Пять поросят

Затем она спустилась вниз и вместе с Крейлом пошла в Оружейный сад. И там вылила яд в пиво, которое он опрокинул в себя, как обычно.

Тем временем Кэролайн Крейл продолжала беспокоиться. Она видела, как Эльза снова вернулась в дом (на этот раз действительно взять свой пуловер), а потом быстро побежала в Оружейный сад, где принялась спорить с мужем. То, что он делает, стыдно! Она этого не потерпит! Это жестоко и бесчеловечно по отношению к девушке! Эмиас, сердитый, потому что его вынудили прервать работу, сказал, что все решено, что, как только он завершит картину, он ее выпроводит. Не проводит, а выпроводит. «Все решено — я ее выпровожу, говорю я тебе».

Затем они услышали шаги обоих Блейков, и Кэролайн, чуть смущенная, вышла и пробормотала что-то насчет отъезда Анджелы в школу, что предстоит масса дел, и, естественно, братья решили, что разговор, который они невольно подслушали, шел об Анджеле, и «я ее выпровожу» превратилось в «я ее провожу».

В это время на дорожке появилась невозмутимо улыбающаяся Эльза с пуловером в руках и снова уселась позировать.

Она, несомненно, рассчитывала на то, что Кэролайн окажется под подозрением, тем более что у нее в комнате найдут флакончик с кониумом. Но Кэролайн еще больше сыграла ей на руку. Она принесла мужу пиво со льда и сама налила его в стакан.

Эмиас одним глотком опорожнил его и, сделав гримасу, сказал: «Сегодня у всего какой-то противный привкус».

Понимаете ли вы, насколько важно это замечание? «Сегодня у всего какой-то противный привкус»? Значит, уже перед этим он попробовал что-то неприятное, отчего у него во рту до сих пор остался неприятный привкус? И еще одно. Филип Блейк упомянул о нетвердой походке Крейла и выразил сомнение, «не выпил ли он». Эта нетвердая поступь была первым признаком того, что кониум действует, и это означало, что ему дали яд до того, как Кэролайн принесла ему пиво со льда.

Итак, Эльза Грир, сидя на каменной стене, позировала ему, и, поскольку ей следовало помешать ему что-либо заподозрить, пока не станет слишком поздно, она весело и вполне естественно болтала с Эмиасом Крейлом. Увидев на скамье Мередита, она помахала ему рукой, сыграв свою роль и для него.

А Эмиас Крейл, который презирал всякие болезни и не желал сдаваться, упорно писал и писал, пока его конечности не одеревенели, а речь стала невнятной, и тогда он беспомощно откинулся на спинку скамейки, но разум у него еще оставался ясным.

Прозвонил гонг к обеду, Мередит встал и подошел к калитке сада. В минуту Эльза слезла со стены, подбежала к столу и накапала последние несколько капель яда в стакан, в котором было чистое пиво. (Пипетку она выбросила по дороге к дому, растоптав ее В песке.) А у калитки встретилась с Мередитом.

Из тени деревьев сердито смотрел Эмиас. Мередиту плохо было видно — он видел только, что его приятель сидит, откинувшись на спинку скамьи, и что взгляд у него злой.

Эркюль Пуаро красноречивым жестом показал на висящую на стене картину.

— Мне бы следовало понять все, как только я увидел эту картину. Ибо это необыкновенный портрет. Это портрет убийцы, написанный ее жертвой, — портрет девушки, которая смотрит, как умирает ее возлюбленный…

Глава V

Эпилог

В наступившем молчании — присутствующие оцепенели от ужаса и потрясения исчез и последний луч медленно уходившего за горизонт солнца, освещавший темноволосую голову сидевшей возле окна женщины, кутавшейся в серебристый мех.

Эльза Диттишем зашевелилась и заговорила.

— Уведите всех, Мередит, — сказала она. — Я хочу остаться с мсье Пуаро вдвоем.

И опять застыла в неподвижности, пока не закрылась за ними дверь.

— Наверное, считаете себя очень умным, не так ли? — спросила она.

Пуаро ничего не ответил.

— Что вам от меня надо? Чтобы я созналась?

Он покачал головой.

— Я этого все равно ни в коем случае не сделаю! — заявила Эльза. — И никогда не признаю, что вы правы. То, что мы говорим здесь, значения не имеет. Свидетелей у нас нет.

— Совершенно справедливо.

— Я хочу знать, что вы собираетесь предпринять.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы заставить власти посмертно оправдать Кэролайн Крейл.

— Какая глупость! — засмеялась Эльза. — Оправдать человека за то, чего он не совершил. А по поводу меня? — спросила она.

— Я представлю свои соображения компетентным лицам. Если они придут к выводу, что есть возможность привлечь вас к ответственности, тогда они начнут действовать. На мой взгляд, однако, доказательств не достаточно — налицо лишь умозаключения, а не факты. Более того, судебные власти весьма неохотно возбуждают уголовные дела против людей в вашем положении, если на то нет достаточных оснований.

— Мне все это безразлично, — отозвалась Эльза. — Если бы я сидела на скамье подсудимых, защищая свою жизнь, быть может, я бы ожила, принялась волноваться. Быть может, я получила бы от этого удовольствие.

Вряд ли его получил бы ваш муж. Эльза окинула Пуаро пристальным взглядом.

— Неужто вы думаете, что меня интересуют чувства моего мужа?

— Нет, я так не думаю. Я уверен, что всю вашу жизнь вы были совершенно равнодушны к тому, какие чувства испытывают другие люди. Не будь этого, вы могли бы стать счастливой.

— Почему вам меня жаль? — неприязненно спросила она.

— Потому что, дитя мое, вам слишком многое пока недоступно.

— Что именно?

— Все эмоции, которые испытывает взрослый человек: жалость, участие, понимание. Вы ведь в своей жизни знали только два чувства: любовь и ненависть.

— Я видела, как Кэролайн взяла кониум, — сказала Эльза. — И решила, что она хочет покончить с собой. Это, разумеется, значительно упростило бы ситуацию. А на следующее утро я услышала, как он говорит ей, что я ему совершенно безразлична. Раньше, мол, да, он увлекался мною, но теперь все кончено. Как только он завершит картину, он меня выпроводит. Ей не о чем беспокоиться, сказал он.

А ей… Ей было меня жаль… Вы понимаете, что вызвала во мне ее жалость? Я нашла яд, налила его в пиво и сидела и смотрела, как он умирает. Никогда еще я не чувствовала в себе такой жизнерадостности, такого ликования, такой энергии. Я смотрела, как он умирает…

Она вскинула руки.

— В те минуты я не понимала, что убиваю не его, а себя. И когда потом увидела ее в западне, то тоже не испытала радости. Я не могла причинить ей боли, ей было все равно — она ушла из жизни. Они с Эмиасом ушли ушли, и я не могла до них добраться. Но они умерли, умерла я.

Эльза Диттишем встала. Подошла к двери. Остановилась и повторила:

— Умерла я…

В холле она прошла мимо двух молодых людей, чья совместная жизнь только начиналась.

Шофер поспешно открыл дверцу. Леди Диттишем села в машину, и шофер укутал ее ноги меховой полостью.