Узел времён

Рия приказала людям остановиться и послала к женщинам нескольких воинов Навин, чтобы те смогли успокоить их и выяснить, что случилось.

Когда женщины немного пришли в себя, Рия смогла поговорить с ними.

И услышала ужасные вести.

Женщин звали Муараг, Аранчи и Норо, они были из большой группы Навин, числом больше тысячи человек, чье стойбище находилось в половине дневного перехода на юго-востоке. Будучи столь многочисленными, они считали, что без труда отобьют нападение любого врага, но сегодня рано утром, когда почти все спали, Иллимани напали на них, вынырнув из тумана. И началась настоящая бойня. Из путаного рассказа женщин стало ясно, что это войско Марту и Саккана.

Большую часть Навин оставили в живых, а затем всех пожилых мужчин и женщин окружили и отвели в загон, сооруженный Иллимани из вырванных с корнем кустов терновника. Во второй загон согнали женщин и девочек старше двенадцати лет, в том числе и Муараг, Аранчи и Норо, грубо отобрав у них плачущих детей. В третий загон попали женщины с грудными детьми и дети всего стойбища.

Некоторое время люди так и не поняли, зачем надо было делать три загона, и даже обрадовались, что грудничков не оторвали от матерей. Значит, захватчики не настолько жестоки, как кажутся, если оставили в живых невинных младенцев. Не понимали, зачем их самих разлучили с их детьми, но пока ничего страшного не происходило, и многие успокоились.

А тем временем Иллимани заставили плененных мужчин рубить деревья и делать из них колья. Площадь собраний племени окружили кольями в человеческий рост, посреди них острием вниз воткнули другие, в два человеческих роста, более толстые, обложив их внушительными связками дров, заготовленных Навин на зиму.

Когда работа была закончена, пленных связали и начали сажать на острые колья, те, что покороче. Все это происходило на глазах всего отряда Иллимани в пять сотен воинов. Они смеялись и ревели от восторга, слушая ужасающие крики умирающих. Иллимани уже нашли подземное хранилище, где Навин хранили в бурдюках сторл, опьяняющий перебродивший сок яблок, и множество воинов-победителей были пьяны.

— Именно тогда, — прошептала темноволосая темноглазая Аранчи, — они поняли, зачем женщин согнали в отдельный загон. Там была пара сотен женщин, и они завизжали от ужаса, когда десяток залитых кровью Иллимани неожиданно ворвались внутрь, открыв ворота, схватили за волосы двух первых попавшихся и выволокли наружу. Женщин избивали руками и ногами, насиловали, а потом порубили на куски топорами.

У ворот появилась следующая группа воинов, от которых разило сторлом, и наружу выволокли еще двух женщин. Началась паника.

Судьба мужчин и пожилых женщин в первом загоне оказалась еще ужасней. По приказу огромного воина, голову которого украшал череп медведя, их разделили на группы, от трех до полусотни человек, и подвергли всем тем пыткам, о которых Рия уже хорошо знала. Их сжигали, привязав к шесту, сажали на колья, заживо сдирали кожу, прибивали к деревьям. Все это делалось очень медленно, так, чтобы те, кто еще не дождался казни, были вынуждены смотреть на происходящее. Некоторых начало от страха тошнить. Стало понятно, что Иллимани получают истинное наслаждение, не только причиняя страдания, но и приводя в ужас тех, кто еще ожидает своей участи.

Но детей, кормящих матерей и младенцев пока не трогали.

Следующая ватага пьяных воинов ворвалась в загон, где находились женщины. Началась паника, и часть ограды из терновника опрокинули. Муараг, Аранчи и Норо оказались теми немногими, которым удалось сбежать. Через некоторое время они смогли добраться до этой лощины.

Аранчи сказала Рии, что они чувствуют на себе вину, сбежав оттуда.

— Но что еще нам оставалось делать? — всхлипывая, сказала одна из них. — Что еще?

— Мы должны были остаться там, — не переставая плакать, жалобно проговорила Муараг. Ее простоватое полное лицо хранило серьезное выражение. — Нечестно, что мы покинули своих родных и близких.

