Акула пера (сборник)

— Мариночка, я убываю по личному делу, — сообщила я. — Вернусь в самом обозримом будущем. Если появятся посетители или громкие сенсации, пусть ждут.

— Принято к сведению! — отрапортовала Маринка и, крутанувшись на вращающемся кресле, с любопытством уставилась на меня. — Личные дела — это для женщины самое главное. А они какие личные? Очень личные или просто личные? — Подтекст вопроса был мне понятен. Очень личные дела были слабым местом Маринки. Она пришла к нам в редакцию совсем молоденькой и наивной выпускницей романо-германского отделения филфака с возвышенными и несколько книжными представлениями о любви и личной жизни. С тех пор утекло довольно много воды. Маринка превратилась в эффектную молодую женщину, чей опыт обогатился бесчисленными романами, по большей части неудачными. Причиной были все те же мечты о возвышенном, которые в Маринкином случае трансформировались в поиски идеального мужчины. Проблема эта стара как мир и неразрешима, как строительство вечного двигателя, но Маринка не отчаивалась и продолжала свои поиски.

Между нами установились по-настоящему дружеские отношения, и мы постоянно делились друг с другом подробностями личной жизни, хотя следует откровенно признать, с некоторых пор мне стало казаться, что на фоне Маринки у меня вовсе нет никакой личной жизни. Порой я чувствовала себя рядом с ней настоящей монашкой. Поэтому и сейчас мне ничего не оставалось, как признаться, что эти личные дела претендуют на звание таковых с большой натяжкой.

Маринка была заметно разочарована.

— Я-то думала, что здесь замешан мужчина! — с неудовольствием заметила она. — Так бы и сказала — просто дела.

— Мужчина здесь замешан безусловно, — возразила я. — Ты его только что видела. Но не в том смысле, который ты подразумеваешь. Он просто заварил небольшую кашу, которую вежливо попросил за него расхлебать. Поскольку он в некотором роде доводится мне родственником, пришлось любезно согласиться.

— Какая-то некрасивая история? — деловито осведомилась Маринка. — Речь идет о супружеской неверности?

— Скорее о наезде, — сказала я. — История действительно некрасивая, но к моему родственнику имеющая лишь косвенное отношение. В общем, я уезжаю, но ненадолго, — с этими словами я покинула редакцию.

Летнее утро уже было в самом разгаре. Я вела свою «Ладу» по залитым солнцем улицам и думала о чем угодно, только не о несчастной Татьяне Михайловне. Вдоль тротуаров на деревьях зеленела сочная листва, сверкали витрины магазинов, девушки в легких платьицах ели на ходу мороженое, проносились разноцветные автомобили — в общем, жизнь била ключом. Хотелось мечтать о золотых пляжах, лазурных водах, о личной жизни, наконец.

Доехав до района вокзала, я через туннель пересекла линию железной дороги и свернула к заводу аккумуляторов. Огибая территорию завода, я невольно улыбнулась, вспомнив, как накануне ночью мучился здесь Никита. Наверное, ему не понравилась бы моя улыбка, но что делать — мне тоже не очень нравилось поручение, которое он на меня повесил.

Ворота медсанчасти были открыты, и я без помех доехала до главного входа. Возле широкого крыльца несколько человек в синих рабочих халатах грузили в санитарный фургон туго набитые клеенчатые мешки — похоже, это было грязное белье.

Я заперла машину и, прихватив с собой пакет, вошла в прохладный пустой вестибюль. За деревянным барьером торчали рядами ничем не заполненные вешалки для одежды. Пожилая нянечка со шваброй в руках неторопливо мыла мраморный пол. Никакой охраны поблизости не наблюдалось.

Пройдя через вестибюль, я прямо за дверью обнаружила окошечко регистратуры и поинтересовалась, как мне найти пациентку Самойлову, пострадавшую ночью в автокатастрофе. Меня отправили в травматологическое отделение, объяснив, как найти туда дорогу.

В отделении тоже никаких сложностей не возникло. Первым мне попался высокий молодой человек в белом халате. У него были уверенные движения и приятная улыбка. На мой вопрос, можно ли увидеть Самойлову, он весело ответил:

— Невозможного для нас ничего нет! Конечно, мы увидим с вами Самойлову! Тем более что именно я — ее лечащий врач. Позвольте представиться: Александр Михайлович! Но вы можете звать меня запросто Сашей. Как вас больше устраивает?

