Алмазная пыльца

— Неправда, Рядно! Седьмого октября, то есть накануне смерти Измайловой, где-то около пяти вечера вы ей звонили. Просили встретиться, но Наташа вам отказала. Сказала, что идет в кино.

— Это тебе покойница доложила? — дерзко бросил Борис.

— Ее мать слышала ваш разговор.

Рядно побледнел, стал не таким самоуверенным:

— Да… Отказала! Сам ты себя, начальник, и высек. Хотел встретиться, да не встретился. Она с другим оборвалась.

— Хватит, Рядно! — гневно прикрикнул Иван. — Вы встретились! Но позже. Около десяти вечера на конечной остановке автобуса № 5.

— Врешь! — подскочил Рядно. — И духа моего там не было.

Перепалку оборвал Нетребо:

— Сядьте, Рядно! А вас, лейтенант, прошу повременить с вопросами. — Медленно размял новую папиросу, зажег спичку и, глядя в глаза Бориса, продолжил:

— Итак, вы встретились с Измайловой или нет?

— Нет! Нет! И нет! Я уже сказал — нет!

— Тогда до малейших подробностей припомните и объясните, где вы находились с девяти вечера до двенадцати ночи седьмого октября?

— Значит, с девяти до двенадцати?.. Ага… — он опять ухмыльнулся. — А дело не пришьешь, если правду скажу?

— Уж больше, чем сейчас шьем…

— Дома я был. Самогон в сарае гнал. Потом с горя чекалдыкнул…

— С какого же это горя?

— Из-за нее все. Любил стерву, — неожиданно признался Борис.

— Так… Значит, самогон? Кто сможет подтвердить?

— Свидетелей на такую кухню не зовут, — угрюмо пробасил Рядно.

— Жаль. Пригодились бы. — Нетребо сбил с папиросы пепел. — И пил в сарае? Или на люди вышел?

— Один пил.

— Один только горький пьяница пьет. Кто же тогда физиономию вам разукрасил? По нашим данным, царапины на вашем лице появились с седьмого на восьмое октября.

На правом виске Бориса нервно забилась кровеносная жилка.

— Не знаю, кто шлифонул. Был бухой в доску.

— Так ли? — все настойчивей нажимал Виктор Ильич. — На работе сказали, что кошка царапнула, а вот лейтенанту, дескать, кто царапнул, того уж нет! Вспоминаете?

Рядно с опаской глянул на Сайко и жалко пробормотал:

— Я же пошутил, начальник… Понимаешь… Пьян я был в стельку. Пил дома. Это точно помню. Где-то ночью забарабанили. Вышел. Даже глаза не расплющил. Меня раз… и словно граблями по роже. Еще по носу шарахнули. Юшкой умылся. Упал и дальше ничего не помню. Верь не верь.

— Сказки рассказываешь, Рядно! — Иван торопливо и со злостью раскрыл дверку тумбы своего стола, вытянул верхний ящик и извлек оттуда желто-грязную, пропитанную йодом и кровью марлевую наклейку.

— Вот доказательство. Узнаешь?

Глаза у Рядно полезли кверху, сильно наморщился узкий лоб.

— Ну…

— Не ну, а это та наклейка, Рядно, что красовалась на вашем лице. А на ней, между прочим, и под ногтями убитой — ваша кровь и кожа. Это заключение экспертизы.

— Так вот как ты меня наколол! — разъяренно вскочил Рядно. — Вот зачем наклейку велел заменить!

— Сядьте! Сядь! — одновременно прикрикнув Нетребо и Сайко.

Рядно, белый, как мел, сел.

— Я?! Тут что-то не то. Не то!.. — Он вдруг заорал: — Гады! Дело шьете? Номер не пройдет. Я ее не убивал. Не убивал! Я ее любил. Слышите?

— Ладно, Успокойтесь, Рядно! — с подчеркнутой строгостью сказал Нетребо. — Нам нужна правда. Посидите, подумайте.

— Посидите? — вскрикнул Борис. — А где санкция прокурора? Я законы знаю, начальник.

— Будет. Пока вы задержаны по подозрению в убийстве.

Его увели, и в комнате повисла тишина. Только тихо шуршал невыключенный магнитофон.

Виктор Ильич посмотрел еще раз на окурки, оставленные Борисом. Еще не высохшие мундштуки были свернуты в конусы. Очень похожие на окурок, который найден недалеко от места смерти Измайловой.

— Ваня, возьми аккуратненько эти оригиналы и отправь на экспертизу, — указал Нетребо пальцем на окурки Бориса.

Результаты экспертизы обещали сообщить завтра.

