Страница 5 из 15
Кроме написанной маслом картины, висящей над спинкой дивана, никаких сколько-нибудь ценных вещей я в гостиной не обнаружил. Впрочем, картина, вероятно, была копией. Откуда бы здесь взяться подлиннику?
– Чаю? Пожалуй, выпью чашечку с дороги, – церемонно ответил я. Чередуя нарочитую грубоватость с подчеркнутой вежливостью, я наделся сбить ее с толку.
Она не вскочила поспешно, как можно было бы ожидать, а спокойно поднялась и удалилась на кухню. Сестрица взяла себя в руки, так что я напрасно рассчитывал на легкую победу.
Пока она готовила чай, я без помех изучал картину. Художник изобразил на ней игру в карты. За столом сидели трое – богатая дама в жемчужном ожерелье, серьгах и браслетах, знатный кавалер в берете с пером и молодой господин без головного убора. Перед игроками лежали золотые монеты. Слева от дамы стояла служанка с бутылкой и рюмкой в руках. Дама, видимо, проигралась, и ей потребовалось выпить. Мое внимание привлек господин без головного убора. Он сидел к зрителю спиной и тайком доставал левой рукой из-за пояса бубнового туза.
«Да он плутует! – сообразил я. – Это карточный шулер!»
– Жорж де Латур, – раздалось рядом со мной, и я вздрогнул.
– Что, простите?
– Жорж де Латур, – повторила Анна, расставляя на выцветшей скатерти чайник, чашки и вазочку с вареньем. – Живописец семнадцатого века. Это его работа.
Я засмотрелся на картину и не заметил, как она вошла. Один ноль в ее пользу. Она застала меня врасплох. Когда она наклонялась над столом, от ее волос шел слабый запах дешевого шампуня. Я терпеть не мог дешевых запахов.
– Подлинник? – поморщившись, осведомился я.
– Копия, разумеется, – улыбнулась Анна. – Любите живопись?
– Не более, чем каждый культурный человек. Я не фанат искусства.
Она налила в мою чашку травяной чай и предложила варенье:
– Горный кизил. Мы с мамой сами собирали и варили.
Я ждал слезливых интонаций в расчете разжалобить богатого родственника, но не дождался.
Чай оказался душистый, со сладковатым привкусом.
– Это крымский сбор, – объяснила хозяйка. – Здешние травы обладают особой целебной силой. Раньше у нас практиковали лечение цветочными ваннами. Моя мама знала множество рецептов. Она работала медсестрой в санатории. Там они и познакомились…
– С кем? – поперхнулся я, догадываясь, какой будет ответ.
– С Андреем Никитичем. Он страдал хроническим бронхитом, а санаторий «Старый Крым» специализируется на болезнях дыхательных путей.
Анна встала, полезла в комод и достала старый бархатный альбом для фотографий.
– Вот, взгляните, – она раскрыла альбом и показала мне черно-белый любительский снимок, где мой отец обнимал миловидную женщину с волосами и глазами Анны. Они оба улыбались в объектив: женщина смущенно, а отец слегка недовольно. Похоже, он не хотел фотографироваться, однако не посмел отказаться, чтобы не обидеть свою даму.
Я перевернул карточку, увидел написанную на обороте дату и отметил, что снимок сделан за четыре года до моего рождения. Мои родители тогда уже были женаты.
– Сколько тебе лет? – бестактно спросил я у Анны.
– Тридцать один…
«Она старше меня на три года, – подумал я. – Сроки сходятся, если учесть девять месяцев беременности».
Напряженные расчеты отразились у меня на лице, потому что Анна холодно заявила:
– Не стоит так нервничать. Я вам в сестры не напрашиваюсь.
«Овечка проявляет характер!» – мысленно констатировал я и так же холодно полюбопытствовал:
– Есть еще фотографии?
– Эта – единственная. Если хотите, порвите.
– Зачем же? – мои губы растянулись в саркастической ухмылке. – Я не варвар какой-нибудь.
Анна сердилась, и это шло ей гораздо больше смирения. Она с трудом сдерживала готовую сорваться с языка отповедь.
– Давай перейдем на «ты», раз уж мы родня, – примирительно предложил я.
Ссориться мне с ней было ни к чему. Это противоречило моему обязательству перед отцом.
– Давайте… давай, – недоверчиво согласилась она. – Ты приехал разоблачить меня?
Я прикинулся непонимающим, хотя она разгадала цель моего визита.
– В смысле?
