Адам и Ева

— Лаура! Лаура, очнись. Все в порядке. Я здесь. Рядом с тобой.

Вздрогнув, она открыла глаза.

— Адам. — Голос ее был хрипловатым спросонья.

Он ласково смахнул слезы с ее щек.

— Тебе привиделся какой-то кошмар, милая. Будь добра, расскажи, что тебе приснилось. Может, это ключ к твоему прошлому?

Она села на кровати, забыв, что совсем голая, но тут же спохватилась и натянула простыню до подбородка.

— Сколько времени?

Адам взглянул на будильник, стоящий на столике.

— Около шести. Еще только светает. — Он снова повернулся к ней. — Расскажи о сне. Я там был? Ты назвала мое имя. «Вернись, Адам!..» — вот что ты кричала.

Ее все еще колотила нервная дрожь, но слез больше не было.

— Глупый какой-то сон.

— Глупый? — мягко переспросил он.

Она уже совсем проснулась и посмотрела на него с вымученной улыбкой.

— Мне снилось, что мы с тобой Адам и Ева в Эдемском саду. Во всяком случае, это был Эдем, пока ты не вкусил от яблока.

— А что потом?

— Потом, — помедлив, ответила она, — ты исчез. Испарился.

Адам потянулся, взял ее руку и прижал к своей груди.

— Видишь, я здесь. Тверд как скала.

Она отняла руку. Остатки дурного сна еще не совсем развеялись. Исчезновение было не так просто стряхнуть. Пусть даже воображаемое.

— Надо одеваться и идти на работу, — бросила она, натягивая на себя простыню и обнажая Адама, готового к новым подвигам.

— Зачем же вставать ни свет ни заря? Можно еще поваляться. Потом позвоним вниз и устроим мировой завтрак...

Лаура потянулась за своей одеждой, разбросанной по полу. Держа ее перед собой как щит, она накинула на Адама простыню, прикрыв главным образом сокровенное место.

— Лаура, да в чем дело? — Он встал с постели и теперь стоял перед ней; простыня упала на пол. Труды ее пошли насмарку: обнаженным он чувствовал себя превосходно.

Лаура не отрывала глаз от Адамова лица, старательно прикрываясь поднятой с пола одеждой.

— Адам, не будем все начинать сначала.

— Продолжать, ты хотела сказать, — ухмыльнулся Адам.

— Вчера вечером я проявила слабость, — заметила Лаура. — Я просто не подумала.

— Это все из-за сна, Лаура? Ты боишься, что я исчезну?

— Ничего я не боюсь, — почти с вызовом парировала она. — У меня есть проблемы посерьезнее, Адам. Ты уже забыл, что у меня амнезия. Что, если завтра я проснусь и все вдруг вспомню?

— Ну так и прекрасно. Я только этого и хочу, Лаура. Мне хочется все о тебе знать.

— Может, тогда тебе это не покажется так уж прекрасно.

Адам хотел было заключить ее в свои объятия, но Лаура резко повернулась, забыв, что сзади она ничем не прикрыта. Она поспешила сделать новый пируэт и столкнулась лицом к лицу с Адамом, рот его расплылся до ушей.

— Послушай, хочешь, я поклянусь, что больше никогда в рот яблока не возьму? Может, тебе от этого будет лучше?

Она почувствовала, как начинают действовать на нее его чары, но всеми силами пыталась противиться им.

— У тебя, видать, к ним особое пристрастие. Разве можно устоять перед сочным красным яблоком? Нет, это выше твоих сил.

Он, прищурившись, рассматривал ее.

— Может, ты путаешь яблоки с апельсинами?

— Не с апельсинами, Адам.

— Это все злые языки, — усмехнулся он. — Разве можно принимать так близко к сердцу всякие досужие сплетни?

— А ты можешь доказать, что это досужие сплетни?

— Не хочу быть лжецом. Впрочем, все дело в том, что ты предпочитаешь: чтобы я был плейбоем или лжецом?

— Мне ни до того, ни до другого дела нет.

— Ладно, Лаура. Я серьезно говорю. Без всяких шуток. Это чистая правда, что вчера вечером...

— Хватит, Адам. Ради Бога, перестань.

