Страница 36 из 94
Кундо бросился назад по коридору и… Он лежал на кровати.
За окном стояла ночь со светящимся ореолом вокруг одинокого фонаря. Туман рассеялся. Вдали, на Таймс-сквер, торчала белая макушка подсвеченного небоскреба с причудливыми, угольчатыми окнами.
Кундо, не вставая, пошарил по тумбочке, вспомнил, что сигареты в кармане пижамы, и сунул туда руку. Пальцы наткнулись на какой-то посторонний, сложенный вдвое листок. Кундо даже помедлил, прежде чем достать. Сигареты, спички, платок… А это откуда?
Он вынул и развернул — абсолютно чистый листок величиной с почтовую открытку с зубчиками перфорации по верхнему краю. Обычная бумажка, вырванная из делового блокнота. Кундо перевернул ее другой стороной и сразу вспомнил, что и откуда. В правом углу выделялся кружок, разделенный на пять разноцветных частей. Он уже привык думать о нем, как о том бланке из сна. Значит, все это было на самом деле?! Тогда — рваные носки, сейчас — листок… Он вновь отчетливо припомнил, как нашел его в нижнем ящике стола в кабинете с пустым телефоном.
Пять частей… Значит, недаром там мелькнула невольная мысль о секторах. Возможно, и та колючая проволока, и те стальные и каменные перегородки как-то отмечали, разграничивали серый сектор от черного. А он в своем самомнении посчитал, что кто-то не желает пропускать именно его, хочет отгородиться от незваного гостя и воздвигает преграды на его пути. Если они и отгораживались, если они и ставили препятствия, допустим, на кратчайших, ведущих куда-то путях, то уж, безусловно, не из-за него.
Мания величия! Не его опасались, не от него убегали. Простые совпадения, что случайные шаги удалялись прочь и крики стихали. О нем и не знали, не замечали и не подозревали.
Может, и подозревали… А когда увидели, сразу послали погоню! Но может быть, они думали, что он это не он, спутали с кем-то — хотя бы с теми, в полосатой одежде. Конечно, если бы о нем знали, то знали бы и как он одет.
Тогда что же, наконец, означают брошенные комнаты, следы спешки, пустые ящики, эвакуация, суета во дворе? Почему не стали с ним говорить и бросили трубку, услышав простое «алло»? Наверняка у них и слова такого нет, а, следовательно, они могли сделать лишь один вывод: теперь и в черный сектор вторглись чужие.
Чужие… Кто это мог быть? Только их враг, неприятель. Почему они бегут? Только потому, что, очевидно, терпят поражение.
Идет война?.. Каски в мирное время не носят. Разве что на учениях. Но на учения не похоже — вспомнил он тот каменный двор.
…На этот раз без всякого перехода он попал в новый сектор.
Кирпичного цвета бетон, красный сумрак, захватанные пальцами ручки дверей. Коридор впереди Кундо привычно уходил вдаль, а позади него высилась глухая сталь перегородки.
Он проверил: так и есть, там, где толстый стальной лист примыкал к красной стене, виднелась распущенная, как на промокательной бумаге, зеленая грань. Значит, тот знак на бланке был не просто каким-то символом, а и впрямь общим планом здания. Все-таки круглого? Но какой же необъятной величины должен быть этот зловещий дом!
Новый сектор ничем не отличался от прежних, только цветом красных стульев, ламп, столов. И тоже везде следы поспешного ухода — выдвинутые ящики, кое-где распахнутые двери. Коридоры по-прежнему вели в бесконечность.
Возле одного глухого простенка — между, далее чем обычно, отстоящими дверьми комнат — Кундо услышал ровный, со слабым позвякиванием гул лифта. Он приложил ухо к бетону. В скрытой шахте одновременно, на миг разминувшись, прошли две кабины. Кундо ощупал стену: сплошная шероховатая гладь, никакого зазора, ни какого-нибудь выступа — ничего.
Устало шагая по коридору, он еще издали увидел слева по ходу темную прямоугольную нишу. Не проход, нет, проем не достигал потолка. Просто геометрически правильное пятно от пола до середины стены.
Кундо замедлил шаг.
