Страница 20 из 53
ХЕБРОН: Во Вьетнаме я два месяца не чистил зубы, по следующей причине: хотя нам и присылали зубные щетки в упаковках, прилагавшихся к сухпаям, нам приходилось использовать их для чистки винтовок. Были вещи поважнее прочих. Помню, когда отправлялся домой, мне понадобилось зайти к дантисту в Дананге. Вошел в кабинет, уселся. Одёжки на мне были - грязнее некуда. Только что выбрался из грёбанной зоны боев. Поэтому зубов я не чистил уже пару месяцев, и был реально грязный. Помыться-то я успел, но надевать после этого пришлось всё те же старые одёжки. Новое обмундирование я мог получить только на следующий день. Сел в зубоврачебное кресло, дантист мне и говорит: 'Пшёл на хер отсюда, зубы иди почисть'. Мне стало обидно. Я-то думал, они там к этому привыкли. То есть сначала меня мой внешний вид не смущал, хоть и видел я, как мужики расхаживают по Данангу разодетые как с иголочки, в начищенных ботинках и так далее.
В общем, вышел я оттуда, и было мне чертовски стыдно. Походил-походил, а потом реально рассвирепел. Я навел на себя крайне неприветливый вид, захожу обратно и говорю: 'Чёрт возьми, не знаю, где вам довелось побывать, но я только что вернулся с войны, из самого пекла района боевых действий. Не было у меня там зубной щетки. Негде мне там было зубы чистить'.
ХИГГИНС: Сержант, который заведовал складом, вернулся из Сайгона на джипе. Он там владел на паях отелем. Лет через пять-шесть, когда он возвращался в Штаты, его задержали фэбээровцы и обнаружили при нём десять тысяч долларов наличными, незадекларированных. Последнее, что я слышал - отдали его под суд за какую-то крупную махинацию с азартными играми, в которую был вовлечен и сержант-майор сухопутных войск. Думаю, они всё-таки прикрыли ему жопу, что очень даже показательно.
В Бьенхоа в сержантских клубах стояли игральные автоматы, он получал долю с утаённой прибыли, и часть отстёгивал сержант-майору. Кроме того, думаю, он и свои собственные делишки проворачивал. Например, торговля сигаретами на чёрном рынке - большое дело было. Он это творил в огромных количествах - так мне рассказывали. Взяточничество процветало. Деньги меняли вовсю.
ХЕБРОН: Не очень много говорят о том, что американцы убивали других американцев преднамеренно, не только во время перестрелок. Один мой друг во Вьетнаме всадил штаб-сержанту в спину шестнадцать пуль. Штаб-сержанту дали 'Пурпурное сердце', положили в зелёный мешок и отослали домой. Без вскрытия или чего подобного.
Тот штаб-сержант был просто невероятно вспыльчив, злющий такой мужик. Они, бывало, проведут на выходе восемнадцать дней, приходят домой, а он устраивает смотр по полной программе, или еще какую херню придумает. Сон там - самая большая драгоценность. И если кто-нибудь со сном твоим начинает херней заниматься, то хочется ему яйца оторвать.
ХИГГИНС: Порой случалось такое, что можно было не сомневаться - у штабных были привилегии, которых у ребят в поле не было. Один мужик в буквальном смысле слова ушиб палец на ноге и получил 'Пурпурное сердце'. В ночь Тета он выпрыгнул из своего жилого трейлера. (У старших офицеров и некоторых генералов были свои собственные трейлеры). В общем, он выпрыгнул из своего трейлера, ушиб палец и отхватил 'Пурпурное сердце'. Невероятная история, да? Я что имею в виду: он ведь и не думал отписывать, что палец ушиб. 'В ходе действий, предпринятых противником, он получил ранение. Был ранен в ступню, ссадины на ноге' и так далее. Чушь какая. Он всего-то палец ушиб. Когда об этом стало известно, все... Да кто будет поднимать этот вопрос? Я имею в виду, если подобное и на самом верху практикуется... А там полно было такого. Таким образом расходилось множество медалей ВВС - из тех, что дают за службу в опасных условиях, за доблесть, проявленную в полётах. Многие офицеры взлетят, покружатся в воздухе - и сами себя представляют на медали ВВС или крест 'За выдающиеся заслуги'.
ХЕБРОН: Не думаю, чтобы все до одного, кто побывал в боях, приходили домой с душевными травмами. Помню одного парня, который отказался от 'Пурпурного сердца'. В моем взводе, когда мы стояли под Кхесанью, в живых осталось только четверо. Я получил открытку от того парня, Джимми Кирка. Трогательная была открытка. Когда его вывезли из Кхесани, у него остались там вся его амуниция и личные вещи. Он прислал в свое отделение открытку, в которой написал: 'Разделите в отделении все мои вещи, а письма шлите по этому адресу, рассказывайте - кого убьют или ранят. Между прочим, я остался без ступни'. Один короткий абзац, ни просьб о сочувствии, ничего такого.
