Страница 6 из 13
— А что? — запальчиво спросила девчонка.
В этот момент она загадочно улыбнулась, и веселые искорки запрыгали в ее детских глазах. Панаева обдало приливом нежности и чувств.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Николь.
— Это что, имя такое? Для России очень необычное.
— Не-а, вообще-то я Надежда Николаевна по паспорту, вот меня подружки и зовут Николь, — по-простецки ответила девушка. — Неудобно же быть Николаевной в моем возрасте. А так — стильно…
— Ну ладно, Николаевна… А сколько тебе лет?
— Четырнадцать, а что?
— О, возраст солидный!
— Ты так считаешь? — с усмешкой спросила Николь.
— Пройдет время, и ты будешь вспоминать свои четырнадцать лет, как тебя любили и дрались из-за тебя. А сама уже будешь взрослой тетей, и твоим детям будет по четырнадцать лет.
— Я буду такой старой? Тогда меня, наверное, уже не будет в живых.
— Зачем так говорить? Каждый возраст имеет свои преимущества.
— Тогда я не буду уже красивой… — девчонка явно начала кокетничать.
— А это зависит от тебя. И в сорок лет, и в пятьдесят можно выглядеть прекрасно. Представь себе Софи Лорен, Аллу Пугачеву, Брижит Бардо — а они уже взрослые тети. Просто красивы соответственно своему возрасту.
Они так и продолжали этот беспечный разговор, станцевали пару танцев, схватив замечание подруги Николь: «Милая, тебе, оказывается, нравятся старики». На что Николь показала подруге язык и, обняв Сергея, вышла с ним из кафе.
Он довез ее до дома. Дорогая машина Панаева произвела на Николь неизгладимое впечатление, и она его поцеловала прямо у дверей новенького «БМВ».
— Ты настоящий принц из сказки, — проговорила она. — Прямо как в кино. У меня таких ухажеров еще не было. Если бы Кики… ну, та, которая назвала тебя стариком, увидела, какой ты крутой, она бы в обморок упала от зависти. Зато у нее знаешь какой парень скряга — на бутылку пива не раскошелится!
И, сделав небольшую паузу, Николь неожиданно спросила:
— Может быть, зайдешь ко мне?
— А твои родители не будут в шоке от посещения принца? — поинтересовался Панаев.
— Мамы дома нет, она на даче. А папа в командировке, — простодушно призналась Николь.
И они пошли к ней. Николь с родителями жила в двухкомнатной квартире, довольно бедно обставленной. Мебель советских времен, по стенам в гостиной развешаны семейные фотографии… Пока Сергей разглядывал выставку родственников, Николь пошла на кухню ставить чайник.
Жилплощадь была в их полном распоряжении ввиду отсутствия старшего поколения. И когда Николь вошла в гостиную, Сергей, оторвавшись от созерцания портретов на стене, с жадностью набросился на нее. Но она, ловко увернувшись, снова побежала на кухню, на ходу расстегивая кофточку.
И вот он уже судорожно запирает дверь на замок и цепочку на случай непредвиденных обстоятельств, проходит на кухню. Николь стоит у задернутой шторы в розовой комбинации. Глаза ее подернуты грустью, за окном слышен шум отъехавшего автомобиля, видны блики уличных фонарей, отражающихся в окне квартиры. Она опускается на колени и, робко улыбаясь, смотрит на него. Просвечивающая комбинация позволяет видеть ее хрупкое тело и соблазнительные круглые ягодицы. Он поднимает ее на руки, проводит ладонью по ягодицам и нежной ложбинке между ними, а потом опускает ее на пол.
— Холодно как-то, — говорит Сергей.
— Я зажгла газ на плите, сейчас будет теплее.
Николь отползла назад и протянула к нему руки.
— Иди сюда, — позвала она его. — Рядом со мной тебе будет теплее.
Газ еще не успел нагреть помещение, но что-то горячее и томное уже разливалось по его телу. Она обняла его шею и, озорно шепча, спросила:
— Тебе кофе или чай?
Что-то в ее голосе было от робости, а что-то такое, от чего в нем закипала настырная мужская страсть.
— Все равно, — ответил Панаев.
Его сильная рука уже скользила по длинным точеным ножкам юной красавицы. Она поднималась все выше и выше, грубо ощупывая округлые бедра и маленькую грудь. И вот его пальцы коснулись африканских косичек, унизанных какими-то стекляшками. Они были жесткие на ощупь и неприятны для осязания. Наверное, это отразилось в его взгляде, и скромная девичья робость проскользнула в больших глазах розовощекой школьницы.
