Дочки-матери

Машина только что сошла с конвейера — броня на солнце сияла, как зеркало. И мы с Козерогом на этой сияющей броне написали черной и серебряной краской мое название, на удачу: «Мать».

Козерогу не нравилось. Он предлагал: «Вдова», на здешнем жаргоне — смерть, и уверял, что это гораздо более стильно. Но я сказала, что у нас первый личный боевой корабль всегда называют в честь Вечной Матери Сущего, чтоб она охраняла пилота. И он перестал спорить — в каждом мире свои суеверия, а чужие суеверия здесь уважали.

Вся стая приходила смотреть. Они мне сказали, что звездолет надо обмыть, в смысле — выпить за него чего-нибудь ядовитого, но я сказала, что им выпивку куплю, раз такой обычай, а сама не буду. У меня иммунитета нет.

Они согласились.

И вечером охотники из нашей стаи пили, а я просто сидела с ними. Мне ужасно не хотелось уходить — жильем каждого из пилотов традиционно считался звездолет, так что мне теперь было куда уйти, но там пришлось бы сидеть одной. Мне было очень грустно.

Козерог и Рыжий разговаривали со мной и пытались даже меня утешать. Особенно Рыжий — он считал, что во всей этой истории он виноват: это он меня вчера напоил, я принародно сболтнула лишнее, кто-то сказал Котику, кто-то Чамли стукнул и все такое.

И Рыжий говорил:

— Луис, ну ты ж нормальный мужик, ну тебе это надо? Ну ладно б ты был псих, вроде Чамли, но ты ж раньше, как будто, не увлекался?

Я говорю:

— Угу.

А Рыжий:

— И вот нафига ты начинаешь? Че он тебе дался? Тут полно девок, попадаются даже очень шикарные девки — если б ты вчера тут не митинговал, как ты его любишь, у тебя б давно на шее толпа девок висела.

Я говорю:

— Вот только не хватало мне толпы на шею.

Козерог смеется, а Рыжий опять за свое:

— У меня, — говорит, — полно подружек. Хочешь, познакомлю? Ну гораздо ж круче, чем это непотребство, — и в ярких красках, не жалея эмоций и огня, описал непотребство, да так, что мне захотелось немедленно пойти и пристрелить Чамли.

Козерог говорит:

— Ну че ты к нему привязался? Ну в каждой башке ж свои тараканы!

А Рыжий говорит:

— Да я просто не могу смотреть, как человек мучается из-за какой-то фигни! Я щас пойду приведу какую-нибудь девку. Я ей объясню, в чем дело, и пусть она устроит ему небо в алмазах, и назавтра он и не вспомнит об этой своей блажи.

И ушел. А я подумала — ну я и попала.

А Рыжий был человек слова.

Через пять минут он вернулся с девкой, хотя у нас на Аллариа и на Мортисе не принято называть женщин таким словом. Это неприлично, потому что значит — женщина, бросающая своих детей, чтобы их воспитывали ее мужчины.

У этой особы была идеальная генетическая карта.

Она была точь-в-точь как те женщины, которых охотники из стаи рисовали на своих звездолетах. У нее была большая красивая грудь, роскошные волосы, длинные ноги, яркие глаза и холеные руки. И модный минимум одежды. И светящаяся пыль вместо пудры. И она мне совсем не нравилась.

В ее красивом лице было что-то нехорошее. Она совсем не хотела быть моей подругой, и не хотела, чтобы ее приласкали, и я вообще не понимаю, чего она хотела. И не по-настоящему улыбалась великолепными зубами — и сразу замечалось, что их у нее тридцать две штуки ровно.

Я вспомнила Хэзел, с ее сожженной кожей, с рубцом на щеке, с выцветшей челкой, бедную мою Хэзел, которая была мне как сестра — и мне стало неприятно от того, что пришла эта барышня.

А она говорит:

— Скучаешь, мальчик? — хотя по ней заметно, что ей это совершенно не интересно.

— Нет, — говорю. — Веселюсь.

И она жеманно захихикала. И я поняла, почему Рыжий сказал про нее «девка». Я хотела сказать Рыжему, что мне не хочется больше общаться и что я спать пойду, но Рыжий вместе с Козерогом уже куда-то провалились. А девка поправила блестящие кудри и говорит:

— Купи мне выпить и чего-нибудь сладкого.

Я говорю:

— Зачем?

Она рассмеялась и отвечает:

— Зачем, зачем… Затем!