Нетребо ушел на доклад к Седых.

Едва Иван сел — позвонил дежурный:

— Тебя или Ильича просит задержанный. Хочет что-то сообщить.

Часы показывали без десяти два, но на улице было пасмурно, и в изоляторе тускло горела матовая лампочка. Борис сидел на топчане у небольшого решетчатого оконца. Не успел Сайко открыть дверь, как он вскочил:

— Слушай, начальник! Есть у меня алиби, есть! Как я усек, Наташку угрохали где-то между девятью вечера и двенадцатью ночи. Так?

— Допустим.

— Слушай, начальник! Я вот что вспомнил. В то время я действительно самогон гнал. Вот крест! Когда в сарае лавочку прикрыл и, значит, в хату топал, меня баба Саня видела. Это соседка моя. Из-за забора она зырила. Я ей, ведьме, еще что-то нагрубил. Уже тяпнутый был. Все время баба-яга за мной следит. Арестант ведь бывший. Видела она меня, стерва. Ей-богу, видела. Страсть какая любопытная. Это было часов в одиннадцать. Только может не сознаться. Не подтвердит, гадюка! Я ей как кость в глотке.

— Ну, что ж, проверим, Рядно! — спокойно заверил Сайко. У него не было и тени сомнения, что тот врет. Хитрец: дескать, «не сознается бабка».

Когда Сайко вернулся к себе, Нетребо уже был на месте.

— Ну?.. И зачем тебя потребовал Рядно?

Сайко рассказал.

— Так… Надо проверить. Кстати, не одну бабку спроси. Уж коль такую вину валим, тут надо, чтоб без сучка-задоринки. Бери газик и действуй. Зайди к прокурору и возьми санкцию на обыск квартиры Рядно.

Рядно не соврал. Сразу за сараем, перерезая редкий яблоневый садик, тянулся низенький заборчик из серых ветхих досок. Он разделил два двора: Рядно и бабки Сани. Старая бабкина избенка находилась метрах в семи от забора. Едва газик остановился и затих, бабка Саня приоткрыла дверь, вначале высунула на улицу голову с острым носом, затем высунулась на крыльцо вся. Седая, горбатенькая, в вылинялой фуфайке и черном с кистями платке, она действительно напоминала бабу-ягу.

Иван вылез из машины и вошел во двор.

Познакомились. Бабку звали Александрой Филипповной.

— Так вот, Александра Филипповна, — после краткого предисловия сказал Сайко, — Борис утверждает, что в тот вечер он был дома, и вы лично его видели. Это было часов в одиннадцать. Он вам даже нагрубил. Можете это подтвердить?

— Врет окаянный! — гневно выкрикнула старуха. — Баламут он несусветный. Издеватель! Господь правду видит. В одиннадцать часов я и на улицу-то не выходила. Уже спала.

— Вы точно это помните?

— А как же, касатик! Седьмого праздник конституции-то был. Сестра у меня гостила. Целый день с нею стряпали да чаевничали. Потом в дорогу ее собирала. Намаялась…

— Если мы вам устроим с Борисом очную ставку, вы подтвердите это?

— Да я под крестом подтвержу! Его, идола, д-давно бы к рукам! — она говорила с такой запальчивостью и убежденностью, что Иван невольно подумал: «Да, допек ее Рядно».

— Больше ничего вы не можете сообщить о Борисе?

— Что о нем сообщишь? По нем тюрьма давно плачет. — И вдруг что-то вспомнила: — Так говорит, в одиннадцать часов меня облаял? Врет антихрист! Он же только без двадцати час домой вернулся. На легковушке — с шиком.

— На какой легковушке? — насторожился Иван.

— А бог его знает. Я в них не разбираюсь. Подъехала к двору и сразу фары потушила. Потом у крыльца он с кем-то шебаршился.

— Постойте, бабуся, — волнуясь, прервал Сайко. — Вы ведь сказали, что в одиннадцать уже спали.

— Так то ж в одиннадцать. Потом проснулась. Сестра разбудила.

— Будь так. Но как вам удалось так точно запомнить время?

— Я тебе уже доложилась: сестра у меня гостила. Из, Саратова приехала. В тот день, седьмого октября, домой ее выпроваживала. Билет на поезд взяли. А он, окаянный, от нас идет ночью. Без пятнадцати два. Вот мы на час ночи и заказали такси. В окошко эту машину выглядывали. Глядь — фары! Я и глянула на часы. Без двадцати час. Вышла на улицу, а машина, оказывается, не к нам. К Борису. Так и засекла. Наша ровно в час подкатила.