Страница 13 из 14
В семьдесят шестой округ входило несколько бедных районов, и некоторые из них были гораздо больше Аннавади. Но Айша уже предприняла первые шаги для того, чтобы жители окрестных кварталов узнали ее. Она заплатила за большой рекламный баннер, на котором было написано ее имя, помещена цветная фотография, а также краткий список достижений в качестве представителя женского крыла Шив сены. Эта перетяжка висела на открытом рынке в километре от Аннавади. Увы, на ней пришлось поместить также портреты трех других активисток партии. При этом глава управы не раз предупредил ее о том, как опасно тянуть одеяло на себя.
– Но ведь за всю рекламу пришлось заплатить мне одной! – жаловалась она вечером мужу, который явился домой пьяный, но веселый, а это намного лучше, чем пьяный и злой. – Зачем мне эти провинциалки, так и не избавившиеся от деревенского взгляда на жизнь? Они не понимают, что можно вложить немного сейчас и получить вдвойне позже.
К этому времени домой вернулись Раул и Ганеш, младший сын Айши. Мать встала и со смехом приподняла повыше висящие на бедрах модные шорты Раула.
– Я понимаю, что сейчас так носят и что тебе нравится этот американский стиль, – сказала она. – И все-таки это выглядит как-то по-дурацки.
Все положили себе печеных бобов, сочных тушеных овощей и лепешки роти[23] из пшеничной муки. Еда оказалась безвкусной – похоже, Манджу, которая злилась на мать за историю с Камблом, намеренно сделала ее такой.
Айша знала, что дочь осуждает ее за интриги, полулегальные сделки и ночные встречи с главой округа, полицейскими, правительственными чиновники. То, что они задумывали, нужно было обсуждать тайно, под покровом темноты. Но именно эти, презираемые Манджу политические махинации давали ей возможность получить высшее образование и со временем должны были позволить всему семейству подняться до уровня среднего класса.
– Неужели мне опять придется учить тебя, как делать роти круглыми, – насмешливо пеняла Айша дочери. – Девушку, которая печет такие уродливые лепешки, никто замуж не возьмет!
Роти, которую мать взяла в руки, была действительно такой жалкой и бесформенной, что Манджу невольно рассмеялась, так что Айша ошибочно решила, что дочь забыла про господина Камбла.
Глава 3
Сунил
Абдул всегда был нервным, но в феврале 2008 года он стал еще более дерганым. Это заметили все мусорщики. Он то поигрывал монетами в кармане, то переминался с ноги на ногу, будто готовясь бежать стометровку, то жевал деревянную щепочку, выделывая при этом языком всякие фигуры.
Причины для беспокойства были вескими: по всему городу бродили банды молодчиков, заявлявших, что они коренные жители Махараштры и собираются выгнать всех пришлых с севера. Мигрантов, как их называли, бхайя, жестоко избивали в надежде, что они уберутся подальше, а рабочие места достанутся местным.
Хоть Абдул и родился в Мумбаи, все же отец его был с севера, а это значило, что вся семья вполне могла стать объектом атаки хулиганов. Шумные компании, выкрикивавшие «Бей бхайя!», рыскали по трущобам вокруг аэропорта, находили мигрантов – владельцев небольшого бизнеса, громили машины, принадлежавшие таксистам-северянам, отбирали разложенные на одеялах товары у уличных торговцев.
Этот бунт одних бедняков против других не был стихийным. Нынешнюю вспышку насилия нельзя было списать лишь на естественное социальное напряжение в большом городе, где безработица всегда была острой проблемой. В данном случае ксенофобию подогревали люди из благополучных кварталов. Главным вдохновителем выступлений против мигрантов был племянник основателя партии Шив сена. Он организовал собственное политическое движение и хотел продемонстрировать избирателям, что его сторонники ненавидят бхайя еще больше, чем приверженцы Шив сены.
Абдул прекратил работу и не выходил из дома, чтобы не стать жертвой этих «поборников справедливости», о которых мусорщики приносили все новые страшные вести. Кому-то сломали ребра, кому-то раскроили череп, двоих подожгли…
– Хватит! – наконец взмолился Абдул. – Пожалуйста, прекратите говорить об этом! Эти нападения – просто показуха. Несколько отморозков специально поднимают шум, чтобы напугать как можно больше людей.