Артиллерия обстреливала Кхесань. Людей буквально разбрасывало взрывами по траншеям, нас заваливало. Мы несли потери. Стоим однажды с одним парнем на крыше блиндажа, разговариваем. Они пригнулся и пошел в траншеи сказать, чтоб те передали приказание дальше. И вдруг в тридцати пяти футах разрывается снаряд, БУМ, и его ошмётки летят сверху прямо на меня. И весь день, нахер, такая вот херня.
Или вот еще парень, Клэр - охереть какой борзой был. Я к тому времени уже семь месяцев во Вьетнаме провел, и в боях побывал, все повидал, но его поведение меня просто поражало. Никогда не видал ничего подобного. Он ходил поверх траншей - поверх, не пригибаясь или как-то ещё. Он так приговаривал: 'Голову не опускай и посматривай - не лезет ли кто через проволоку'. Такой охеренной борзости я больше ни у кого не видел. Однажды во время обстрела он руководил перемещениями ребят с поста наблюдения, которые шли обратно. За свои действия в тот день он получил 'Бронзовую звезду' - совершенно заслуженно. Мы его Тарзаном прозвали. Он был из Калифорнии. У него был всего один передний зуб. Каждый раз, как выходили прочёсывать территорию - а на выходах мы уматывались до смерти - и он был с нами, он доходил до хребта, откуда было видно лагерь, и испускал клич Тарзана. Издавал звуки Джонни Вайсмюллера, только на пять октав выше. Как говорится, в колледжах таким не место. Он от войны тащился. Был он тогда младшим капралом, должны были вскорости капралом сделать. Кончил тем, что убили его, недели через три-четыре - 25 февраля, в тот самый день, когда мой самолет приземлился в Нью-Йорке. Его ещё и к медали Почета представили. Не знаю - дали ему её, не дали. Он был там, где была засада, из-за которой погиб мой взвод, где их уделали. За то, что он сделал в тот день, его представили к медали Почета.
Это была засада подковой, насколько я понимаю. Он проделал довольно большой проход, многие выбирались оттуда. Он отказался уходить и вытащил пару ребят, которые не могли выйти сами. Он тогда уже был несколько раз ранен и стрелял одной рукой. Воспользовался сигнальной миной и вывел из строя пару гуков. Чего он там только не делал. Он тогда твёрдо заявил: хочу медаль Почета. Для него в этом был смысл жизни на вьетнамской войне. Чокнутый был мудило, борзейший сукин сын этакий. И никого не оказалось на месте, чтобы составить на него бумаги на медаль Почета. Половина сражения - это хорошо отписанные бумаги, а так как офицеры и все прочие погибли, шансов на то, что ему дадут медаль, немного.
ХИГГИНС: Праздник Тет пришелся на последний день января 1968 года, всё началось в три часа ночи. Никогда не забуду. Полнейшая неожиданность. Я спал. Я не был на службе. У меня выпадало несколько дней в месяц, когда мне не надо было ничего делать, офицеров на всё хватало. Чтобы дать представление о том, насколько все были уверены, что в Бьенхоа безопасно - мы выстроили двухэтажные дома, шесть штук, в них жили сотни две офицеров. Мы построили их рядом с шоссе номер 1, прямо у дороги, и все они стояли друг за другом, в классическом армейском стиле. Я жил на втором этаже. Блиндажей у нас не было.
Было три часа ночи. Я выпрыгнул из кровати, схватил бронежилет и нижнее белье, схватил пистолет и каску, которую тут же надел, и выбежал через дверь. А проснулся я от 22-миллиметровых реактивных снарядов, которые полетели в нас. Уууш, крэк! Перепугался до смерти. Запах графита в нос бил.
ХЕБРОН: В детстве я пересмотрел много фильмов про войну - уверен, что все мы их смотрели. Когда я узнал, что Кхесань окружили четыре дивизии АСВ, это меня впечатлило. За нашими позициями они растянули заграждения из колючей проволоки. Подполковник Джей-Би Уилкинсон, командир нашего батальона, объявился однажды, прошелся по позициям, спрашивал - не надо ли нам воды или чего ещё. У меня мурашки по коже поползли. Я сказал себе: 'В бога-душу-мать! Тут колючка за нами, подполковник этот ходит, спрашивает, чего нам надо - похоже, нас слить порешили'. Типа последняя просьба приговоренного. И никак не из-за моего излишне живого воображения. Там ведь на самом деле ходили и задавали такие вопросы. И от этого нам стало по-настоящему жутко. У нас еще и в людях был некомплект. На одном участке у нас восемь парней охраняли сто пятьдесят футов периметра.