Страница 10 из 23
Вступив в бой с передовым отрядом из трех тысяч человек во главе с Фурием, легатом [43] Вариния, гладиаторы обратили его в бегство. Затем настал черед большего по численности и расположившегося отдельным лагерем войска Луция Коссиния, советника Вариния и его товарища по должности [44]. Коссиний явно недооценивал своего противника. Спартак воспользовался этим и едва не взял его в плен, когда тот купался близ Салин, селения между Геркуланумом и Помпеями. Преследуя по пятам бежавшего римского военачальника, он после кровопролитного боя захватил его лагерь, при этом погиб и сам Коссиний. Создается впечатление, что Спартак большое внимание уделял разведке и, как правило, располагал исчерпывающей информацией о своих врагах.
На известие об очередном поражении армия Вариния отреагировала полным смятением и начавшимся дезертирством солдат. В итоге непосредственно под его командованием осталось всего 4000 человек, среди которых многие болели из-за стоявшей тогда суровой непогоды. Это обстоятельство заставило римского полководца разместить их в лагере, укрепленном валом, рвом и огромными насыпями. Помощи он запрашивать не стал, полагаясь на собственные силы, и даже отказался от первоначального намерения отправить в Рим своего квестора [45] Гая Торания [46], чтобы сенат не узнал об истинном положении дел. Организованная Варинием, видимо, с помощью дополнительных военных сил под началом Торания, блокада лагеря повстанцев [47] оказалась достаточно жесткой. Тем не менее Спартаку, несмотря на перебои с продовольствием, удавалось поддерживать среди своих людей строгую дисциплину, а вскоре им была успешно использована очередная военная хитрость. Римлян удалось обмануть с помощью оставленного в лагере трубача, подававшего обычные сигналы, и привязанных к столбам перед воротами трупов в одежде и с оружием, на расстоянии казавшихся часовыми. Дождавшись второй ночной стражи, т. е. около полуночи, мятежники скрытно в полном молчании вышли из лагеря, где продолжали гореть костры, и надолго оторвались от преследования. Когда рассвело, Вариния удивила стоявшая вокруг необычная тишина. Напрасно он ждал, что беглецы начнут обычную перебранку и станут швырять в его солдат камни. Не обнаружив никого, римский полководец, опасаясь засады [48], отступил «в боевом порядке, рассчитывая, набрав новых солдат, удвоить численность своего войска» (Sallust. Hist. III. 96). Далее у Саллюстия следует незаконченная фраза: «Как только в Кумы…», из которой следует, что Вариний отвел свою армию на переформирование к этому богатому торговому городу, в прошлом одному из главных центров греческого культурного влияния на Рим. Вряд ли ему удалось найти там испытанных ветеранов для пополнения своих военных сил. Скорее это были наспех собранные случайные люди, совсем не рвавшиеся в бой. Боевые качества подобных новобранцев всегда оставляли желать лучшего. В аналогичной ситуации применительно к событиям более позднего времени Тацит писал: «…хотя этим солдатам недавно дали значки и оружие, принятые в нашей армии, они, по сути дела, остались прежними ленивыми и распущенными греками» (Тас. Hist. III. 47).
Полученная Спартаком передышка и ускоренное обучение его воинов не пропали даром: когда Вариний отважился напасть на их новый лагерь, то был разбит наголову. Вопреки здравому смыслу, он неосмотрительно повел «быстрым шагом к лагерю новых и незнакомых ему беглых солдат, к тому же напуганных чужими неудачами, хранящих молчание и вступающих в сражение вовсе не с тем мужеством, какое от них требовалось». Между тем среди вождей восстания вспыхнули раздоры из-за плана дальнейших действий. Саллюстий писал: «Крикс и его соплеменники — галлы и германцы — рвались вперед, чтобы самим начать бой, а Спартак отговаривал их от нападения» (Sallust. Hist. III. 96). Вероятно, его план заключался в том, чтобы дать противнику растратить силы при штурме лагеря, а потом нанести ему неожиданный удар. Детали этой битвы нам неизвестны, зато итог очевиден: Вариний не только потерпел поражение и потерял свои полевые укрепления, но и утратил в столкновении со Спартаком коня, ликторов и чуть было сам не попал в плен.
Отнятые в ходе сражений у преторов Клавдия и Вариния фасции мятежники отдали своему предводителю (Flor. III. 20. 7). Отсюда можно сделать вывод о том, что в итоге у него оказалось такое количество этих знаков власти, какое положено консулу, то есть двенадцать. Вряд ли приходится сомневаться в том, что с этого времени Спартак стал носить консульское облачение, набрал ликторов и пользовался этими символами достоинства высшего должностного лица в Римской республике, чтобы еще больше возвыситься в глазах своих воинов, и прежде всего тех италийцев, которые встали на его сторону. Этот момент достаточно показателен, поскольку вожди предшествующих рабских восстаний против могущественного Рима среди своих приверженцев, в основном восточного происхождения, предпочитали носить знаки царской власти. Только вождь второго восстания рабов на о. Сицилия Трифон, приняв царский титул, мог иногда появиться на людях в консульской тоге с пурпурной полосой в сопровождении почетной охраны, состоявшей из ликторов.