– Ну, убедиться в том, что я самозванка, которая имеет виды на деньги господина Крапивина. А потом убедить в этом и его. Так вот, дорогой братец, мне плевать на ваши деньги! Моя мама до самой смерти молчала и никогда ничего не просила. Ни у кого! И я ничего не прошу ни у отца, ни у тебя. Если хочешь знать, я бы ни за что ему не написала! Меня мама заставила…
– Это из каких соображений? Тридцать лет молчала, а потом вдруг опомнилась?
– Она не могла оставить меня совсем одну.
– Запоздалая забота! – вырвалось у меня, и я тут же пожалел о своих словах.
Анна нахмурилась и замкнулась в себе. Я допустил промах. Нужно было исправлять положение.
– Отец умер, – брякнул я, не найдя лучшего способа встряхнуть ее.
До нее не сразу дошел смысл сказанного.
– У-умер? – тихо переспросила она.
– В конце марта. Он слег и больше не встал. Я пообещал ему позаботиться о тебе. Поэтому я здесь.
В глазах Анны промелькнули горечь, сожаление и непонимание, но она не пролила ни слезинки. «Это как раз нормально, – подумал я. – Она видела его только на снимке. Кто он ей? По сути, чужой человек. Странно было бы оплакивать чужого человека».
– Мама не рассказывала мне о нем, – грустно призналась Анна. – Я не успела к нему привязаться. В детстве я ненавидела его за то, что он нас бросил. А потом… просто вычеркнула его из своей жизни…
Громкий, требовательный стук в дверь прервал ее исповедь.
– К тебе гости, – сказал я, ликуя.
Пока она пойдет открывать, мне удастся пошарить по ящикам комода. Наверняка она держит документы там же, где и альбом с фотографиями.
Я метнулся к комоду, едва хозяйка покинула гостиную, выдвинул верхний ящик и торопливо зарылся в бумаги. Горка квитанций, паспорт… я не ошибся! Где-то тут наверняка хранится свидетельство о рождении. Так… это не то… школьный аттестат мне тоже не нужен… Черт! Она вот-вот вернется, а я…
У меня перехватило дыхание, когда я добрался до того, что искал. В графе «отец» был указан… Андрей Никитович Крапивин. Правда, с оговоркой «со слов матери».
Я чудом успел плюхнуться обратно в кресло, когда послышался скрип рассохшихся половиц, и в дверях показалась встревоженная Анна.
– Это сосед, – зачем-то сказала она, кутаясь в шаль. – Пришел денег одолжить. А где я возьму? Он пьющий. Вечно на водку не хватает.
– Ты ему отказала?
– Я в долг не даю.
Я молча кивнул, отметив несоответствие в ее объяснениях: сосед наверняка знает Анну не первый год и вряд ли пришел бы за деньгами туда, где ему откажут. По-видимому, она сама сообразила, что «прокололась», и начала ни с того ни с сего рассказывать мне о матери, – как та болела и тихо угасла.
– Там ей лучше, чем было здесь, – горестно заключила Анна, намекая на иной мир, куда попала многострадальная душа Вероники Ремизовой, одинокой женщины, которая всю свою жизнь посвятила дочери.
– Она была замужем?
– Нет, – покачала головой Анна. – С тех пор, как…
Она осеклась, давая мне понять, что ее мать любила только моего отца и осталась верна этому чувству. Меня такими баснями не проймешь. Я знаю цену романтическим историям с меркантильной подоплекой.
«Твои уловки со мной не пройдут, – мысленно усмехался я, слушая ее бредни. – Знаю я этих санаторных сестричек, которые норовят охмурить отдыхающих мужчин и устроить свою судьбу. А если объект окажется крепким орешком, то хотя бы закрутить курортный роман. Авось, дорогой подарочек обломится или денежная компенсация. Удовольствие с выгодой!»
– Ты тоже медицинский работник? – спросил я, прерывая затянувшуюся паузу. – Пошла по стопам матери?
– Да…
В ее ответе прозвучала насторожившая меня неопределенность. Не похоже, что Анна работает. Сегодня, к примеру, вторник. Я не надеялся днем застать ее дома, но застал. Живет она уж больно убого. На зарплату медсестры не разгуляешься, это ясно. Но я не мог представить Анну делающей укол, массаж или любую другую лечебную процедуру, как ни старался. Есть люди, рожденные для праздности. Она относилась именно к этому типу. Однако и им нужен источник материального обеспечения. Порой их свободный от повседневного труда ум отыскивает довольно хитрые пути обогащения.