Яков Каша

— Что повесился, правильно сделал, — говорит Яков, — по закону все равно бы расстреляли.

— Нет, — отвечает Емельян, — зовер, эйсех вус… Убийство при ревности смягчает вину.

— Может, и так, — отвечает Яков, — только при Анюте не надо такие вещи рассказывать. Она еще кормящая мать, сына твоего кормит.

— Кормит-то кормит, да моего ли, — криво улыбается Емельян.

— Замолчи, болячка чертова!

— Ладно, — отвечает Емельян, — молчу… Это я пошутил… Эйсех вус… Зовер.

И действительно, какое-то время молчал. Притих, пил в меру, без скандала. И даже получку принес почти полностью.

3

Что-то около месяца прошло. Вечер был дождливый, светили молнии, громыхало. Игоряха пугался грома, долго не засыпал. Анюта с ним умаялась. Почти он уже заснул, засопел курносым носиком, когда пришел Емельян, неопрятный, полупьяный, охрипший. Емельян сел возле стола и сказал Якову:

— Род наш гнилой, балебус, вот какие дела. Одним словом, Каша…

— Потише говори, — сказала Анюта, — ребенок только уснул.

— Значит, опять я не вовремя, — сказал Емельян.

— Тише говори, — снова сердито сказала Анюта, — и чем это у тебя пиджак выпачкан? Соплями, что ли?

— Ах, это, — глянул на лацкан Емельян, — это мне в кашу плюнули… Эй сех вус… Зовер… А между прочим, слыхали? В Трындино Шибанов, инженер с мебельной фабрики, из ревности жену свою убил… Светлану. Двое детей осталось. Говорят, он ее давно подозревал в связи с электриком, но прямых доказательств не было, а она свою вину категорически отрицала. Вечером Шибанов пошел на торжественное заседание, по случаю вручения ветеранам медалей. Возвращается домой, застает у себя теплую компанию, человек пять. Три мужика, две бабы и его жена Светлана. А среди мужиков электрик, парень молодой, здоровенный. «По какому поводу?» — спрашивает инженер, но здоровается дружески, поскольку доказательств нет. «Ах, родной, ах, дорогой, садись с нами, — говорит инженерова жена, — у подруги сегодня день рождения, зашли ко мне…» То да сё… Зовер… Эйсех вус… Он, думает, фарвус нет… тоже садится, беседует, выпивает, потом гости и электрик с ними ушли. Светлана стала мыть посуду, а инженер от усталости лег спать в комнате детей. Под утро он проснулся от жажды и пошел на кухню воды выпить. Глядь, жена его лежит на диване вместе с электриком, в обнимку. Вначале, естественно, он оторопел, а потом схватил топор и обухом ударил несколько раз по голове жену и элетрика… Сделал им коп ин кестел…

Яков не стал перебивать, видя, в каком состоянии Емельян. Думает — выговорится и заснет. И верно, поговорив, Емельян, далее не ужиная, быстро уснул.

Однако ночью Яков проснулся от крика Анюты и плача Игоряхи. Он сразу понял, Омеля Анюту бьет. Кинулся Яков без слов в одном белье. Анюта же завернула Игоряху в одеяльце и как была, босая, в рубашке ночной, выбежала на улицу. Хорошо — тепло было, хоть и мокро. А Яков с Емельяном ни единого слова друг другу не сказали, а только дрались. Емельян был молодой, но прогнивший от водки, а Яков соблюдал себя и потому сохранил силу. Крепко били друг друга, но только руками. Ни голову, ни ноги, ни, тем более, тяжелые предметы не применяли. Все же отец с сыном дерутся. Умаялись, вышли во двор, рядом умыли возле колодца кровь с лиц.

— Иди в дом, — говорит Емельян жене, — пацана простудишь. — Кончились танцы, гармонист устал… Эйсех вус… Фарвус…

А на следующий день пропал Емельян. Пошел на работу и не вернулся… Ни днем к обеду, ни вечером к ужину, ни ночью.

