Белый ворон Одина

Роберт Лоу

Белый ворон Одина

Новгород, зима 972 года

Морозным зимним днем, когда солнце едва просвечивало сквозь свинцовую толщу небес, княжеские палачи приступили к своим зловещим приготовлениям. Они срубили и притащили подходящую сосновую жердину — ровную, гладкую, в человеческий рост высотой.

Ствол, толстый с одного конца, заметно утончался к другому краю. Палачи заострили его еще больше и щедро смазали жиром. Вслед за тем они приволокли жертву — молодую женщину, ни живую ни мертвую от ужаса. Они уложили ее лицом в снег и, широко разведя ноги несчастной, накрепко привязали их за лодыжки. После этого один из мужчин бросил ей на спину конский чепрак и уселся верхом. Его подельники тоже не теряли времени: вооружившись сыромятными ремнями, они прикрутили руки женщины к двум вбитым в землю кольям. Жертва вскинула голову и тонко, отчаянно закричала — кровь из разбитых губ закапала на снег.

— Сего дня, на восьмой год правления великого князя Владимира, — раздался громкий, распевный голос глашатая, — эта женщина мещерского племени признана виновной…

— Даника, — пробормотала Тордис так тихо, что лишь мы смогли расслышать. — Ее зовут Даникой.

Утренняя звезда — вот что означало ее имя на языке славянского племени, к которому принадлежала женщина. Бедная Даника, больше ей не суждено любоваться утренними звездами. Смертоносное заостренное жало медленно продвигалось внутрь ее извивавшегося тела. Палачи оставались глухи к пронзительным воплям своей подопечной, но при этом они бдительно следили, чтобы грубая рогожа ненароком не соскользнула с ее оголенных белых ягодиц: подобным образом они пытались оградить женское достоинство несчастной жертвы от похотливых взглядов слюнявых идиотов, затесавшихся в толпе. Напрасный труд… Палачам так и не удалось соблюсти предписанную благопристойность действа, ибо очень скоро белая рубаха женщины вся пропиталась кровью и плотно облепила ее тело.

Глубоко заблуждаются те, кто считает насаживание на кол примитивным и незамысловатым зверством. Скорее уж, это своеобразное искусство, и надо отдать должное княжеским палачам — они владели им в совершенстве.

Трое мужчин медленно, со знанием дела проталкивали заостренный кол вглубь женского тела. Вот она, злая шутка Локи: подобно опытным целителям, палачи действовали осторожно, чутко прислушиваясь — нет, не к воплям несчастной, а к собственным движениям, — дабы серьезно не повредить внутренние органы жертвы и не даровать ей слишком легкую смерть. Время от времени они ненадолго прерывали свой утомительный труд и, задыхаясь от натуги, отирая пот, обменивались короткими замечаниями — обсуждали состояние легких, сердца, печени казнимой — и давали друг другу советы. Выглядели они при этом до странности неприлично — словно любовники, склонившиеся над телом общей подруги. В какой-то миг возникла заминка — требовалось принести свежих опилок и посыпать залитый кровью снег. И то правда: не барахтаться же палачам в образовавшейся жиже. Того и гляди, поскользнешься и испортишь все дело…

Одно точное движение — и острый нож вспорол кожу над правой лопаткой женщины. В образовавшемся отверстии немедленно показалось деревянное острие, доказывая, что все было сделано грамотно: кол прошел вдоль позвоночника, благополучно миновал сердце и вышел из тела жертвы. Толпа отозвалась восторженным ревом. Куча почтенных, хорошо одетых горожан — ядро новгородского веча — одобрительно трясла окладистыми бородами. Казнь прошла успешно. Злосчастная Даника была насажена на кол, словно бык на вертел. И она все еще оставалась живой, о чем свидетельствовало слабое подергивание конечностей. Как и было задумано…

Палачи перерезали ремни, державшие женщину в распяленном виде, и вновь связали ее ноги — теперь уже вместе, у основания кола. Разумная предосторожность: это помешает жертве сразу же соскользнуть вниз по столбу. Затем палачи медленно — словно опасаясь потревожить истерзанное тело — подняли жердину и утвердили ее в заранее вырытой яме. Яму тут же забросали землей и плотно утрамбовали. Мало того, основание кола укрепили с помощью специальных подпорок. Вот теперь можно наконец перевести дух — все проделано в лучшем виде. Так сказать, в полном соответствии с законом и пожеланием уважаемого веча…