Он повторял слова отца, Карама, который старался научить детей не волноваться по поводу того, на что они не в состоянии повлиять. Правда, Карам и Зеруниза время от времени шептались, вспоминая стычки между мусульманами и индуистами в Мумбаи в 1992–1993 годах и кровопролитные столкновения того же рода в соседнем штате Гуджарат. Но все же они старались обсуждать все это тайно от детей, которых воспитывали на патриотических песнях, воспевающих Индию как страну, где разные этнические группы, религии, языки и касты счастливо уживаются вместе.
Мелодия этой песни на слова Икбала[24], знаменитого поэта, писавшего на урду, была выставлена на мобильном телефоне Карама в качестве рингтона.
– Пусть дети сначала научатся добывать себе хлеб и рис, – говорил он жене, – а потом можно волноваться обо всем остальном.
Однако Сунил Шарма, наблюдательный двенадцатилетний мусорщик, понимал, что означает эта вечно пляшущая во рту Абдула щепочка. Он знал, что сортировщик мусора сильно, очень сильно обеспокоен.
Сунил, тоже чужак, пришелец-бхайя, хоть и индуист, часто с интересом рассматривал Абдула. Он считал, что тот трудится усерднее всех в Аннавади: «днем и ночью не поднимает головы». Однажды Сунилу представилась возможность близко рассмотреть Абдула при свете яркого дневного солнца. Поразительно! У него было лицо сломленного, усталого старика, только черные как угли глаза казались наивными и детскими.
Сунил был очень маленького роста, намного меньше Абдула, да и младше его. Но он считал себя умнее и проницательнее других мусорщиков. Для своего возраста он очень неплохо разбирался в людях и мотивах, которыми те руководствуются. Этому он научился в приюте при монастыре «Служительниц благословенной троицы».
Несмотря на то, что формально Сунил не был сиротой, он давно смекнул, что иногда выгодно так называться. Ему было ясно, что обороты речи, вроде «этот брошенный ребенок, больной СПИДом» или «я когда-то была первой помощницей Матери Терезы», позволяли сестре Полетт, монахине, заведовавшей детским домом, получать больше пожертвований от иностранцев. Сунил понимал, по какой причине дети в приюте едят мороженое, только когда приезжают фотографы из газет. И он прекрасно видел, что продукты и одежда, присланные сиротам, с успехом перепродаются за воротами интерната. И все же его почти никогда не сердило, что он обнаруживал неприятную «изнанку» в поведении того или иного человека. Он просто считал, что очень полезно разбираться в том, как устроен мир, и уметь различать, что скрывается за красивым фасадом. Когда сестра Полетт решила, что монахини не в состоянии заботиться о мальчиках старше одиннадцати лет, и выгнала Сунила на улицу, он не пришел в уныние, а постарался вспомнить все хорошее, чему научился у нее. А ведь он многое почерпнул в приюте: начал читать на родном хинди, освоил язык маратхи, считал до ста на английском, умел находить Индию на карте мира. Мальчик даже познакомился с умножением. А еще он понял, что монахини не так уж отличаются от других людей. Во всяком случае, не так сильно, как они сами утверждают.
Его десятилетняя сестра Сунита не пожелала оставаться в интернате без брата, и они вместе отправились в Аннавади. Здесь когда-то жила их семья, но их мать давно умерла от туберкулеза. Однако отец был жив и по-прежнему снимал хибару в самом зловонном переулке, где полудикие свиньи регулярно лакомились привозимыми из отелей и сваливаемыми тут же протухшими продуктами. Жилище было размером три на два метра, грязное, темное, вечно заваленное дровами для приготовления пищи. Сунил стыдился называть это «домом» точно так же, как стыдился называть отцом оборванного пьяницу, от которого вечно разило перегаром.
23
Роти – индийская пшеничная лепешка с добавлением пряностей: зиры, куркумы, кориандра. – Ред.
24
Икбал Мохаммед (1877–1937) – один из лидеров общественного движения Британской Индии, поэт, философ, один из провозвестников создания Пакистана. – Ред.