Пифагор

«…Аристей, сын Каистробия, из Проконнеса в своей эпической поэме сообщает, как он, одержимый Фебом (Феб — эпитет Аполлона. — И. С.), прибыл к исседонам. По его рассказам, за исседонами обитают аримаспы — одноглазые люди; за аримаспами — стерегущие золото грифы (грифоны, мифологические существа. — И. С.), а еще выше за ними — гипербореи на границе с морем…

Как передают, Аристей был родом из самых знатных граждан Проконнеса. Однажды он пришел в сукновальную мастерскую и там умер. Валяльщик запер свою мастерскую и пошел сообщить родственникам умершего. По городу между тем уже пошла молва о смерти Аристея, но какой-то кизикенец, прибывший из города Артаки, оспаривал эту весть. По его словам, он встретил Аристея по пути в Кизик и сам говорил с ним. Кизикенец настойчиво утверждал, что он прав. Родственники умершего пошли между тем в сукновальню со всем необходимым для погребения. Но когда они открыли двери дома, то там не оказалось Аристея ни мертвого, ни живого. Через семь лет Аристей, однако, снова появился в Проконнесе и сложил свою эпическую поэму, которая теперь у эллинов называется „Эпос об аримаспах“ (в современной науке эту поэму, от которой сохранилось чуть больше дюжины строк, называют обычно „Аримаспеей“. — И. С.). Сочинив эту поэму, он исчез вторично…

Я же знаю, что в Метапонтии в Италии через 240 лет после вторичного исчезновения Аристея произошло следующее (как я установил это, сравнивая происшествия в Проконнесе и Метапонтии). Аристей, по словам метапонтийцев, явился в их страну и повелел воздвигнуть алтарь Аполлону и возле него поставить статую с именем Аристея из Проконнеса. Ведь Аполлон пришел, говорил он, из всех италйотов (греков Италии. — И. С.) только к ним одним, в их город Метапонтий, а в свите бога прибыл также и он — ныне Аристей. А прежде как спутник Аполлона он был вороном. После этих слов Аристей исчез. Метапонтийцы же послали в Дельфы вопросить бога, что означает появление призрака этого человека. Пифия [3] повелела им повиноваться призраку, так как это-де послужит им ко благу. Метапонтийцы послушались совета пифии. И действительно, там еще и теперь стоит статуя с именем Аристея подле самого кумира Аполлона, а вокруг растут лавровые деревья [4]. Кумир же бога воздвигнут на рыночной площади. Об Аристее достаточно» (Геродот. История. IV. 13–15).

Поскольку в рассказе неоднократно упоминался Аполлон, необходимо пояснение. Сказочные гипербореи устойчиво ассоциировались с мифами именно об этом боге. Считалось, что девять месяцев в году он проводит в своей главной «резиденции», в дельфийском храме, а вот на остальные три месяца удаляется на север, в страну гипербореев. Причем летит он туда на лебедях. Приведем в данной связи весьма интересное наблюдение: «Лебедь… занимает важное место в шаманском камлании Севера и Сибири (где лебедь был тотемом)»{35}. Опять мы натыкаемся на пресловутый шаманизм! Образ еще одной фигурирующей в свидетельстве птицы — вурона — тоже теснейшим образом связан с шаманистскими верованиями{36}.

Правда, нельзя не заметить, что Аристей, как его описывает Геродот, несколько отличается от «классического» шамана. У него, в отличие от вышеупомянутого Гермотима, не душа покидает тело, а сам он исчезает полностью, а потом вновь появляется. Но, может быть, это не так уж и принципиально.

Также обращает на себя внимание то, что последнее «явление» Аристея произошло не в каком ином месте, как в Великой Греции — в городе Метапонтии (или Метапонте) на юге Италии, неподалеку от Кротона, где действовал Пифагор. Опять случайное совпадение? Что-то уж слишком много случайностей.

Ошибку заподозрить мы тоже не можем: Геродот здесь явно выступает как очевидец. Этот историк во второй половине своей жизни сам переселился в Южную Италию, в город Фурии, основанный на месте Сибариса, разрушенного в войне с кротонцами-пифагорейцами (как, однако, всё переплетено!). Так что он, несомненно, побывал и в Метапонтии и там собственными глазами лицезрел статуи Аполлона и Аристея.

