколько можно было понять из сообщения комиссара полиции Некохеа и из дальнейшего расследования, были таковы: поздним вечером 29 июня Франциска Ройас с искаженным лицом и растрепанными волосами ворвалась к своим ближайшим соседям, сбивчиво произнося лишь отдельные слова: «Мои дети… Убил моих детей… Веласкес…» Веласкес, пожилой рабочий с близлежащего ранчо, был крестным детей Ройас. Говорили, что он настаивал, чтобы Франциска вышла за него замуж. В общем, он считался добродушным, несколько ограниченным человеком. Сосед послал своего сына на лошади в Некохеа, чтобы поставить в известность тамошнего комиссара полиции. Сам же он с женой побежал к хижине Ройас, где увидел шестилетнего мальчика и четырехлетнюю девочку, лежавших в кровати с размозженными головами, залитых кровью.
Прибывший вскоре комиссар не долго занимался осмотром места преступления. Он не искал ни следов, ни орудия преступления, а заставил говорить бросившуюся на пол и плакавшую Франциску Ройас. Она сказала, что Веласкес преследовал ее день и ночь своими домогательствами. Но она любит другого, который хочет на ней жениться. В полдень Веласкес пришел к ней и еще настойчивее домогался ее любви, чем раньше. Но она ему сказала, что никогда не выйдет за него замуж. Тогда он страшно разозлился и пригрозил убить того, кто ей всего дороже, и убежал. Вернувшись с работы, она застала дверь распахнутой настежь. Веласкес пробежал мимо нее, а в спальне она нашла мертвых детей.
Комиссар приказал в ту же ночь арестовать Веласкеса. Веласкес не защищался, но утверждал, что не дотрагивался до детей. Да, он любит Франциску и хочет на ней жениться. Да, он ей угрожал, но никогда не думал об этом всерьез. Комиссар приказал избить Веласкеса. Когда и после этого тот стал отрицать свою вину, его заковали в кандалы и оставили на ночь в освещенной комнате рядом с убитыми детьми, которые все время были у него перед глазами.
Но и на следующее утро, как и все последующие 8 дней усиленных допросов, Веласкес отрицал свою вину. Тем временем выяснилось, что возлюбленный Франциски Ройас не раз говорил, что он женился бы на «дикой Франциске», если бы у нее не было назойливых детей. Поэтому комиссар стал подозревать мать. Ночью он отправился к ее лачуге, стал стучать в окна и двери и кричать глухим голосом: «Духи явились покарать убийцу детей!» В течение нескольких часов он изображал привидение в надежде, что женщина испугается, выбежит из дому и признается. Но ничего подобного не произошло. На рассвете Франциска Ройас открыла ему дверь, ничуть не тронутая ночным привидением. Комиссар избил ее, но она продолжала обвинять Веласкеса.
8 июля инспектор полиции Альварес из Ла-Плата поехал в Некохеа, чтобы основательно расследовать это дело. Альварес был одним из немногих, кто интересовался экспериментами Вучетича с отпечатками пальцев. Он много раз наблюдал за процедурой снятия отпечатков пальцев. Когда Альварес прибыл в Некохеа, ситуация, которую он застал, оказалась до предела запутанной. Во всяком случае, он установил, что во время убийства Веласкес совсем не мог находиться около дома Ройас. Имелось алиби, о котором Веласкес в силу своей ограниченности просто не подумал. Только сама мать была вблизи детей. Но как без малейшего доказательства обвинить мать в убийстве своих детей?
Альварес отправился в дом, где произошло убийство, чтобы предпринять хоть и запоздалую, но все же попытку найти следы преступления. Проискав безуспешно несколько часов, он уже хотел оставить это занятие, как вдруг солнечный луч, упавший на полуоткрытую дверь спальни, осветил серо-коричневое пятно на деревянной двери. В ту же минуту Альварес вспомнил обо всем, что видел и узнал у Вучетича. Пятно было явным отпечатком большого пальца человека. Альварес раздобыл пилу и, не долго думая, выпилил кусок дерева с отпечатком пальца. Затем он поспешил в полицейский комиссариат Некохеа. Местный комиссар недоуменно смотрел, как Альварес взял штемпельную подушечку, вызвал к себе Франциску Ройас, приложил попеременно большие пальцы ее рук сначала к штемпельной подушечке, а затем к листу бумаги и стал, рассматривая их через лупу, сравнивать с отпечатком пальца на куске дерева. У Альвареса еще не было большого опыта, но он смог все же определить, что кровавый отпечаток большого пальца правой руки является отпечатком пальца арестованной. Он показал Франциске кусок дерева от двери с отпечатком ее большого пальца и заставил ее рассмотреть свой палец сквозь лупу. И тут, не испугавшаяся ни побоев, ни ночного привидения, она вдруг растерялась и признала свою вину. Да, она убила своих детей, потому что они препятствовали ее браку с молодым возлюбленным. Да, она убила детей камнем. Да, она бросила камень в колодец и тщательно вымыла руки. Только об одном она забыла. Забыла, что касалась окровавленной рукой двери.