Жемчужная Тень

Я уже почти не сомневалась, что где-то видела их раньше. Они вызывали у меня страх. Женщина постарше снова нажала кнопку звонка.

— Впустите нас.

— Кто вы? — спросила я.

— Харпер и Уилтон, — ответила молодая. — Без паники! Мы просто в ссоре.

Харпер и Уилтон — где я слышала эти фамилии?

— Мы знакомы? — спросила я.

— Знакомы ли вы с нами? — уточнила высокая женщина. — Вы нас создали. Я — Марион Харпер, или просто Харпер, а моя подруга — Марион Уилтон, или Уилтон. Мы боремся за избирательные права для женщин.

Боже мой! Только тут я вспомнила, что когда-то давным-давно, годах в пятидесятых, писала рассказ о двух суфражистках эдвардианских времен. Как же я могла его вспомнить? Он даже не был опубликован. Закончила ли я его вообще? Я не слишком симпатизировала двум героиням, Харпер и Уилтон, но они определенно увлекли меня.

— Чего вы хотите от меня? — спросила я, выглядывая в окно. Впускать их в дом я не собиралась.

— Вы забросили этот рассказ, — объяснила коротышка Уилтон. — Мы уже давно вас разыскиваем. Вы должны наполнить нас содержанием, и мы перестанем вас преследовать.

Я держала своих Харпер и Уилтон на дне ящика, в который складывала незаконченные рассказы и стихи с тех пор, как начала писать художественную прозу и поэзию.

Я собрала свои вещи, погрузила их в машину и укатила, провожаемая взглядами Харпер, Уилтон и Джо. Дома я сразу принялась искать пропавшую рукопись и наконец нашла ее, помятую, с завернувшимися краями страниц. Я прочла:

«Однажды в окно выглянул юноша лет двадцати — к несчастью, косоглазый.

Напротив стоял другой пансион. Там на втором этаже поселились мисс Уилтон и мисс Харпер, сторонницы движения суфражисток. Их родители, оставшиеся в деревне, дали дочерям денег, лишь бы от них отделаться.

Спустя три недели мисс Уилтон решила, что дольше не выдержит, и зашла в комнату к мисс Харпер.

— Харпер, — сказала она, — я дольше не выдержу.

— Ну что ты, Уилтон, — ответила Харпер, — не падай духом. За прошлый месяц мы завербовали триста четыре человека. Вспомни, что говорила Панкхёрст…

— Харпер, я по личному делу, — резко оборвала ее Уилтон.

— Да? — отозвалась Харпер, потеряла к ней всякий интерес и начала туго и аккуратно сворачивать корсаж. — Некогда мне обсуждать личные дела. Мне еще готовить отчеты.

— Я быстро, — пообещала Уилтон. — Каждый день в окно на другой стороне улицы выглядывает молодой человек…

— Так я и знала, — перебила Харпер.

— Ты не думай, я не слежу за ним, — возразила ее подруга. — Но не могу же я не видеть то, что вижу. Он подает какие-то знаки.

— Я заметила, — подтвердила Харпер. — Если тебе трудно бороться с искушением, советую подыскать другое жилье. Больше ничем помочь не могу, Уилтон. У меня есть дела поважнее.

— Еще бы. Ты ведь считаешь важным поощрять заигрывания незнакомого мужчины. Едва ли комитет согласится с тобой, — выпалила Уилтон.

— Ах! — воскликнула Харпер. — Ах!

— „Ах!“ — передразнила Уилтон. — Да, я намерена сообщить об этом Бейсуотерскому комитету.

— Ты опоздала, — сказала Харпер, — со своими кознями. Я уже обо всем доложила. Если хочешь, почитай копию моей докладной.

Уилтон взяла бумагу, отошла к газовой лампе и прочла: „С сожалением вынуждена сообщить, что мисс М. Уилтон, состоящая в наших рядах, своим поведением наносит ущерб нашему общему Делу. Она откровенно поощряет заигрывания особы мужского пола, предположительно студента, в окне дома напротив того, в котором мы живем. Боюсь, вскоре мы будем вынуждены исключить мисс Уилтон из числа сторонников нашего Движения“.

Уилтон вернула Харпер докладную.

— Очень умно, — презрительно фыркнула она, — заметать следы, впутывая меня в свои гнусные делишки. Но я докажу свою невиновность. И тебя разоблачат. Если помнишь, — добавила она, — секретарь и раньше сомневалась в истинности твоего феминистского рвения. Уже одно то, что ты носишь этот корсаж, лишь бы подчеркнуть фигуру, говорит о…

— Будь любезна, выйди, — велела Харпер.