Я говорю:

— Давай, я куплю, ты поешь и уйдешь?

И она посмотрела на меня, сузив глаза, как сердитая лиса.

— Не обижайся, — говорю. — Просто у меня настроение плохое.

Она встала, посмотрела на меня сверху вниз и говорит:

— Да вот еще — на тебя обижаться. Много чести. Подумаешь. Извращенец несчастный.

И ушла странной походкой — вся нижняя часть туловища у нее двигалась, как вывихнутая. Мне показалось, что она все-таки обиделась и решила в ответ обидеть меня. Я только никак не могла взять в толк, почему — ведь ей самой не слишком-то хотелось со мной оставаться.

Она подошла к мужчине, который завязывал свои длинные волосы бантом на затылке и звали его Гад. Он улыбнулся, и она уселась к нему на колени, как в кресло, и вид у нее в мою сторону сделался совершенно победительный. А Гад погладил ее по спине, чего-то налил и принялся разговаривать с Фэнси, будто ее и не было.

На месте этой женщины я обиделась бы на Гада, а не на меня. Но я ничего не знала о местных нравах. Возможно, у нее и был какой-нибудь внутренний резон.

Мои товарищи ушли, разговаривать мне стало не с кем, и я решила тоже идти домой.

Пробираясь к дверям в темноте и дыму, я услыхала, как Чамли болтает с Бриллиантом и еще с кем-то из своих друзей. Я просто автоматически прислушалась, потому что болтали они обо мне, даже притормозила в тени, благо они сидели в нишке, где горел свет, и меня не видели.

— Да этот Луис — смешной парень, но, вроде, ниче так, — говорит Бриллиант.

— Только он был где-то извозчиком, — говорит мужчина совершенно без волос на голове. — Это не трофей, это его грузовик — я такие штуки чую. В драке он будет ваще никакой.

— Ну, есть же реакция кое-какая, — говорит Бриллиант.

Чамли хмыкнул и говорит:

— Это ему в деле не поможет. Он нездешний. Слишком нервный. До всех дело есть. Вы еще увидите, как он в ближайшем бою накроется. Да еще этот «Легионер» у него с двойным управлением. Какой пилот пойдет к такому лоху.

Бриллиант говорит:

— Его Козерог прикроет. Он Козерогу нравится.

А Чамли:

— Ну да, дел у Козерога в бою не будет, как за чужим хвостом следить.

— Такого не прикроешь, — говорит тот, без волос. — У такого два варианта есть: он либо сунется под ракету, если не трус, либо, если трус, вывалится нафиг из драки, — и хихикнул.

— А пусть попробует вывалиться, — говорит Чамли. — Тогда я его сам сожгу.

— Знаешь, Чамли, — говорит Бриллиант, — все-таки, ты на него просто взъелся из-за…

А Чамли — трах кулаком по столу!

— Я взъелся?! Ты, Бриллиант, врубись, как он себя ведет. Он же просто поля не видит. Сам себе проблем хлопочет. Ну и огребет по полной.

Бриллиант только вздохнул.

— Ну да, — говорит, — похоже, ты прав.

— Еще бы, — говорит Чамли. — Так что Рыжий с Козерогом с ним играются — пусть. У Козерога припадок гуманизма случился — бывает. Недельку — полторы поиграются до следующего дела, а потом он накроется. И все, нах, думать забудут, как там его звали.

Безволосый говорит:

— Точно. Слышь, Чамли, а у тебя сменные модули для наружки остались, нет?

И я поняла, что насчет меня разговор закончен и что все со мной уже ясно. И побрела прочь.

Что было обидно, так это что они правы.

Я поняла, что я — пилот грузовика — сдуру вообразила себя грозой Простора, хотя бои вела только пять раз в жизни, и то — на симуляторе. И что я купила на деньги, принадлежащие Мортису, великолепную боевую машину, которую не умею водить. А вдобавок, тем, что я тут осталась, я соглашаюсь принимать участие в этой помеси корсарства с терроризмом и убивать людей — и меня извиняет только то, что они убьют меня первые.

Я брела по космодрому, освещенному прожекторами, под чужим черным небом, и думала, что мне сейчас надо попробовать разобраться в пилотировании этого чудесного звездолета и как-нибудь добрести на нем до Аллариа. Где и сдать его властям в счет проданного урана. И получить года три штрафных работ, а потом навсегда лишиться пилотской лицензии и устроиться работать ассенизатором или грузчиком, потому что после каторги меня больше никуда не возьмут.