Страница 4 из 12
Ремунда (резко). С чего вы взяли?
Гупперт. Скажу, Ремунда. Ничего обидного тут нет. Пять лет назад я бы не сказал, а сейчас скажу. Концлагерь, если угодно знать, вовсе не вреден для нервной системы. Доказано! Скажу больше. Для сильного индивидуума лагерь был санаторием… нельзя сказать идеальным, этого нельзя сказать. Но подходящим, общедоступным. Сильный характер там закалялся. Даже иные слабые и те крепли. Что вы на меня так смотрите?
Ремунда (как бы безразлично). Это что — новая теория?
Гупперт. Старая. Заново обоснованная. Экспериментально. Единодушное заключение знатоков.
Ремунда (встает, идет за бутылкой рома, наливает в рюмки из-под мозеля. Замечает Калоуса.) Ты?..
Калоус. Я…
Ремунда. Давно?
Калоус. Пей, пей! Не теряй времени.
Гупперт. Не хочу рома, хочу спать.
Ремунда. Уже спать?
Гупперт. Я рано ложусь. Получите.
Ремунда. Господин Грундиг, за ваших сыновей!
Гупперт. Правильно. Тогда и за дочку.
Ремунда. За дочку отдельно. Хорошенькая?
Гупперт. Красавица! Волосы светлые, глаза черные. Лизелот! Сладкая Лизелот! (Каждый выпивает свою рюмку.) Ремунда, наверно, думает, что я барин… А я хожу в трактир похуже этого. И девочки там — не то чтобы совсем обычные. Рубенс! Видел Рубенса? (Показывает.) Все как одна. А трактирщик — тот вообще лучше всех. Мой бывший рехнунгсунтерофицир. Чудовищный идиот! Правда, другого типа… Шут. Не из меланхоликов. Печальный дурак — это тоска… как женщина с высшим образованием… (Смеется собственной остроте.)
Ремунда. А вы были на фронте?
Гупперт. Так и не попал. Ага, я сказал — мой рехнунгсунтерофицир. Хороший слух у Ремунды!
Ремунда. Где же вы были?
Гупперт. Не все ли равно, Ремунда, где… Тут, там, еще где-нибудь… Да ведь это же когда было.
Ремунда молчит.
Гупперт. Что было — было, Ремунда. Где же автомеханик? За Лизелот мы с вами так и не выпили. (Ремунда наливает, оба пьют.) Нет, не могу я так сидеть и пить. Ремунда не разбирается в моторах?
Ремунда. В моторах не разбираюсь. Вот если понадобится камень на могилу, я с удовольствием. В камнях я разбираюсь.
Гупперт. Благодарствую. Склеп у меня имеется. Семейный. В Яблонце… Я сейчас оттуда, заплатил за сохранность. Твердой валютой, (Смеется.) Неважно. Важно — склеп останется. Семейный.
Ремунда (запевает). Унтер дер Латерне…
Гупперт. Как хорошо там, Ремунда. Кругом покой, тишина. Божественно… Деревья, пчелы. И старинные немецкие надписи на могильных плитах. Как были они там испокон веку, так и пребудут вечно. У деток свое маленькое кладбище… такие хорошенькие могилки… Мило… (Опирается на бутылку.)
Ремунда (поет). О, mein Papa, das war ein wunderbarer Klaun… (Вышибает локтем бутылку у Гупперта.)
Гупперт. О! Ремунда злой, когда выпьет? А я еще злей. Да что для меня эти рюмки! Я всю войну пил, Ремунда. Для храбрости. И свое уже выпил. Ну, все! Я пошел! Сервус, Ремунда, привет!
Ремунда. Скоро вернетесь?
Гупперт (склонившись над Ремундой и вглядываясь в него пьяными глазами). Вы мне страшно симпатичны, Ремунда. Любите драться, а?
Неровным шагом Гупперт направляется к выходу, идет медленно, покачиваясь, но бодрится. Калоус поворачивается, и оба какое-то мгновение смотрят друг на друга. На лице у Гупперта такое выражение, словно он безмерно удивлен тем, что люди, подобные Калоусу, все еще существуют на свете. Калоус отвернулся. Гупперт подходит к дверям, продолжая напевать.