Глава 4 От Лукании до Цизальпинской Галлии
Опьяненные военными успехами, многие из восставших требовали идти навстречу врагу, «полагаясь безрассудно на прибывающие к ним огромные силы и на свою храбрость… большинство же — из-за того, что, будучи рабами по натуре, хотели лишь пограбить и проявить свою жестокость…» (Sallust. Hist. III. 98). В конце концов Спартак сумел доказать, что следует, не вступая в соприкосновение с противником, двинуть армию в соседнюю область — Луканию, чтобы пополнить ее отборными воинами из числа рабов-пастухов. С помощью подходящего проводника из числа пленных отрядам рабов удалось незаметно подойти к Луканским Нарам, а оттуда так же скрытно, на рассвете, — к Форуму Анния. Правда, тайну выбранного маршрута движения удавалось сохранять только на первых порах. Видимо, весть о приходе долгожданного избавления явилась той искрой, которой недоставало, чтобы пожар мятежа полыхнул во всю силу и стал распространяться со скоростью, опережавшей движение армии восставших. Повсюду запылали усадьбы рабовладельцев, а над ними самими вершились суд и расправа. Сдерживаемые до тех пор страсти вырвались наружу. Пренебрегая приказом своего вождя, повстанцы хватали и насиловали девушек и матрон, «поджигали дома, а многие местные рабы, естественные союзники беглых, тащили добро, спрятанное их господами, и самих их вытаскивали из потаенных мест; гнев и произвол варваров не знал ничего святого и запретного» (Sallust. Hist. III. 98). Подобные дикие выходки сильно вредили Спартаку, подрывая его авторитет среди италийского населения. Он пытался пресекать бесчинства своих воинов и даже велел с почестями похоронить знатную римскую матрону, «которая, не перенеся позора бесчестья, сама лишила себя жизни». Как сообщает Павел Орозий, на ее погребении «устроили гладиаторские бои с участием четырехсот пленников — разумеется, что те, кто должны были бы быть предметом зрелища, стали зрителями — действуя скорее как мастера гладиаторов, нежели как руководители войска» (Oros. V. 24. 3). Впрочем, здесь можно усмотреть определенную долю «черного юмора», особенно если в завещание высокопоставленной дамы было включено требование провести на погребальной церемонии гладиаторские поединки. Видимо, это своего рода перевертывание социальных отношений в виде опыта организации игр с участием гладиаторов-римлян отвечало взглядам бывших рабов на восстановление справедливости. К тому же в условиях периодически возникавших проблем с нехваткой продовольствия пленные становились слишком тяжелой обузой. В любом случае, размах представления был по тем временам потрясающим. Никто до тех пор не слышал, чтобы одновременно сражались 200 пар бойцов. Этот рекорд был перекрыт только через восемь лет, когда Юлий Цезарь, дожидаясь должности эдила, устроил игры в честь покойного отца и выставил на арену сразу 320 пар гладиаторов, одетых в доспехи из чистого серебра. В 56 г. до н. э. Цицерон вспоминал о грандиозных зрелищах, организованных Спартаком, в связи со священными играми, устроенными, как он считал, по его примеру народным трибуном Клодием. «Ты, — обращаясь к нему, говорил Цицерон, — на одни места пустил рабов, а с других согнал свободных» (Cic. De harusp. 12. 22–26).
[43] Легат — командир легиона из числа бывших должностных лиц, обычно назначался сенатом по предложению консула.
[44] Broughton Т. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. P. 110.
[45] Квестор — один из римских магистратов, мог прикомандировываться к военачальнику для ведения финансовых дел его армии.
[46] Гай Тораний был в Риме достаточно известным человеком. Впоследствии, в 59 г. до н. э., он получил должность эдила вместе с Луцием Октавием, назначившим его опекуном своего сына Октавиана, будущего создателя Римской империи. Впрочем, расхождения в политических взглядах между воспитанником и опекуном обрекли Торания на смерть в числе прочих жертв проскрипций 43 г. до н. э.
[47] Их численность, если сопоставить имеющие отношение к последующим событиям сообщения Саллюстия и Орозия, не превышала 20 000 человек (см.: Sallust. Hist. III. 98; Oros. V. 24. 2).
[48] Эта фраза показывает, что для тактики Спартака засады были обычным явлением.