Страница 5 из 14
– Но это были ее два пенса.
– Сейчас у нее есть шесть пенсов. Четыре пенса чистой прибыли. И какой тебе убыток в том, что она думает, будто ты пытался стянуть ее чаевые.
– Это были мои шесть пенсов.
Мужчина поднял руки. Его ладони оказались сплошь покрыты чернильными расчетами.
– И они толкуют о равенстве. Какая разница, чьи это были шесть пенсов? Они могли быть мои или чьи угодно. Уже хотели звать заведующую, но я был категорически против.
Они помолчали несколько минут.
– Решил, куда направишься отсюда? – произнес наконец мужчина. – Когда-нибудь придется двигаться.
– Я не знаю пока, куда пойду. Ни малейшего представления. Я поэтому и приехал в Лондон.
– Погоди. – Мужчина сделал паузу. – Во всем есть свой смысл. Должен быть какой-то предел. Иначе как бы мы тогда жили, так ведь? Каждый знает, куда он направляется, особенно если он приехал на поезде. Иначе он бы и не садился в поезд. Это элементарно.
– Люди бегут.
– Ты что, сбежал?
– Нет.
– Тогда и не говори, не говори так. – Его голос дрогнул. Он взглянул на свои ладони, испещренные записями, затем мягко и спокойно произнес: – Давай-ка разберемся с самого начала. Люди, которые приезжают, должны куда-то идти. Они должны знать, куда направляются, иначе мир сойдет с ума. Улицы заполнятся блуждающими людьми, не так ли? Блуждающими без цели и вступающими в бесполезные споры с теми, кто знает, куда идет. Меня зовут Эллингем, я живу на углу Сьюэлл и Прейд-стрит, я торгую мебелью. Все просто, разве не так? Незачем усложнять вещи, если у тебя голова на плечах и ты знаешь, кто ты такой.
– Я Самюэль Беннет. Я нигде не живу. И нигде не работаю.
– Куда ты собираешься пойти? Я не сую нос в твои дела, я ведь объяснил, чем занимаюсь.
– Я не знаю.
– Он не знает, – сказал мистер Эллингем. – Не думай, что ты сейчас нигде не находишься. Ты же не можешь назвать это место «нигде», правильно? Это живое место.
– Мне просто было интересно, что может произойти. Я как раз обсуждал это с самим собой. Я приехал, чтобы увидеть, что со мной случится. Я не хочу торопить события.
– Он обсуждал это с самим собой. С двадцатилетним мальчишкой. Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Ну вот. Обсуждать такой вопрос с мальчишкой, которому только-только исполнилось двадцать. И чего же ты ждешь?
– Не знаю. Наверное, какие-то люди подойдут ко мне и заговорят. Женщины, – сказал Самюэль.
– Почему они должны с тобой заговорить? Почему я должен с тобой разговаривать? Ты никуда не направляешься. Ты ничего не делаешь. Ты не существуешь.
Но Самюэль не сдавался – ни духом, ни телом. Ему незачем прятать глаза – иначе растает покрытая мрамором стойка, с девушек позади него слезет одежда и потрескаются все чашки на полках.
– Кто-нибудь должен подойти, – сказал он. Затем он подумал о своем удачном начале. – Кто-нибудь, – повторил он без особой надежды.
Клерк из Креснта, живущий через десять домов отсюда; холодная, заурядная дама из Бирмингема, спугнутая его подмигиванием; кто-нибудь, кто-нибудь; священник из Вэллиса, в тяжелом запое, с карманной Библией, вшитой в расческу; отдыхающая пожилая продавщица из магазина фланели и ситца, где гудит на счетах сдача. Люди, в которых он никогда не нуждался.
– Кто-нибудь, ну, разумеется, все эти знаменитости: Джанет Гейнор, – сказал мистер Эллингем, – Марион Дэвис, и Кей Френсис, и…
– Вы не так поняли. Я не таких людей имел в виду. Я не знаю, чего жду, но уж точно не этого.
– Скромно.
– Дело не в скромности. Я в нее не верю. Просто вот он я, и я не знаю, куда пойти. И не хочу знать, в какую сторону двигаться.
Мистер Эллингем перегнулся через стол, так что стали видны суммы на его ладонях, и, мягко теребя Самюэля за воротник, взмолился:
– Не говори, что не хочешь знать, куда пойдешь. Пожалуйста. Ты хороший мальчик. Не волнуйся так. Не нужно усложнять. Ответь на один вопрос. Только не торопись. Подумай. – Он сжал в руке чайную ложку. – Где ты будешь сегодня ночевать?
