Под необъятными небесами

— Спокойно. Подумаем, что можно сделать. — Карло умеет всегда оставаться спокойным. Ну или почти… — Очень просто…а что это за звук? — Я вижу не очень хорошо, но слух у меня тонкий.

— Ничего не слышу.

— Слушай. Кажется звук мотора.

Из за мыса, за который мы должны были зайти, чтобы оказаться в защищённой лагуне, появляется пирога с подвесным мотором. Она медленно приближается и кто-то на неё подаёт нам сигналы. Пирога подходит ближе и я начинаю различать черты лица человека сидящего за рулём.

— Эй, да я его знаю. Я его уже видела.

Лодка подходит к нашему борту и улыбающийся человек глушит мотор и протягивает руку: — Привет Карло и Лиззи.

Это Бенно. Подаю ему руку и помогаю подняться на борт, чтобы обнять. Это наш друг, немец. Мы потеряли его в Венесуэле. Он сбрил бороду и сменил свой облупленный динги, поэтому мы его сразу не признали.

— Зодиак капут. — говорит он, с гордостью показывая на новый тендер.

Мы встретились в Венесуэле. Он уехал из Германии, потому что у него были проблемы с сердцем. Он не знает английского, не знает навигации, не подозревал о существовании лоций (так как он читает только по немецки), плыл вдоль берега используя туристические дорожные карты. Тем не менее, на своей 14 метровой лодке с двумя мачтами, они дошли до Венесуэлы. Он и его жена, мясник по профессии. Она говорит только по немецки, на Франкфуртском диалекте и целыми днями готовит, вяжет крючком и поддерживает чистоту на лодке. Когда мы только познакомились, он попросил нас помочь несколько дней в плавании по атоллу и на якорных стоянках.

В конце концов решили, что мы пойдём впереди, а он за нами. И так около десяти дней. Когда у него случались какие-нибудь проблемы, он вызывал нас по рации и кричал: — Карло! Карло! Но не мог объяснить, что случилось. Тогда мы ложились в дрейф, чтобы дождаться его, а он делал то же самое, и, прежде чем до него доходило, что нужно подойти к нам, проходило минимум пол часа.

Через несколько дней мы уже не могли.

Приближалось Рождество и мы решили провести его одни на Лос Авес, группе необитаемых островков в двадцати милях на запад от Лос Роше и потом отправиться в Панаму. Но как сказать об этом Бенно, который следует за нами по пятам, даже на пляже и в воде, когда ныряем и дал нам понять, что для пущей безопасности хотел бы пройти с нами последний участок Карибского моря? Мы придумали хитрый план.

— Завтра (24 декабря), скажем, что идём в Панаму. Вот увидишь, он не пойдёт, немцы чтут традиции сильнее, чем итальянцы. — Предложила я.

— Уверена? А если всё-таки решит идти с нами?

— Тогда через несколько миль придумаем какую-нибудь отмазку.

Скажем, что сломался ветрорулевой и нам нужно вернуться. Пусть идёт сам.

Следующее утро застало нас в пути на запад, Бенно шёл сзади. Он ни секунды не раздумывал, когда мы сказали, что собираемся выходить. Показал нам часы и перевёл стрелки на пол часа назад, давая понять, сколько времени ему понадобится, чтобы выбрать якорь. У него сломалась лебёдка и он не мог сильно напрягать спину.

И тут раздаётся крик Карло: — Перо ветрорулевого сломалось.

Переломилось пополам!

Бог покарал нас, ветрорулевой сломался на самом деле!

Потребовался добрый час, чтобы разъяснить Бенно, что у нас проблема, но он, хоть ничего и не понимал, тенью следовал за нами к Лос Авес.

И так, первое в кругосветке Рождество мы отмечали на необитаемом атолле, ремонтируя Джованни. Вокруг никого, только пожилой немец, играл на губной гармошке Stille Nacht. Мы уже привыкли к нему. Через три дня, вместе вышли на Панаму и на этот раз, не желая того, потеряли его в первую же ночь. Он упорно ходил только под бизанью и генуей, не поднимая грот. Ночью, глядя, как его огни становятся всё ниже, я кричала ему в рацию:

— Be

— Main sail much work, much work.