— Он у Зинки, — нервничает Анюта, — у Зинки Чепурной. Зинка Чепурная, дочь того самого Чепурного, трактор которого убил Полину, была росту небольшого, а рот большой и зубы белые, семечко к семечку… Отборные зубы, фарфор… Хотя и у Полины были такие зубы и у Анюты. Красотой зубов девки в этой местности славились, может оттого, что много ели чеснока. Но Зинка при подобных зубах отличалась турецкой чернявостью. Емельян же по приходу из армии опять за гармонь взялся. И была эта пара Емельян — Зина, словно друг для друга предназначенная. В область на смотр собирались посылать. Как объявят: «Исполняет Зинаида Чепурная, аккомпанирует Емельян Каша», — зал сельского клуба сразу зашумит, а потом затихнет, удовольствие предвидя. Голос у Зинаиды был возбуждающий, она словно не пела, а ласково стонала.

А Емельян перебор дает.

А Зинаида с платочком в руке.

— У Зинки он, Чепурной, у Зинки, — нервничает Анюта.

— Если так, то не сын он мне, а тебе не муж, — говорит Яков, — пусть идет в семью убийцы его матери… А мы без него жили и проживем… Ведь верно, Анюта? Игоряху воспитаем…

— Верно, — отвечает Анюта и повернулась как-то, плечом повела так, что совсем в тот момент исчезла разница между нею и молодой Полиной, в первый год женитьбы Якова и рождения Емельяна. Даже кофточка на ней была похожая, ситцевая в крапинку, на груди в обтяжку. И задрожало, защекотало у Якова, покатилась щекотка полукругом вниз от пупа по животу и остановилась в напряжении.

Поужинали в покое. Игоряха тоже не плакал, заснул тихо. Мир царил в хате, семейное удовольствие. Но на третьи сутки все же заволновались. Пропал сын Омеля, пропал муж Емельян.

— Может, случилось что, — говорит Анюта, — пьяный в карьер упал или в реку. Или на шоссе поперся, а там под машину… Зинка-то Чепурная в отъезде уже две недели… У тетки своей гостит в Мясном. И там, вроде, замуж идти собирается за милицейского старшину… Я узнавала.

— Насчет милиции ты хорошо напомнила, — говорит Яков, — в милицию надо, в район. Пусть розыск организуют.

Оделся Яков торопливо и поехал в район. Сын все ж единственный.

В район добрался под вечер. В райотделе милиции все двери были заперты, только за перегородкой сидел дежурный, лузгал семечки и складывал их в баночку из-под консервов. Видать, семечки лузгали здесь постоянно, а баночка стояла давно.

— Сын у меня пропал, — запыхавшись сказал Яков, — Каша фамилия.

— Как пропал? Какая каша? — неторопливо, привычный к чужим чрезвычайностям, спросил дежурный.

— Каша фамилия… Уже три дня назад, и нет, — ответил Яков, — и на работу не является, я выяснил.

— Прогульщик, значит, — сказал дежурный.

— Да как вы разговариваете… Яков Каша… Стахановец, фронтовик… Я пойду… Я дойду…

— Завтра, папаша, дойдешь, — сказал дежурный, — рабочий день кончился.

— Где начальник? Кто есть из начальства?

А руки у Якова независимо существуют, сами двигаются вниз-вверх, хоть он их старается держать полусогнутыми на уровне груди.

Соседние двери открылись, упала в коридор полоска электричества, и глянула лохматая голова.

У головы фамилия была старший лейтенант Простак. Без «старший лейтенант» фамилия не звучала. Даже частные письма к матери в город Гродно, Черниговской области, он подписывал обратным адресом: город Трындино, улица Парижской Коммуны, 4, старшему лейтенанту Простаку Анатолию Тарасовичу.