— Нет, — уверенно сказала Рия, крепко сжав ладонь Муараг. — Вы бы ничего не достигли, оставшись там и погибнув. По крайней мере, теперь вы живы, а я совершенно уверена, что ваши дети тоже живы.

— Живы? — с надеждой переспросила Муараг.

— Живы? — повторила за подругой Норо, откинув с лица кудрявые каштановые волосы. Она не сводила тревожного взгляда с Рии.

— Да, живы, — повторила Рия, переходя на шепот. — И я собираюсь вернуть их вам.

Глава 87

— Благодарение духам, мы добрались, — сказал Леонсио.

Тем временем коренастый низкорослый плосколицый индеец с черными прямыми волосами до плеч опустил духовую трубку и произнес несколько слов, прищелкивая языком. Как показалось Леони, это был не язык шипибо, хотя она и не была в этом уверена. Суровое лицо мужчины, покрытое сложным узором из черных и красных линий, расплылось в радостной улыбке. Он не смог скрыть ни своего удивления, ни радости от встречи с дорогим гостем. Он кинулся вперед и обнял Леонсио. Они продолжили говорить все на том же странном щелкающем языке. Другие индейцы тоже опустили духовые трубки и подошли ближе. Они были изукрашены тонкими черными и красными узорами, и Леони почувствовала горький и дымный запах, исходящий от их тел. И Леони с облегчением заметила, что из глаз пропала настороженность и враждебность.

— Все хорошо, — заявил Леонсио. — Мы у Тарахануа, а деревня уже поблизости.

Вчера вечером, когда они устроились в наспех сооруженном шалаше, Леонсио немного рассказал им о Тарахануа, небольшом племени, к чьему селению они должны были добраться. Хотя эти индейцы и не избежали столкновения с цивилизацией, они упорно отстаивали свою независимость и приверженность традициям, уходя в джунгли все глубже, по мере того как посланные перуанскими властями христианские миссионеры все больше досаждали им. Они выращивали бобы, кукурузу, маниоку и бананы, ловили рыбу в неглубоких реках, охотились на тапиров, пекари, оленей, капибар, броненосцев, обезьян и птиц, чтобы обеспечить себя мясом. Они старательно избегали всех чужаков и пользовались услугами посредников, меняя шкуры ягуаров и оцелотов на зеркала, горшки, керосин, ткани, мыло и, иногда, — дробовики. В остальном они старались свести к минимуму контакты с внешним миром.

— Если не считать внешним миром меня самого, — объяснил Леонсио. — Я многие годы поддерживал с ними дружеские отношения. У них есть два шамана, они очень могущественны и многому меня научили.

Леонсио объяснил, что Тарахануа варят особенно хорошую айяхуаску, добавляя в нее дурман, способствующий не только путешествиям в другие миры, но иногда доводящий длительность пребывания в иных мирах до двенадцати часов. Самые глубокие переживания, испытанные им, случились именно во время ритуалов с Тарахануа, и он был уверен, что с помощью их шаманов Леони сможет завершить дело, к которому она призвана.

— Ты же понимаешь, что ты призвана, так ведь? — спросил Леонсио.

— Призвана для чего?

Дождь все капал на пальмовые листья, дробный стук капель успокаивал беглецов, позволяя им немного отдохнуть. Дон Леонсио замолчал, задумавшись.

— Айяхуаска дарована Владычицей Леса всему человечеству, — наконец произнес он. — Это врата в иные времена и миры. Но лишь один из миллиона, если не из десяти, может правильно воспользоваться этим чудесным даром. Одни так пугаются и путаются, потрясенные отрывом от материального мира, что не обретают никакого полезного опыта. Другие настолько привязаны к материальному, что вообще не могут оторваться от него. Многие совершают «переход», как ты это называла, получая доступ к иным мирам, но ведут себя пассивно, так, будто все вершится помимо их воли, никак не влияя на события. И лишь немногие, среди которых и ты, могут прочно обосноваться по ту сторону, сохранить рассудок и способность действовать, разрешать возникающие ситуации, преодолевать подстерегающие их там опасности и даже обрести власть над духами. Именно такие становятся шаманами. И только единицам удается стать великими шаманами…