— Более того, я не согласна с тем, что он студент. — Добавила Уилтон.

На следующий день юноша из дома напротив уверовал, что знакомство с одной из девушек наконец принесет какие-нибудь плоды. Заметив ее недвусмысленные знаки, он перешел улицу и выжидательно уставился на окно Уилтон. Она заметила, что этот болван глазеет на окно Харпер. И совершенно напрасно: Харпер куда-то ушла. Уилтон бросила ему запечатанный конверт. В нем лежала записка без подписи, напечатанная на пишущей машинке Харпер. И ключ.

Это был ключ от парадной двери, а в записке объяснялось, как найти нужную комнату сегодня в десять. Только, конечно, получателя направили в комнату Харпер, а не Уилтон.

Уилтон услышала, как пришла Харпер, и стала ждать, когда в десять свершится возмездие. Она сбегает за домовладелицей. Мужчина в комнате Харпер. Шумная сцена. Комитет обо всем узнает.

В назначенный час юноше пришлось искать другой способ принять приглашение, потому что в волнении он потерял ключ. Лишенный фантазии, но отважный, он начал карабкаться по водосточной трубе, которая проходила между окнами Уилтон и Харпер. Уилтон в смятении наблюдала эту сцену при свете уличного фонаря. Ее видела и Харпер, и прежде чем юноша успел преодолеть последние два фута, на него обрушился поток воды из умывального кувшина Харпер. Уилтон действовала быстро: воды у нее не нашлось, поэтому она бросила в окно сам кувшин. Харпер понеслась вниз по лестнице к двери. Уилтон последовала за ней.

У насквозь промокшего юноши был очень растерянный вид.

— Ни с места, — велела Харпер. — Я сдам тебя в полицию.

— Харпер, сдать его в полицию должна я, — перебила Уилтон. — У него свидание с тобой. Это позор. Тебя удалось разоблачить.

Внезапно в дверях возникла домовладелица.

— Констебль! — завопила она.

Полисмен, стоящий на перекрестке, обернулся и заспешил к ним.

Несмотря на свой корсаж, из двух девиц более эмансипированной была Харпер. Она смерила Уилтон взглядом.

— Это мой мужчина, — заявила она. — Катись к черту.

— Что тут происходит? — спросил полисмен.

— Выбирайте выражения! — возмутилась домовладелица. — Ох уж эти суфражистки!

— Суфражистки, значит? — переспросил полисмен.

— Констебль, — встрепенулась Уилтон, — этот человек пытался влезть в окно этой дамы. Его приманила водосточная труба.

— Это она виновата, — выпалил юноша, возмущенно уставившись на Уилтон. Но поскольку он косил, полисмен так и не смог решить, которую из девушек юноша имеет в виду. Впрочем, это не имело значения.

— Эти суфражистки! — сказал полисмен.

— Да, напали на меня, — вздохнул юноша.

Констебль выяснил все детали. И взял Харпер и Уилтон за рукава.

— За мной, — велел он, — и без шума. Нарушение порядка. Суфражистки.

— Надеюсь, их посадят на месяц, — высказалась домовладелица.

— Скорее натри месяца, — поправил полисмен. — С вами уже все в порядке, сэр?

— Более-менее, — жизнерадостно ответил юноша. — Спокойной ночи, констебль. Спокойной ночи, милые дамы.

Их посадили на месяц. Видите, милые дамы, сколько они выстрадали, чтобы добиться для нас избирательного права».

Я вернулась за город с рукописью в сумочке. Таких рукописей, которые я собиралась перебрать, как только выдастся денек-другой посвободнее, у меня накопилось великое множество. Но свободный день все никак не выпадал. Перечитывая рассказ, я так и не поняла, чего в нем не хватает. Харпер и Уилтон уже исполнили свое предназначение в краткий промежуток времени на рубеже двадцатого века, когда случилась эта история.

Харпер и Уилтон ждали меня на крыльце моего загородного убежища.

— Ну как? — спросила Уилтон.

Я заметила, что садовник Джо наблюдает за нами из примыкающей к саду таинственной рощицы, которую я успела полюбить. Обожаю таинственные сады. Мне показалось, что Джо вот-вот отважится подойти к нам. У меня в руке позвякивали ключи от входной двери. Но я ни в коем случае не желала пускать на порог никого из этой троицы. Пока Джо приближался, я вдруг задумалась о его отчаянно косящих глазах. И о том, почему он не носит корректирующие очки. Как мне удалось предсказать и представить себе юношу с сильным косоглазием много лет назад, когда я писала проходной рассказ о Харпер и Уилтон?