Она отвернулась, и Адам мог рассмотреть ее профиль. Совершенный профиль: царственный лоб, прекрасной лепки носик, округлый изящный подбородок. Она была такой красивой и такой желанной. Даже после столь бурной ночи он не чувствовал пресыщения. Может, ею он никогда не пресытится? Есть над чем подумать.

Когда она снова повернула к нему свое личико, он прочитал в ее глазах — буквально на какое-то мгновение — такую щемящую боль, такую беспомощность, что у него на сердце похолодело. В душе Адама шевельнулось и еще какое-то непонятное чувство, которое, как ему показалось, у него бывало уже раньше. Впервые оно посетило его в тот злополучный вечер, когда он переступил порог примерочной и увидел ее там. Она была такой же потерянной и беззащитной, хотя пыталась что есть силы храбриться. Это было жутковатое необъяснимое ощущение, что нечто подобное он уже когда-то видел. Чувство это только возникло на миг, его нельзя было задержать — и уж никак не объяснить. Причем чувство узнавания пробудил в нем не облик Лауры, а, скорее, взгляд, выражение ее лица: что-то двоящееся, пугающее, отчего ему стало явно не по себе.

— Может, отправимся в контору? — услышал он собственный голос, поймав себя на том, что не понимает, как это у него вырвалось, и что надо быть полным кретином, чтобы такое нести. Он не сомневался, что стоило бы ему быть понастойчивее, и он соблазнил бы Лауру опять залечь в эту королевскую кровать. Разве он хотел чего-нибудь другого? Что за дела! Адам вздохнул. Впервые, насколько он себя помнил, он не мог точно ответить на этот вопрос.

Пока Адам собирал свою одежду в спальне, Лаура одевалась в ванной комнате, честя себя на чем свет стоит за свое идиотское предложение отправиться на работу в такой ранний час. В действительности ей ничего так не хотелось, как лечь рядом с Адамом и возродиться к новой жизни в его объятиях.

Они уже битых два часа сидели в кабинете Адама, изо всех сил делая вид, что работают как одержимые, хотя на самом деле ни Адам, ни Лаура не могли ни на чем сосредоточиться.

Наконец Лаура встала и потянулась. Взгляд ее упал на портрет в вычурной раме, висящий на стене за спиной Адама.

— У тебя отец очень красивый, — нарушила она тишину.

Адам поднял голову, делая вид, будто его оторвали от дела.

— А? Что?

Лаура зашла за спину Адаму и стала внимательно рассматривать писанный маслом портрет Александра Форчэна. Адам повернулся на своем крутящемся кресле и тоже уставился на портрет. Он вдруг с изумлением увидел поразительное сходство Лауры с отцом.

— Я сказала, что у тебя очень красивый отец.

— Да-да. Что правда, то правда.

— Ты на него нисколько не похож. — Она повернулась к Адаму и стала рассматривать его, потом с виноватым видом улыбнулась. — Я не хотела сказать, что ты некрасив.

— Я больше в матушку, — усмехнулся он.

— Если по правде, никто из вас не похож на отца. Или все тоже в мать?

Улыбка на лице Адама стала еще лучезарнее.

— Это было бы презабавно, учитывая, что моя мать не их мать.

— Ах, вот как. Твой отец женился дважды?

— Это уж точно. — Адам встал из-за стола и теперь оказался рядом с ней, изучая отцовский портрет. — На самом деле он был женат четыре раза. По разу на каждого сына.

— Четыре? Вот это да!

— Видишь ли, мой отец, вероятно, галстуки выбирал тщательнее жен. Все браки были недолговечными и не принесли ему счастья.

— А его женам?

— Неплохой барыш.

— В том числе и твоей матери? — с некоторым колебанием спросила Лаура.

— Как это ни печально, но факт. За весьма щедрое вознаграждение моя матушка, равно как и мамаши моих братцев, согласилась удалиться восвояси.

— Оставив своих детей?

— Честно говоря, отец положил на нас много сил. Не сомневаюсь, что, будь он жив, он легко доказал бы тебе, что с ним нам было гораздо лучше, чем с нашими матерями, которые, судя по всему, не принадлежат к материнскому типу.

— Как все это грустно, Адам. Так ты что, с того времени не встречался со своей матерью?

— Ну, почему же, встречался. Видел ее тысячу раз. Моя мать — Зина Куинн. Она играет Мойру Эдуардс в знаменитой мыльной опере «Все мои сыновья», — с улыбкой доложил ей Адам.