– Не знаю. Где-нибудь да буду, только не там, где я выберу, потому что я не намерен выбирать.
Мистер Эллингем положил согнутую ложку.
– Чего ты хочешь, Самюэль? – прошептал он.
– Я не знаю. – Самюэль потрогал нагрудный карман, где лежал бумажник. – Я знаю, что хочу найти Люсиль Харрис, – ответил он.
– Кто такая Люсиль Харрис? – Мистер Эллингем взглянул на него. – Он не знает, – сказал он. – Боже мой, он не знает!
За соседний столик сели мужчина и женщина.
– Но ты обещал, что с ним разделаешься, – сказала женщина.
– Ладно, разделаюсь, – отвечал мужчина. – Будь спокойна. Пей свой чай. Не беспокойся.
Они очень долго жили вместе и стали похожи друг на друга, у них были одинаковые сухие, сморщенные лица и обкусанные губы. Женщина почесывалась, пока пила, пока прихватывала серым ртом край чашки, пока трясла ее.
– Ставлю два пенса, что у нее есть хвост, – негромко сказал Самюэль, но мистер Эллингем не заметил их появления.
– Точно, – сказал Самюэль. – У всех свои причуды. И она сплошь покрыта шерстью.
Самюэль засунул мизинец в горлышко пустой бутылки.
– Все, сдаюсь, – сказал мистер Эллингем.
– Но вы не поняли меня, мистер Эллингем.
– Я понял, я все понял, – сказал он громко. Пара за соседним столиком умолкла. – Ты не хочешь торопить события, так? Тогда я потороплю их. Нельзя приходить куда-то и разговаривать, как ты сейчас со мной. Люсиль Харрис. Люси да Монк!
Мужчина и женщина зашептались.
– И это всего в половине второго, – сказала женщина. Она как крыса трясла свою чашку.
– Пойдем. Нам пора. – Мистер Эллингем отодвинулся от стола.
– Куда?
– Какая тебе разница. Это я тороплю события, понимаешь?
– Я не могу вытащить палец из бутылки, – сказал Самюэль.
Мистер Эллингем взял чемоданы и поднялся.
– Что это за бутылочка? Бери ее с собой, сынок.
– К тому же еще отец с сыном, – сказала женщина, когда Самюэль проследовал за ним.
Бутылка оттягивала ему палец.
– Куда теперь? – Его голос заглушал грохот вокзала.
– Иди за мной. И сунь руку в карман. Глупо выглядишь.
Они поднялись вверх по улице, и мистер Эллингем сказал:
– Не приходилось мне встречать человека с бутылкой на пальце. Еще никто не носил бутылку на пальце. И зачем только ты совал туда палец?
– Я только хотел попробовать. Я смогу снять ее с мылом, не беспокойтесь.
– Никому еще не приходилось снимать бутылку при помощи мыла, вот все, что я имею в виду. Это Прейд-стрит.
– Скучная, правда?
– Лошади ушли в прошлое. Это моя улица. Сьюэлл-стрит. Скучная, правда?
– Как улицы в моем городе.
Мимо них промчался мальчишка и закричал мистеру Эллингему.
– Эй, Моисейчик!
– Это двадцать третий. Видишь, написано двадцать три? – Мистер Эллингем отпер парадное. – Третий этаж, первая дверь направо.
Он постучал три раза.
– Мистер Эллингем, – сказал он, и они вошли.
В комнате было полно мебели.
II. Полным-полно мебели
1
Каждый сантиметр комнаты был заставлен мебелью. Стулья стояли на кушетках, стоявших в свою очередь на столах, зеркала, размером почти с дверь, вплотную прислоненные к стенам, отражали бесконечные холмы из письменных столов и стульев, перевернутых вверх ножками; буфеты, туалетные столики, комоды, снова зеркала, пустые книжные шкафы, умывальники, серванты. Там была тщательно заправленная двуспальная кровать с подвернутыми простынями, стоявшая на двух столах, поставленных один на другой; там были электрические лампы и абажуры, подносы и вазы, унитазы и раковины, загромождавшие собой кресла, которые стояли на сервантах, столах и кроватях и доставали до потолка. Единственное окно, выходящее на дорогу, виднелось сквозь резные ножки перевернутых буфетов. Стены за зеркалами изобиловали картинами и пустыми рамами.