— Распусти волосы, — попросил Сергей.
Николь поправила выбившуюся прядь. Для неформалки она и впрямь была какой-то запуганной.
— У нас еще полно времени, — она отклонила его руку. — Попьем кофе.
— Нет, сначала распусти волосы.
Его голос, ставший вдруг властным, водопадом обрушился на нее. Ему даже показалось, что Николь уже пожалела о том, что пригласила случайного человека к себе. Она посмотрела на него как загнанный в ловушку зверек.
— Сначала волосы! — чуть не закричал Панаев.
— Тише, ты всех соседей разбудишь!
Но он уже не слышал ее и начал распутывать мерзкие косички сам.
— Нет, нет, не так! — Николь начала расстегивать какие-то заколки. И тут вдруг выяснилось, что это не ее волосы. Она сняла их с головы и расчесала, пропуская между пальцами. Он небрежным жестом взял в руки шиньон — на ощупь он грубый, как щетина.
— Ты разочарован? — спросила Николь.
— Нормально. По крайней мере, твои лучше — ты острижена под мальчишку.
— Тебе не нравятся такие, как я?
— Нравятся, — солгал он. — Вообще мне нравишься ты, такая, как есть.
— Такая… как есть? — повторила она и обвила его шею руками. — Но я не совсем, как есть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я блондинка от природы, но мне нравится быть жгучей брюнеткой. Мадонне тоже не нравятся ее волосы, и каждую неделю она их красит в новый цвет.
— Плевать мне на Мадонну! Лучше скажи, какая ты на самом деле, — ведь блондинки бывают разные.
Она ничего не ответила. Только задрала комбинацию и приспустила трусики, демонстрируя бесцветный пучок на лобке и вполне школьную щелку.
— У меня такие же, — бесцеремонно заявила Николь, имея в виду цвет своих настоящих волос.
Она подошла к магнитофону и, нажав на клавишу, включила музыку.
— Это должно тебе понравиться. Шура — это нечто среднее для всех: рокеров, металлистов и гоблинов.
— Шура — так Шура, — поддакнул ей Панаев.
Он уже стягивал с нее комбинацию и раздевался сам. Выключил свет и, снова подняв ее на руки, понес в комнату. Из кухни доносилось похожее на мяуканье пение Шуры, а Николь тихо спросила:
— Ты всегда выключаешь свет?
— Всегда.
Панаев в упор посмотрел на Николь и накрыл своими руками ее руки. Она задрожала всем телом, когда почувствовала, как нежно, но вместе с тем настойчиво он стал ее ласкать. Сергей попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась. Его открытый рот скользнул по ее щеке, нарумяненное личико находилось совсем близко с его грубым фэйсом, но в глазах ее уже не было той озорной веселости, исчезли искринки, те, которые были на дискотеке. И даже робость, казалось, покинула ее. В глазах отразилось что-то похожее на отчаянную решимость и животный ужас: он застыл где-то в глубине зрачков. Будто не мужчина ласкал ее, а какой-то монстр, привидение из ужастиков, Чикатило…
— Ты пошел бы с любой, которая бы согласилась, — бросила она упрек. — Подвернулась я.
— Ты не хочешь? — спросил Сергей.
— Все равно сам не уйдешь.
— Хватит!
Панаев оторвался от нее, но она вдруг, как-то хитро улыбнувшись, снова прильнула к его волосатой груди. Он понял это как сигнал к атаке.
Для нее это была игра, а не желание телесного контакта, как это бывает у взрослой женщины. Скорее всего она подражала старшим подругам, которые для нее представляли определенный авторитет и которые своими разговорами, вполне возможно, подталкивали ее к этому шагу. А Сергей подвернулся в удобный момент, когда девушка слегка подвыпила, — как знать, может быть, первый раз. В ее жизни, бедной и ограниченной, шикарная машина, дорогая одежда так называемого поклонника произвели своеобразный фурор в ее воображении. Возможно, пройдет много лет, и девочка, став женщиной и испытав все тяготы семейной жизни простого человека, когда разрываешься между плитой, постелью и работой, будет вспоминать этот вечер, который начинался как игра, а закончился вступлением во взрослую жизнь.