Это был вход. Куда?.. Такого он нигде еще здесь не встречал. В глубине ниши стояли двустворчатые металлические двери с прилегающими друг к другу рукоятями. Кундо прислушался у дверей — тишина… Он подергал рукояти на себя, затем — от себя, двери не шелохнулись. Тогда он рванул рукояти в стороны, и створки, мягко покатившись (достаточно было, наверное, и толчка), ушли в пазы.
Перед ним возник пустынный круглый зал с панорамным окном во всю дальнюю стену. Натыкаясь на беспорядочно раскинутые кресла и огибая огромный, также круглый стол, Кундо устремился к окну.
Отсюда, с высоты, ему открылся странный, режущий душу вид. Под сплошь затянутым тучами небом с отдельными белыми облачками, бойко сновавшими понизу, стояло напротив, слегка искривляясь и закрывая весь горизонт, нечто вроде неимоверного дота с редкими крапинками оконц. По всей вероятности, еще огромней, чем тот домина-город, в котором был он, Кундо. Казалось, что эта плоская бетонная гора — нет, гигантское плато — совсем рядом, но только потому, что было таким необъятным. По широкому шоссе, сходившемуся в нитку, ползли к нему грузовики-фургоны, постепенно сжимаясь до размеров муравья, пока не исчезали вовсе, еще не достигнув подножия немыслимого каменного обрубка-Неожиданно где-то позади Кундо стегнула резко оборвавшаяся телефонная трель. Он мгновенно обернулся. В глаза бросился обширный, вычерченный прямо на стене план — очевидно, одного этажа: разноцветные сектора, закругленные линии, цепочки пунктиров.
Снова затренькало, теряясь в большом красном зале. И умолкло. Кундо настороженно шагнул, не зная, где искать. Опять звонок, теперь он заливался не переставая.
Кундо наконец нашел телефон под каким-то креслом. Снял трубку, в ухо тут же обрушился поток непонятных испуганных слов. Внезапно поток захлебнулся, раздались полоснувшие слух выстрелы, следом — глухой стук, как от выпавшей трубки, и все умолкло.
Кундо яростно разбил телефон стамеской. Красный аппарат тоже был пуст внутри, как и черный.
Он вернулся к окну и долго завороженно смотрел на необъятное здание напротив и на ползущие по шоссе грузовики, пока не стало смеркаться и…
…И пока не очутился в своей лондонской квартире — у своего окна, за которым, наоборот, занималось утро.
Погас небоскреб на Таймс-сквер, превратившись из сказочной башни в унылый параллелепипед. Сиротливо потух, сразу четко обозначившись, черный узорный фонарь возле подъезда. Разноцветно замигали за шторами окна просыпающихся домов. Появились ранние прохожие, редкие еще машины и красные двухэтажные автобусы… Затем пошла бесконечная колонна тяжелых крытых грузовиков, у задних бортов теснились лица солдат в касках с тугими ремешками, врезавшимися в подбородки. Вчера Кундо читал в «Индепендент», что начались очередные военные учения…
Это был белый сектор. Мутно-мучнистого цвета стены, белесый, как в редком тумане, сумрак, больнично-эмалевые ручки дверей, по каменному полу — бесконечная дорожка из мешковины оттенка зубного порошка, противно скрипящая под ногами, словно крахмал.
Среди пустоты коридора выделялась опрокинутая операционная каталка, рядом вразброс валялись такие же беленькие костыли. И пахло здесь не пылью и не кровью, все заглушал особый дух старой больницы, который не вытравишь никакой побелкой.
Из-под одной двери торчал, будто указывая путь внутрь, длинный, завернувшийся на кончике бинт. Вероятно, поэтому Кундо и толкнул ту дверь. В пустой комнате на одинокой белой кровати с белыми же колесиками кто-то вытянуто лежал, накрытый застиранной простыней с черным штампом в ногах: знакомый кружок, разделенный на пять секторов. Там, где должна была находиться голова, чуточку подрагивала от дыхания простыня. Выползая где-то из-под руки и тянулся к порогу тот самый, брошенный на ходу, бинт, словно удирая за кем-то из комнаты.
Неизвестно почему, наверное, интуитивно, Кундо втянул бинт из коридора в отсек и закрыл дверь.
Лишь затем он осмелился подойти к той кровати. Голова лежащего выступала под простыней, которая теперь чаще колыхалась — с мокрым пятнышком у рта. Прилеплялась к губам и с потрескиванием отставала от них, как целлофановая обертка. Человек застонал.