Люди в джунглях

Но Ладонг не мешкает. Он с невозмутимостью бога парит в своем поднебесье и считает особым шиком мчаться на полной скорости, неся груз так низко, что едва не задевает машины и людей. Его правило — «поднимать не выше, чем это необходимо». Он, кажется, уверен, что выполняет самую ответственную работу на всей лесопилке. Может быть, это так и есть? Когда Лaдонг подлетает, неся на тросе пятитонное бревно, и в несколько секунд с удивительной точностью укладывает его на тележку перед рамой, у него взгляд и осанка римского триумфатора.

Ладонг отлично усвоил свои обязанности, но рабом машины он никогда не станет. Иногда нрав вольного сына джунглей берет в нем верх, а это может быть опасным, ведь в его распоряжении страшная сила.

Яванец Симон испытал это на себе.

Симон работал электромонтером. Он только что прибыл на Нунукан из Сурабаи с дипломом об окончании ремесленного училища и считал себя неизмеримо выше каких-то там полудиких ибанов.

Понадобилось исправить какой-то провод иод крышей лесопилки, над самым краном. К железной балке подвесили доску. На ней сидел, работая, Симон. Его предупредили: когда идет кран, он должен живо взбираться на балку, чтобы не тормозить работу других.

И вот Ладонг подъезжает со своим краном к сидящему на доске монтеру. Симон взглянул на крановщика и не двинулся с места. Счел ниже своего достоинства уступать дорогу этой деревенщине с серьгами в ушах.

Ладонг остановился и на своем певучем диалекте сказал:

— Прошу вас уйти с дороги. Я не могу задерживать всю лесопилку. Мне приказано не мешкать.

— Вот как, — ответил Симон и медленно полез на балку.

Слишком медленно, по мнению Ладонга.

— Следующий раз я не буду останавливаться, — предупредил он.

Возможно, Симона ввел в заблуждение мягкий голос Ладонга. Так или иначе, он не принял его слова всерьез.

И вот опять мчится кран.

Симон не ушел с дороги.

Ладонг не остановился.

Дикий вопль покрыл грохот машин.

Симона зажало между железной балкой и доской, на которой он сидел. У него сломана рука, повреждены обе ноги. Он упал на кран и судорожно вцепился в него.

А Ладонг, как ни в чем не бывало, проследовал с досками к тележкам.

Сбежался народ, Симона сняли. Ладонг так же спокойно выждал, пока разгрузят кран, и двинулся дальше. На яростную брань и проклятия заведующего он невозмутимо ответил:

— Мне приказано не мешкать.

Симон семь недель пролежал в больнице.

— Что ж это ты, чуть не убил человека? — спросил я Ладонга.

— Он сам захотел этого, туан. Я же предупредил его. Пусть не думает, что я болтаю впустую.

Наши узкоколейки протянулись ужо на десятки километров, и я, получив с Явы несколько паровозиков, тотчас посадил на них ибанов.

Поначалу им никак не удавалось поддерживать пар, по скоро они овладели этим искусством. Мой голландский машинист был вынужден сдаться после нескольких неудачных попыток одолеть длинные подъемы А ибаны приноровились брать их с ходу.

Для меня по сей день остается загадкой, как они ухитрялись удерживать состав на рельсах. Конечно, на первых порах они частенько соскакивали с них. Мы основательно потрудились, поднимая свалившиеся под откос паровозы. Но через некоторое время они уже прочие держались на рельсах, хотя ездили все быстрее и быстрее. Можно было подумать, что им помогает какая-то таинственная сила.

Разумеется, известную роль сыграло то, что мы постепенно совершенствовали полотно. Но и в этом заслуга ибанов. На ремонте была занята бригада опытных путейцев с Явы, и они работали очень старательно: ибаны грозили им страшной расправой, как только где-нибудь смещался хоть один рельс.

Убийца

Поздно вечером, закончив еще один рабочий день на море и в джунглях, мы с Асао вернулись домой.

Только Асао начал снимать с лодки «Пенту», кая прибежал Джаин и доложил: несколько часов назад из Ситабока сообщили, что там убита женщина. Преступник, видимо, кто-то из нашей бригады, работающей неподалеку в лесу.

Асао не ждет приказаний. С каменным лицом ставит на место мотор и спрашивает, кто убитая.

— Жена Абаса. Ее убили около реки.