Связанные босые ноги Даники не доставали до земли, и тело под собственным весом медленно сползало вниз. Мягкие белые снежинки кружились в воздухе и падали на свеженасыпанный земляной холмик. Через три дня — а именно столько потребуется агонизирующей жертве, чтобы умереть — сугроб у ее ног основательно пропитается кровью, сделается сначала ярко-алым, а затем побуреет.

Несомненно, это была великолепная демонстрация мастерства княжеских палачей. И оставалось только восхищаться отлаженной машиной правосудия, действующей в этом городе, который сами жители уважительно величали Господином Великим Новгородом. Увы, я вряд ли мог в полной мере насладиться предложенным зрелищем, ибо сам был следующим на очереди. Мысль моя лихорадочно металась в поисках ответа на вопрос: «Что бы такого предложить правителям Новгорода, дабы убедить их держать свой жуткий кол подальше от моей трясущейся задницы?»

Возможно, погребальный курган, в котором собрано все серебро этого мира, покажется им приемлемой ценой?

1

Гестеринг, Эстергетланд, начало осени 972 года

Накануне того дня, когда мы запланировали перегонять лошадей с летних пастбищ, небо словно прорвало. Высунувшись в дверь, я наблюдал, как с моря наползает сплошная серая пелена. Северный ветер нагонял тяжелые тучи, которые изливались нескончаемыми потоками дождя. Достаточно было прислушаться к его неумолчному шуршанию — точно клубок рассерженных змей шипит, — чтобы понять: это надолго. Дождь будет идти не один день.

Внутри жизнь текла своим чередом. Торгунна только что подкинула дров в очаг и теперь устанавливала котел поближе к огню. Тонкое личико альва и могучий бюст, как у корабельной ростры — вот какова она, наша Торгунна. Эта темноволосая девица («ну, чисто гальюнная фигура», как изволил выразиться Квасир) обладала совершенно особым взглядом. Когда она, саркастически изогнув бровь, смотрела на вас своими непроницаемо-черными — точно помет старой овцы — глазами, вы невольно ощущали потребность съежиться и уползти куда-нибудь подальше. Мы все были потрясены, когда Квасир решил на ней жениться. Старина Финн, вдрызг напившийся на свадебном пиру, выразил общее мнение, сказав: «Видать, слишком долго пробыл в плавании… Ну, посудите сами, зачем такому человеку, как Квасир Плевок, жена? Вот увидите, шести месяцев ему будет достаточно. По весне он снова запросится в море, к своим гальюнным фигурам».

Рядом с ней примостилась Ингрид: длинным ножом она решительно — так что косы на плечах подскакивали — крошила капусту и украдкой бросала взгляды на Ботольва. Ну, то есть это ей казалось, что украдкой… Эта малышка — тоненькая и светловолосая, полная противоположность Торгунне — давно уже была влюблена в Ботольва и, судя по всему, дело шло к официальной помолвке.

Обе девушки были родом из соседнего хутора под названием Гуннарсгард. Торгунна приходилась сестрой Тордис, той самой, что вышла замуж за Тора Железнорукого. Согласно завещанию, обе сестры являлись полноправными хозяйками усадьбы — вот уж их старик учудил так учудил! У нас ведь испокон веку ведется, чтобы земля отходила к старшему в роду. Но делать нечего, обе сестры так и жили на хуторе, а Ингрид, двоюродная, обреталась у них в приживалках.

Помню, тогда многие завидовали Тору: мол, хорошо устроился, с тремя-то женщинами под одной крышей. Хотя те, кто помудрее, только хмыкали и качали головами. Три жены, говорили они, втрое больше беды. Тор и в самом деле одно время подумывал жениться на Торгунне — чтобы наложить лапу на все имение и жить себе припеваючи. Но тут появился Квасир и увез Торгунну в Гестеринг, а с нею заодно прикатила и Ингрид. Случилось это вскорости после того, как мы с побратимами обосновались в здешних местах.