Утром его уже не было видно. Весь переход мы думали, где он мог быть. В Панаме спрашивали о нём, но никто ничего не знал. Только на Бора Бора нашли его имя в журнале местной марины. Нам сказали, что у него ушло три дня на переход с Раратеа (30 миль), так как мотор не работал и он не знал как войти в канал. В конце концов его затащили внутрь на буксире.

Тем не менее сейчас он здесь и на этот раз он показывает нам дорогу. Бенно прибыл сюда неделю назад и уходит завтра. Обед у Офизи, это прощальный обед.

На утро мы сходим на берег и нас сразу окружает толпа ребятишек.

Они называют нас паланги (иностранцы) и засыпают теми немногими фразами на английском, которые выучили в школе: Hallo! How are you? What's your name?

Воскресенье, все в деревне одеты празднично. Поверх длинной юбки или штанов одевают тонганскую юбку, полосу ткани завязанную вокруг пояса, с которой свисает бахрома из плетёного пандануса, доходящая до колен. Все нас приветствуют и приглашают посидеть у их хижины. Появляются циновки, украшенные цветными шерстяными нитями, чтобы присесть или прилечь. Каждый чтонибудь нам предлагает: кокос, гроздь бананов, корзинку манго. Мало кто говорит по английски, но всё равно получается понимать друг друга. Все очень интересуются нашей религией.

— Мы христиане.

— Христиане? — Они немного смущаются. Этот термин им непонятен.

— Roman catolic. - уточняем мы. Их лица освещаются улыбками.

— Как Папа. Правда, что Папа живёт на вашем острове? У него большая хижина?

— О, боже! Я бы вказала да. Ну он там живёт не один… Ну, нет, в гости мы к нему никогда не ходили.

Наконец, в сопровождении всех детей деревни, добираемся до дома Офизи. У нашего хозяина два строения, одно на сваях, другое в виде навеса. Первое, это собственно дом, построенный согласно вековым традициям Тонга. Лесенка с двумя пролётами под 90 градусов, ведёт в хижину поднятую над землёй. Внутри одна комната с двумя просветами в боковых стенках, служащих окнами. В глубине, у стенки, кровать, низкий деревянный столик, покрытый циновкой с орнаментом из шерстяных нитей и подушка, небольшой деревянный параллелепипед. На стенах развешены тапа. На верёвке из кокосового волокна, протянутой в углу, висит рубашка и пара штанов. На полу масляная лампа и керосинка. Под одним из окон, доска: стол. На нём раковины и разные предметы, напоминания о прошедших лодках: ножик, курительная трубка, пустые бутылки странных форм, книга, авторучка и тетрадь, в которой Офизи предлагает оставить запись всем тем, немногим (не более десяти лодок в год), которые останавливаются на Ниуатопутапу. На крюке над дверью, неизменное мачете.

Вторая хижина, это обеденный зал, где уже всё готово к банкету.

Она хорошо продувается и в ней свежо. Вдоль длинных стенок расположены две длинные скамьи. У стены, напротив входа, на столе, покрытом банановыми листьями, приготовлены кастрюли, стопка разномастных, в трещинах, тарелок и кучка вилок, видимо собранных по всей деревне, поскольку тут все едят руками.

Мы входим в хижину и предлагаем принесённые с собой подарки: тушёнка в банках, рыболовные крючки и немного пивных дрожжей.

Местные жители добавляют их в кокосовые орехи и после сбраживания получают то, что они называют пивом.

Офизи принимает дары с достоинством, с улыбкой на лице, складывает их на табуретку, предлагает нам садиться на лавки, садится за стол и начинает:

— Приветствую Вас, пришедшие издалека. С одними мы прощаемся, другим говорим — Добро пожаловать. Но для всех это знак дружбы, которая сохранится на многие годы, даже когда вы будете далеко, когда вернётесь на ваши острова. Мы не богаты, но всё, что у нас есть, мы рады разделить с вами. Здесь всё лучшее, что может предложить наш остров. Если бы у нас было что-то большее, мы бы приготовили это для вас с такой же любовью.

Офизи говорит спокойно и торжественно. Через двери хижины нас разглядывают десятки детских глаз, бросая тайком взгляды на расставленные на столе яства. Здесь лежат два омара, блюдо сырой рыбы и блюдо жареной, ломтики таро и пудинг из папайи, два блюда свежих, только что собранных водорослей, приправленных лаймом.