— Туан, — говорит Асао, — я сбегаю домой, возьму немного риса. Потом буду ждать здесь туана.

Я иду к себе — надо же поесть перед тем, как снова двигаться в путь. Сари уже накрыла стол.

— Так поздно пришел — и опять куда-то собираешься! Я поеду с тобой! Небо ясное, будет луна, хорошая погода. Возьми меня!

— Нельзя, Сари! Я уезжаю на всю ночь, наверно придется спать прямо в лесу. Мы будем ловить убийцу Оставайся лучше сторожить дом. Может быть, я задержусь на несколько дней.

— О! Я не могу ни спать, ни есть, ни думать, когда ты уезжаешь, бросаешь меня! Возьми меня с собой! Возьми!

У нее на глазах слезы. Но я не могу ее взять.

Отдаю необходимые распоряжения на лесопилке, предупреждаю, что меня, возможно, не будет день-два. Беру пистолет, наручники и спешу к лодке, где уже ждет Асао.

Вот и луна всплывает над лесистыми вершинами Себатика, рассыпая серебро на поверхности пролива. Едва успев задремать после жаркого дня, джунгли снова оживают, взбудораженные холодным лунным светом.

Аллах!.. Как ярко блестят глянцевитые кроны пальм! Как хороша белая магнолия! Какое волшебное сияние разлито во влажном воздухе, напоенном ароматом цветов, насыщенном их пыльцой!

— Жена Абаса — сестра Бии, — слышу сквозь гул мотора голос Асао.

Что? А, да, — это по просто прогулка при луне, нам предстоит расследовать убийство.

Убийство! И убитая — сестра Бии. Мне чудится в этом какая-то связь с лунной ночью и ее холодной страстью. Наверно, очередная любовная драма. Наверно, это женщина была похожа на Бию и свела с ума какого-нибудь беднягу. Абаса я знаю, он напоминает небольшую крысу, только глаза не блестят, взгляд у него потухший, неподвижный. Сестра Бии… Тогда понятно, почему у этого сухопарого юркого человека такие унылые глаза.

Ситабок. Лодка уткнулась в шаткую пристань, и мотор смолк, но лунный концерт джунглей может поспорить с рокотом «Пенты». В исступленном соревновании — кто кого перекричит — всех одолевают цикады. В их резком, пронзительном стрекоте тонут мелодичные голоса ночных птиц, звонкое кваканье лягушек, хриплые страстные крики оленей.

Вдоль серебристой песчаной дорожки выстроились пятнадцать домиков Ситабока. Молчат, притихли в лунном свете. Кроме дома Абаса: здесь горит свет и слышны голоса. Кое-как возделанные клочки земли с редкими писангами и путаной порослью сахарного тростника пытаются убедить нас, что природа покорилась человеку. Куда там: джунгли, щедро осыпающие все вокруг белыми лепестками с гигантских камфарных деревьев, стиснули деревушку в железных объятиях. Да, джунгли властвуют тут безраздельно, тут действует их закон. Смешно и нелепо, вооружившись пистолетом и наручниками, вторгаться в это лунное царство, чтобы взять в плен одного из его подданных, виновного лишь в том, что он следовал законам этого царства.

Вот она лежит, сестра Бии. Тело вымыли, накрыли пестрым саронгом. Завидев нас, Абас суетится, пытается изобразить горе.

Саронг приподнимают, различаю маленькую ранку на пышной белой груди. Сразу видно, что удар нанесён опытной рукой, хорошо знакомой с кинжалом. Остекленевшие черные глаза тщетно пытались прикрыть веками.

— Она в самом деле мертва? — спрашиваю я удивленно.

Так и кажется, что она просто лежит, ожидая, чтобы кто-нибудь еще из-за нее потерял голову или, как здесь говорят, — был околдован ею.

— Завтра утром похороним, туан, — говорит Абас. — Мы хотели, чтобы туан посмотрел на нее сначала.

— Кто убил ее?

Отвечает Асао:

— Похоже, это сделал тот баджао, который навещал ее, когда Абаса не было дома. Он работает в Бинджао.

Бинджао — наша лесосека, километрах в трех на восток от Ситабока. Там занято около сорока человек. Преобладают даяки, но есть яванцы, буги и один баджао, пират из Замбоанги. Высокий, стройный, почти черный. Он, кто же еще, — баджао привычны к ножевой расправе.