Люди в джунглях

— Мы согласны, туан!

Подхожу к полицейскому и прошу разрешения провести ибанов.

— Резидент приказал мне не пропускать их, туан. Они, кажется, убили кого-то, — отвечает он.

— Это правда? — обращаюсь я к Анаму. — Вы в самом деле кого-то убили?

Анам невозмутимо отвечает:

— Ну да. Нам потому и надо поскорей убраться отсюда. Иначе хлопот не оберешься. Нам только на Нунукан попасть, а там уж никто с английской стороны нам не страшен. Лишь бы перебраться через границу.

«Но если за вами числится убийство, вас отсюда вряд ли выпустят», — думаю я про себя.

— А кто из вас убил? Или его уже взяли?

— Мы не хотим говорить — кто, туан. Будем отвечать все вместе.

— Как же это случилось?

— Мы работали на каучуковой плантации у одного китайца здесь, в Тавао. У него был кули, тоже китаец, он все время насмехался над нами, обзывал глупыми даяками! Нас, ибанов! Этот кули спал в одном бараке с нами. Сегодня утром он не вышел на работу, и хозяин сам пошел за ним. Приходит в барак, а тот спит, накрывшись одеялом. Он пнул его ногой, сдернул одеяло и увидел, что кули лежит без головы. Хозяин разозлился, прогнал нас и пошел жаловаться резиденту, Вот и надо нам уходить, пока резидент не решил, что с нами делать.

— А где голова этого кули, Анам?

Анам не отвечает, только вздохнув косится на вещи своих парней.

— Ладно, я сейчас пойду к резиденту и попрошу разрешения взять вас с собой. Подожди здесь, Анам.

Разговор с резидентом затянулся надолго. Наконец он сказал:

— А, черт с ними! Не могу же я всех их засадить в тюрьму. Знаю я этих ребят. Ни за что не скажут, кто отрубил голову кули. Да он, наверно, заслужил этого! Решено: забирай их с собой.

— Ну, спасибо. So long![13]

— Да, постой! Насчет кули все. Но я буду тебе очень признателен, если ты сумеешь вытянуть из них, кто убил носорога в горах. Последний носорог был в наших краях! Собственно, мне не охотник нужен, а важно выяснить, кому он продал рог. Чертовы купцы, это они виноваты в том, что истребляют носорогов. Вбили себе! в голову, что их рога лучшее средство от полового бессилия, и платят за них огромные деньги. Да ты все равно не дознаешься… So long!

Я отвез Анама и его ибанов на восточную оконечность Себатика и поставил их на рубку железного дерева. Перед этим бригада малайцев не смогла наладить там трелевку и сплав и вынуждена была отступиться.

Прежде чем оставить их одних в джунглях, я показал Анаму, как малайцы на Нунукане строили лесовозные дороги и вязали плоты. Объяснил, где искать железное дерево и как собирать готовые плоты. Главная трудность подстерегала их на бугре между лесосекой и рекой. Да и вязать илоты будет сложно: очень уж глубоко.

Малайцы не смогли переправить самые большие кряжи через бугор, а с вязкой плотов у них вообще ничего не получилось: кряжи тонули. Удельный вес железного дерева 1,25, оно тонет, как камень. Попробуй управиться с кряжем в два кубометра, когда не достать дна ногами.

Едва я закончил инструктаж, как большинство ибанов исчезли в джунглях. Но не за тем, чтобы рубить лес, а на охоту — увидели поблизости следы диких свиней. Анам с несколькими помощниками ire спеша принялись сооружать навес. И я уехал, решив, что от этой бригады тоже не будет толку.

Но когда через две недели я приехал с проверкой, оказалось, что ибаны за это время сделали несравненно больше, чем малайцы за два месяца.

Чтобы перетаскивать кряжи через бугор, они приспособили нечто вроде ворота. Установили вертикально двухметровое бревно и снабдили его ручками; на бревно наматывался канат из лиан, который тащил на подъем салазки с грузом. Внизу к бревну приделали ось из железного дерева, которая вращалась в деревянном подшипнике. Верхний конец ворота был зажат распорками.

Для вязки плотов Анам соорудил на реке мостки из жердей и ротанга. На мостках тоже был укреплен простейший ворот. Кряжи железного дерева поднимали на поверхность воды и связывали с более легкими бревнами, игравшими роль поплавков.