— Ну, с врачами я предпочитаю держаться официально, — смеясь, ответила я. — Поэтому выбираю Александра Михайловича. А что, Самойлова чувствует себя нормально?

— Вполне! — заверил меня жизнерадостный врач. — Настолько нормально, насколько это определение вообще применимо к человеку, попавшему под машину. А вы — родственница Самойловой?

— Откровенно говоря, нет, — сказала я. — Даже не знакомая. Просто меня попросили кое-что ей передать. Это возможно?

— Я же сказал — ничего невозможного для нас нет! — воскликнул Александр Михайлович. — Пойдемте, я вас провожу, а то персонал может вас развернуть без халата…

— А это ничего, что без халата? — забеспокоилась я.

— Беру грех на душу! — весело сказал врач.

Он повел меня в конец длинного белого коридора, оживленно болтая на ходу.

— Вы сегодня не первая, кто интересуется Самойловой, — сообщил он. — Уже побывали из милиции, и с работы коллеги заглядывали… Между прочим, милиция на этот раз не ударила в грязь лицом! Того бедолагу, что сбил нашу пациентку, уже нашли. Хотя, строго говоря, сделать это было совсем не трудно. Им оказался шофер с третьей автобазы… забыл фамилию! Ну, это не важно! Бедняга принял вчера на грудь, показалось мало — недолго думая, сел за руль и поехал за добавкой. Он тут рядом живет… Однако переоценил свои силы: после Самойловой он проехал всего ничего и где-то у железной дороги въехал в столб. После чего спокойно заснул прямо в кабине. Утром он, естественно, ничего не мог вспомнить, но милиционер говорил, что его вина будет доказана несомненно: на капоте обнаружены следы крови… Прошу вас, вот в эту дверь!

Мы вошли в просторную светлую палату. Возле стены стояла железная кровать с какими-то диковинными приспособлениями и противовесами. На кровати лежала фигура, отдаленно напоминающая женскую, вся в бинтах и гипсе. Левая нога ее и правая рука находились на вытяжении и щетинились стальными иглами. Лицо тоже было наполовину забинтовано, но один глаз — живой и испуганный — внимательно наблюдал за происходящим, давая понять, что женщина находится если не в полном здравии, то уж по крайней мере в ясном сознании.

— Вот, Татьяна Михайловна, опять привел к вам гостя! — провозгласил врач, подходя к изголовью и кладя руку на спинку кровати. — Вы, наверное, сегодня уже устали от гостей?

— Устала! — чистосердечно призналась больная. В голосе ее отчетливо слышалось раздражение. — А это кто ж такая? Что-то не могу припомнить. Из милиции, что ли? — Черный глаз с тревогой уставился на меня.

— Думаю, что не из милиции, — успокоил ее Александр Михайлович. — Кстати, а вы ведь так и не сказали, как вас зовут, — с мягким упреком обратился он ко мне. — А мне, между прочим, это тоже интересно!

— Ольга Юрьевна Бойкова, — представилась я. — Но это неважно. Я, собственно, тут случайно. Меня просили передать вам сумочку, Татьяна Михайловна! Человек, который нашел, и вот… — Я развернула пакет и, достав сумку, вопросительно взглянула на врача. — Куда ее можно положить?

Он не успел ответить. Здоровая рука Татьяны Михайловны взметнулась над одеялом и буквально вырвала у меня сумочку. Мне показалось, что лицо женщины в этот момент резко побледнело. Я слегка испугалась.

— Вам нехорошо? — спросила я участливо.

— Чего уж хорошего, — дрожащими губами пробормотала Самойлова, — когда твои вещи таскает кто ни попадя!

Александр Михайлович выразительно посмотрел на меня и еле заметно покачал головой, давая понять, что бурная реакция пациентки его удивляет.

— Да вы не беспокойтесь, — рассудительно заметила я. — Ничего не пропало. Можете хоть сейчас проверить!

— И вообще, давайте проверим содержимое сумочки и определим ее в камеру хранения, — предложил Александр Михайлович. — Или передадим ее кому-нибудь из родственников…