Страница 2 из 55
В Гибралтаре множество яхт, собирающихся идти через Атлантику.
Их легко узнать, они оснащены ветровым рулевым, стоячий такелаж толще, чем обычно, ступеньки на мачте и, чаще всего, большой бардак на палубе. Канистры, мешки с парусами, тендеры, велосипеды. Здесь мы собирали полезную для перехода информацию: частоты французского метео для открытого моря, лучшие порты на Канарах, приливные таблицы для пролива.
При выходе из Гибралтара необходимо учитывать фазу прилива.
Если выйти в благоприятный момент, через пару часов будешь в открытом море, если же нет, то на медленной лодке, такой как наша, есть риск через пол дня оказаться в точке отправления.
Выходим вечером, держась вблизи испанского берега, где меньше вероятность встретиться с судами.
Огни берега теряются в ночи, и вскоре мы оказываемся в полной темноте. Ветер и течение совпадают по направлению, и море остаётся абсолютно ровным. Мы боимся встречи с судами, которых должно бы быть много в самой узкой части пролива. Должно бы… Честно говоря, мы встретили только одно судно, полузатопленное, которое в темноте приняли за скалу. Освещённое фонарём, оно было похоже на призрак. Только нос и корма возвышались над чёрной водой.
Короче говоря, судов мы не видели. Слева светился африканский берег, попутный ветер усилился, потом, после Тарифы опять стих и, очень медленно, почти при полном штиле, мы вышли в Атлантический океан.
Португальский пассат, который ещё Колумб хорошо изучил за годы проведённые на Мадере, не заставил себя ждать, ровно и мягко задул с северо-востока и через шесть дней, без всяких приключений, мы увидели северный берег острова Гран Канария.
— Земля! Земля!
Небольшую часть пути через океан мы уже проделали и, остановившись на Канарах на два месяца, общаясь с множеством людей, узнали множество полезных вещей:
— Чтобы сохранить бананы, высушите их. Достаточно порезать их вдоль на ломтики и выдержать на солнце в течение трёх дней, периодически переворачивая…
— Если у вас нет двойного стакселя, можно поставить два стакселя на одном штаге, не забудьте лишь пронумеровать карабины, чтобы защёлкивать их по порядку…
— Знаете, как использовать перевёрнутый секстант, чтобы поймать звезду в поле зрения…
Но теперь, выйдя отсюда, мы останемся совсем одни. Не будет больше африканского континента в нескольких десятках миль за горизонтом. Неделями вокруг будет только вода, тысячи миль воды.
— Когда выходим?
Уже три дня мы закупаем продукты, время идёт и, кажется, что мы никогда не будем готовы. С водой тоже проблема. Здесь, на Тенерифе, она отвратительная, отдаёт хлоркой. Со времён Колумба все мореплаватели останавливались запастись водой на острове Гомера, где она хорошая. Многие яхты поступают так же и сегодня, мы же решаем по-другому.
— Отправившись, уже никуда не будем заходить, пойдём до конца. — И мы удовлетворяемся покупкой нескольких десятков бутылей минеральной воды.
В конце концов, решаем — Отправимся на третий день после новолуния. И будь что будет. В том, на что мы собираемся решиться, нам не требуется ни чьё одобрение, только мы и океан. Мы сделали всё возможное, чтобы встретиться с ним и надеемся лучше узнать и понять его во время путешествия.
Вообще то до нас всеми этими маршрутами прошло множество людей, в том числе на надувных лодках и на вёслах. В их рассказах говорится о приятных и постоянных пассатах, голубом небе, о тянущихся бесконечными рядами, словно почётный караул, облаках.
Но, не смотря на всё это, ночью мы не можем уснуть.
— Карло. Спишь?
— Нет
— Я тут подумала…
Мне приходит в голову, что у нас недостаточно хлеба, что бананы, которые мы положили сушиться, ещё недостаточно высохли и могут испортиться, что секстант, барометр и часы не совсем в порядке, и что возможно…
Утром выбираем якорь и медленно проходим мимо других яхт.
Слышим приветствия и пожелания удачи на всех языках. Дик спрашивает, как мы спали и уверяет, что в море будем спать лучше.
Он улыбается, демонстрируя белоснежные зубы made in USA, но его глаза блестят.
— Завидую вам жуткой завистью — были последние его слова.
Когда мы подходим к выходу из порта, он три раза дует в свою мадагаскарскую раковину, желая удачи.
В море дует северный ветер.