Все было сделано из дерева и ротанга, ни единого гвоздя, ни куска металла. Я понял, что этим ребятам у меня учиться нечему, и целиком положился на них.

Ибаны ценят такое отношение. Они любят, чтобы им доверяли. Не хотят чувствовать себя ни машинами, ни рабами. За деньги их не купишь. Воинственные ибаны работают из уважения к тому, кто их нанял, и чтобы доказать, что могут лучше других исполнить порученное дело. Больше всего они дорожат званием умелых работников. Немалую роль играл дух состязания. Им нравится соревноваться. Хочешь подстегнуть их — предложи им перещеголять, скажем, макассарцев, которые выполняли ту же работу до них.

Если бы люди Анама заметили, что я потерял интерес к ним, стал равнодушен к их достижениям, они бы тотчас ушли.

Прежде ибаны считали подвигом охоту за головами. Теперь они охотятся за доброй славой, чтобы с честью вернуться в родную деревню, привезя по возможности доказательства своей доблести.

Я часто слышал от моих ибанов, что деньги и вещи для них на втором месте. Доброе имя и слава храбрых, отважных людей им в тысячу раз дороже.

За два месяца работы на Себатике ибаны заготовили в плотах двести кубометров железного дерева. До лесосклада на Нунукане, куда мой буксир должен был доставить эти плоты, было двадцать километров. Если попадем в сильное волнение, плоты могут рассыпаться. И мы решили отбуксировать их ночью, когда, как правило, в проливе тихо.

Я сам прибыл на буксире к ибанам, чтобы забрать их с собой на Нунукан: они уже вырубили все железное дерево на отведенном им участке.

Ночь выдалась темная: ни луны, ни звезд. На горизонте, полыхая яркими зарницами, громоздились черные тучи. Но мы к этому привыкли и не беспокоились. Человек десять сидели на длинном, полуторастаметровом сборном плоту, наблюдая за канатами.

Мы прошли около полпути, когда с моря налетел тайфун. Я сразу понял, что можно поставить крест на плодах двухмесячной работы. Разбушевавшиеся волны яростно колотились о корму буксира.

Ибаны тоже видели, что нам грозит. Конечно, они не хуже меня понимали бесполезность всяких попыток спасти что-либо. Но сдаться без боя они не могли. И, захватив с буксира канаты, все как один во главе с Анамом спустились на плоты. Кряжи взлетали на буйных волнах так, будто потеряли всякий вес. Слышался угрожающий треск, лопались ротанговые обвязки.

Волны уже разбили несколько плотов. Кряжи сместились, встали торчком, огромные поплавки сорвались и выскочили наверх, словно выброшенные гигантской рукой. Хорошо еще, что никого не задело.

Приказываю остановить буксир; о том, чтобы тащить лес дальше, нечего и думать. Ибаны бесстрашно прыгают по кувыркающимся и тонущим кряжам. Крича от возбуждения и ярости, они работают как черти, стараются набросить петли на кряжи, привязать их к буксиру.

Ветер крепчает, волны вздымаются все выше и вдребезги разбивают один плот за другим. Тщетно пытаться разглядеть что-либо в исхлестанной дождем густой ревущей тьме. Включаю карманный фонарик — куда там. Только молнии под силу рассеять мрак, осветить сражающихся со стихией ибанов.

Я вижу, как они проваливаются в воду между бревнами. Вижу, как сталкиваются бревна, грозя раздавить голову человека, словно яичную скорлупу. Вот мелькнуло чье-то лицо все в крови… Хватаю трос и прыгаю в воду. «Ерунда, царапина». Он отказывается подняться на борт и продолжает борьбу.

Теперь уже и разговаривать невозможно: рев ветра все заглушает.

Удастся ли спасти хоть один кряж? Хоть одного человека?..

От волнения и страха за них меня бьет дрожь. Пытаюсь зазвать ибанов на буксир. Они не слышат — не хотят слышать. Даем гудок. Никакого впечатления.

Что теперь будет? Если они погибнут, я себе этого никогда не прощу.

Волны захлестывают палубу, поят меня соленой водой.

13

Пока! До свидания! (англ.)