Если Аристей, по его словам, просто побывал у гипербореев и у соседних с ними народов (аримаспов, исседонов), то другой тогдашний чудотворец, живший в середине VI века до н. э. («во времена Креза»: Пиндар, фр. 270 Snell), — Абарис (Абарид) — будто бы сам прибыл в Элладу из Гипербореи. Геродот знает и о нем, но, по своему обыкновению, недоверчив и ироничен: «Я не хочу ведь упоминать сказание об Абарисе, который, как говорят, также был гипербореем: он странствовал по всей земле со стрелой в руке и при этом ничем не питался» (Геродот. История. IV. 36).

Другие античные авторы сообщают об Абарисе еще кое-какие сведения: он был служителем Аполлона (опять Аполлон, но это и не удивительно!), предсказывал будущее, а также писал литературные произведения, в числе которых, что характерно, поэма «Прибытие Аполлона к гипербореям». Неясным остается вопрос, зачем ему была нужна пресловутая стрела. Согласно одним источникам, она служила ему знаком его миссии, поскольку это была стрела Аполлона; согласно другим — она указывала ему путь.

Есть даже и такая версия: «Абариса [прозвали] „Ходоком по воздуху“, потому что он, сев на стрелу Аполлона, подаренную ему в краю гипербореев, переправлялся через реки, моря и непроходимые места, каким-то образом летя по воздуху» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 136). Всё это, конечно, звучит как-то уж очень сказочно. Можно догадаться, что у многих греков даже архаической эпохи подобные рассказы могли только вызвать улыбку. Чудотворцы с их необычными деяниями вообще были отчасти как бы окружены ореолом некоего шарлатанства (вспомним и то, что говорилось чуть выше об орфике Ономакрите). И в то же время не приходится сомневаться, что в тогдашней Элладе находились люди, с искренним энтузиазмом готовые поверить в сверхъестественные чудеса.

А теперь — внимание! — самое интересное свидетельство о стреле Абариса, которое напрямую связывает его с главным героем нашей книги.

«Одна из акусмат [5] звучит так: „Кто ты Пифагор?“ Ответ: „Аполлон Гиперборейский“. Доказательством этому служит то, что Пифагор… взял у Абариса Гиперборейского дары и стрелу, которой тот умел пользоваться. Говорят, что Абарис пришел из страны гипербореев, собирая золото для храма и предсказывая мор. Останавливался он в святилищах, и никто не видел, чтобы он пил и ел. Говорят, что в Лакедемоне (Спарте. — И. С.) он принес отворотные жертвы и поэтому в Лакедемоне с той поры никогда не было мора. И вот, взяв у этого Абариса золотую стрелу, без которой тот не мог находить дорогу, Пифагор сделал его своим другом»{37} (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 140–141).

Информация эта, как видим, содержится у писателя весьма позднего — Ямвлиха, жившего много веков спустя после жизни Пифагора. Однако есть вероятность, что почерпнута она в конечном счете из какого-то труда Аристотеля, который в качестве источника, разумеется, несравненно более авторитетен. Ямвлих замечает также, что Пифагор, взяв стрелу, повелел Абарису остаться с ним, и гиперборей сам стал с тех пор пифагорейцем, учеником и соратником кротонского мудреца (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 90–92).

Но всегда ли предания об архаических чудотворцах уводят нас в Гиперборею? Нет, есть как минимум одно исключение. Это Эпименид Критский, который так прославился, что даже включался в некоторые перечни «Семи мудрецов». Эпименида, кажется, никогда не связывали не только с гипербореями, но даже и с Дельфами. Более того, есть некоторые сведения о том, что он в определенном смысле противопоставлял себя дельфийскому святилищу.

В представлениях греков Дельфы считались «пупом земли», то есть центральной, срединной точкой всего мира. Как правило, никто не смел этого оспаривать, и подобное уникальное положение, разумеется, придавало еще больше влиятельности священному городу Аполлона. А вот что сказал по данному поводу Эпименид:

3

Пифиями назывались жрицы-прорицательницы при дельфийском храме Аполлона. Считалось, что устами приходящей в состояние экстаза пифии вещает сам бог.

4

Лавр был священным деревом Аполлона.

5

Об акусмах (акусматах) — устных изречениях пифагорейцев — еше будет говориться ниже.