Гупперт (поет на мотив из «Веселой вдовы»). Коммуналь, коммуналь, коммуналь… (Выходит.)
Калоус (подходит к Ремунде, неожиданно резко). На брудершафт еще не пили? (Ремунда молчит.) Кто тебе поднесет — тому ты друг?
Ремунда. Послушай, Калоус…
Калоус. Не хочу слушать!
Ремунда. Почему ты его спросил о брате?
Калоус молчит.
Ремунда. Держись, чтобы всякий болван над тобой не потешался. (Смотрит в сторону двери.) Он там за дверью не подслушивает? Калоус (про себя). Комедия!
Входит худенький подросток, цыган Ружичка Сервац.
Цыган. Добрый вечер.
Калоус. Чего тебе? Сигарет? Пива?
Цыган. Кружку пива, пожалуйста.
Ремунда. Это не ты ли случайно король?
Цыган. Нет. Я Ружичка Сервац.
Пока Калоус наливает пиво, возвращается Гупперт. Не замечая мальчика, закладывает новую ленту в магнитофон. При звуках джаза у подростка загораются глаза; он медленно, как зачарованный, приближается к магнитофону. Несмело озирается и, видя, что никто не обращает на него внимания, подходит ближе, осмелев, начинает подпевать и хлопать в ладоши. Гупперт, заметив мальчика, разглядывает его с любопытством и брезгливостью. Вдруг его лицо расплывается в улыбке, и он жестом поощряет мальчика, чтобы тот не стеснялся.
Гупперт. О, тоже своего года passion. (Медленно надвигается на мальчика, останавливается, широко расставив ноги, с удовольствием наблюдает, как мальчик весь сжимается под его взглядом. Внезапно Гупперт тычет расставленными пальцами мальчику в глаза и вскрикивает.) У-у! (Грубо хохочет над испугом подростка. Затем протягивает руку и говорит.) На, погадай!
Цыган. Не гадаю.
Гупперт. Пять крон дам.
Цыган. Не гадаю.
Ремунда. Сервац, не отказывайся. Расскажи господину будущее, потом прошлое. Пять крон получишь.
Гупперт (весело). Прошлое я сам знаю, (Опять протягивает Ружичке руку.) Что видишь?
Цыган. Руку белую, холеную… (Калоусу.) Получите за пиво. (Платит.)
Гупперт. У нас теперь цыгане моторизованные. Лошадей не крадут. Крадут машины.
Цыган (Калоусу и Ремунде). Наздар! (Насмешливо кланяется Гупперту.)
Ремунда. Заходи, Сервац…
Скрипит закрывающаяся дверь. Калоус идет за стойку. Гупперт закладывает в магнитофон новую ленту. Слышен немецкий язык — детские голоса. Сначала стихотворение.
Затем следует поздравление:
Ремунда (снимая ленту). Что это?
Гупперт. Лизелот. Захотелось услышать ее голосок. Для настроения.
Ремунда. Что же она сказала?
Гупперт. Чтоб я долго жил. И был здоров. И не расставался с ними. Чему ее научили, то и сказала.
Ремунда. Калоус, ты, кажется, собирался что-то спросить у господина Гупперта?
Калоус. Я?
Ремунда. Он сказал, что знал вас.
Калоус. Нет, нет.
Ремунда. А похожих на него знал?
Калоус. Похожих — знал…
Ремунда. И все были похожи? Чем же они были похожи? Говори, не робей.
Калоус. Если тебе очень хочется знать, скажу: они были похожи тем, что каждый из них думал, будто он ни на кого не похож. Этим они и были друг на друга похожи. Все.
Ремунда. Как это понимать?
Калоус. Просто считали, что они лучшие из людей. А все прочие не люди — аушус, брак. Аушус — это было их слово. Неожиданно люди улыбались снисходительно. Давали понять: «Нам ничего не стоит втоптать тебя в землю, но почему-то не хочется, нет настроения». И заглядывали в глаза, читали мысли. А стоило им заметить, что их великодушие не оценено, — впадали в гнев. В благородный! «Ах так! Мы с тобой по-хорошему, а ты нас не любишь? Ну, погоди!» И тогда они нас топтали.
1
2
Дорогой папа! К твоему пятидесятилетию желаю тебе много счастья и много-много радости. Будь здоров и весел и живи с нами еще долго-долго.