2. Океан.
Был один из первых осенних холодных вечеров, лёгкий туман висел над улочками старого Милана. Мы с Лиззи сидели за столиком на маленькой площади Кармине, после очередного, похожего на сотни других, дня проведённого в офисе, собираясь принять последний аперитив и разойтись по домам.
Тогда у меня уже была лодка и я мечтал…
— Когда-нибудь я решусь отдать швартовы и отправлюсь, возможно, в кругосветку.
— Если соберёшься, я с тобой — был ответ Лиззи. Я не думал, что она говорит всерьёз. У неё была дочь, семья, работа, родственники и весь этот мир друзей и увлечений, в котором она вращалась как королева или укротительница в цирке.
— Ты на самом деле пошла бы со мной?
— Да. Если ты отправишься, я пойду с тобой.
Это не могло быть правдой, но она настаивала и смотрела на меня глазами полными спокойной уверенности и такой решимости, на которую я никогда не был способен.
— Учти, это только мечта. Я никому о ней не рассказывал. Если не уверена, лучше ничего не говори.
— Не беспокойся. Если ты соберёшься, я с тобой.
— И когда отправляемся?
— Через два года?
— Через два года.
Ровно два года и шесть месяцев спустя мы отдали швартовы и отправились к далёкому горизонту.
Как я представлял себе тогда, как это будет? Какой мне представлялась наша жизнь на лодке, переходы, целые месяцы, проведённые между небом и морем?
Не помню. Возможно, я даже не пытался это представить. Лиззи до этого почти не ступала на борт яхты, а мне доводилось совершать лишь короткие переходы с многочисленным экипажем и только летом, когда всё очень просто…
16 октября 1988 года, воскресенье.
День первый. Сильный ветер. Небо затянуто бегущими и громоздящимися друг на друга облаками. Облака низкие, облака высокие, серое небо и по морю катятся длинные, неприятные волны.
Иногда гребень волны ударяет в корму и обрушивает на борт потоки воды. Решаем попробовать заменить стаксель на тяжёлую геную, надеясь, что с большей парусностью у нас будет больше скорости, чтобы убегать от догоняющих гребней. Отправляемся на бак, хватаясь за леера, стойки, ванты, за всё, что попадается под руки.
Лиззи останавливается у мачты, работать с фалом, я пробираюсь на самый нос, чтобы собрать парус:
— Ты готов? — кричит Лиззи.
— Готов! — кричу я, хватаясь одной рукой за нижнюю шкаторину, а другой, держась за носовой релинг, чтобы не выпасть за борт от беспорядочной болтанки. Лиззи отпускает фал, я собираю парус в охапку, прежде чем он окажется в воде. Выщёлкиваю карабины со штага и креплю парусину к леерам. Лиззи уже тащит с кормы жёлтый мешок с тяжёлой генуей. Мы вынимаем её из мешка, защёлкиваем карабины на штаге, крепим фал и шкоты.
— Готов?
— Готов!
Лиззи повисает на фале и поднимает 35 квадратных метров генуи. Я набиваю шкот, пока она не перестаёт биться и наполняется ветром.
Всё, манёвр закончен. Но менее чем через пол часа ветер усиливается, и мы вынуждены вернуться на бак, на палубу скользкую от брызг, чтобы снять геную и снова поставить маленький стаксель, который, со своими 22 метрами прочнейшей парусины, лучше противостоит ветру и меньше нагружает рангоут.
Ещё чуть позже начинается ливень, сопровождаемый порывами ветра. Берём третий риф. Море белое от падающих капель и брызг.
Шум дождя заглушает шум волн. Мы сидим в кокпите, вода стекает с капюшонов непромоканцев.
— Знаешь, мы ведь на пути в Америку…
— Да. Но в прошлом году я летала туда самолётом. Было менее утомительно.
Силуэт острова Гомера, видневшийся на рассвете, теперь пропал среди туч, и мы остались одни посреди моря и волн. После ночных вахт мы чувствуем себя смертельно усталыми. Лиззи выглядит бледной. Лодку качает, палуба непрерывно поднимается и опускается у нас под ногами. Койки влажные. Носовая каюта забита лотками с сушёными бананами, наполняющими воздух сильным тяжёлым запахом. На самом деле мы сильно устали и страдаем морской болезнью. Весь день лежим на койках, в то время как лодка идёт сама, под управлением ветрового рулевого. Один спит, другой бодрствует, контролируя курс, паруса и нет ли судов вокруг.