Страница 23 из 68
«Если вы разрешите мне под конец сделать по секрету еще одно замечание, синьора, — добавил он и слегка склонил лысую голову, глядя поверх роговой оправы очков, — то я сообщу вам, что в числе постоянных покупателей моего покойного отца, завещавшего мне и мастерскую и магазин — фамильную фирму, которой мы владеем уже четыре поколения, в свое время были даже коронованные особы. Я вспоминаю прежде всего ее величество покойную русскую царицу Александру, разборчивую даму, как говорил мой добрый отец, и верную покровительницу нашего города. Мы работали для высокопоставленной заказчицы много лет и много зим. И если сказать, что Altezza serenissima[13] в общей сложности приобрела у нас лично для себя и для подарков целых пять тысяч душ (так принято именовать и считать художественных кукол), то эта цифра осторожности ради явно приуменьшена. Боже мой, куда теперь девались эти маленькие коллекции?»
Заметив, что покупательница еле сдерживает нетерпение, он спокойно сделал отстраняющий жест и заставил ее слушать дальше.
«Прошу прощения, сударыня. Я не «monarchico»,[14] боже избави! Но согласитесь: куда выгоднее, чтобы правители распоряжались целлулоидными и восковыми фигурами, нежели человеческим духом и телом. У меня есть в Сан-Стефано строгий духовник, патер Джачинто, он постоянно меня допрашивает: сколько ты выжимаешь из своих покупателей? Сколько платишь своим молоденьким работницам? Сколько опускаешь в церковную кружку? А я отвечаю: «Reverendissimo,[15] я далек от политики, но я продавал куклы царице, чтобы ее наследный принц свертывал головы и выкручивал ноги не людям… Разве это не доброе дело?» Вы смеетесь, синьора. Человеку нужен громоотвод. Если отвести гнев наверху, у нас не будет развалин, не будет братских могил…»
«Синьор Убальдино, — воскликнула уроженка Зальцбурга, — у меня дома ребенок, пятилетняя дочка, она не ломает и не уродует свои человекоподобные игрушки; она обращается с ними нежно, ухаживает за ними, обожает их!»
«Tanti auguri, счастливый случай, поздравляю, — сказал владелец магазина, — побольше бы кротких созданий, таких прелестных и чистых, только бы их не искалечила жизнь! Не желаете ли выбрать для вашей примерной малютки какой-нибудь персонаж из классических легенд? Вот, например, Елена, сестра Диоскуров. Говорят, что, любуясь прекрасным, мы сами становимся прекрасными…»
В эту минуту из нового города, со стороны казино, донесся странный назойливый шум. Как будто жужжание большой стрекозы, нарастая, перешло в свистящий, пронзительный скрежет и, достигнув высшей ноты, снизилось по хроматической гамме.
Мы прислушались, разговор оборвался. И когда странное гудение, сопровождавшееся треском, исчезло, Убальдино поспешно схватил в углу черный люстриновый пиджак и надел его прямо на синюю рабочую блузу.
«Извините, синьора, — нервно сказал он, — мы только что слышали, как приземлился синьор Болаффия; с минуты на минуту он может прийти сюда…»
Для меня это был веселый сюрприз. «Разве при казино там внизу есть собственный аэродром?» — «Нет, сударь, но синьор Болаффия (вы, конечно, слыхали о нашем электромагнате?) обычно сажает свой синий вертолет за кортами, на лужайке. Если понадобится, он может посадить его на плоской крыше пять метров на четыре. Во всяком случае, пари с семейством Валлефредини он выиграл: бумс, и он сел в их сад на крыше, все рододендроны поломались и полегли, а машина уцелела». — «Черт возьми, откуда этот король переменного тока прилетел сегодня?» — «Это никому не известно. Вот уже несколько недель, как он свил гнездо в новом бунгало близ Сан-Ромоло, наверху, на склоне нашей Биньоне…» — «А сейчас вы его ждете сюда?» — «Вот именно. Тягостные четверть часа. Н-да. Дела никудышные. Слышали о престарелой графине Прини? Эта дама, видно, пронюхала, что я затребовал ее трех гейш в кимоно, подарок царицы, ни для кого иного, как для синьора Фабиано. Теперь она заломила за них тройную цену, старая сова!» — «Я не совсем понимаю, какие гейши?» — «Ах, это глупая история. Впрочем, она была напечатана в газете «Локаль-анцейгер». Дело в том, что в 1911 году царица Александра Федоровна была приглашена на рождество семейством Прини в замок Вареццо. Тогда-то она и привезла графине набор японских кукол. Из мастерской моего отца. И подумайте, три из них еще уцелели и прилично сохранились. А теперь они продаются: так сказать, реликвии…» — «Неужели Болаффия гоняется за такими редкостями?» — спросил я с сомнением. «Да нет же. Ему-то плевать на музейные экспонаты. Но существует еще синьора Леонтина, его супруга». — «Ну, и что?» — «Говорят, она в дальнем родстве с семейством Прини. И в жестокой ссоре с обедневшей графиней». — «Вот как! — воскликнул я. — Значит, злобная Леонтина хочет все скупить, чтобы опустошить замок своего врага… Пока эта древняя тетка совсем не обнищает и, как одинокая старая сова, не улетит навсегда…» — «Итальянская аристократия», — сказал Убальдино и всплеснул руками. «Цветущая Ривьера», — сказал я и развел руками.
Я думал увидеть модную велюровую шляпу, трость с набалдашником из накладного серебра, перчатки из антилопьей замши, но ничего подобного не оказалось. Это не был денди из тех, что живут в аристократических отелях. В магазин Убальдино всунулась тощая фигура ниже среднего роста в летном обмундировании из кожи мышиного цвета. Лет ему было около пятидесяти. Узкое сильно загорелое лицо, иссиня-черный, явно выкрашенный, до блеска напомаженный чуб. Оливковая физиономия с цепким взглядом и хищной челюстью. Он с дальнего юга, вырос там, внизу, на вулканическом мысе. Его отец еще погонял вьючных ослов в облаках едкой пыли, поднимавшейся в лощинах от засохшего туфа и лёсса, когда туда подкатывала коляска хозяина, у которого он арендовал землю. Его мать с кроткими глазами рабыни на морщинистом лице и постоянным страхом, сосущим под ложечкой, должно быть, еще носила малыша в мешке на согбенной спине, а после заката солнца, принарядившись, шла с кувшином воды на голове. Да и сам смуглый карапуз, верно, еще пас овец богатого соседа. Как поучительно для всего света то, что карапуз теперь почти «дон», во всяком случае босс, контролирующий концерны, и то, что он к тому же обосновался на аристократическом севере полуострова, где проживают гордые, избалованные, злобные собственники, которые относятся пренебрежительно к этому выскочке, явившемуся оттуда, снизу, и все же его боятся. Теперь потомок сарацинов вершит дела надменных правнуков лангобардов. Беда, если они ему не угодят! Тогда им придется вместо трех трапез в день ограничиться одной… Vae victis![16]
Здесь, в магазине, маленький человек кажется крупнее, чем на улице. Привычка вместо автомобиля чванливо пользоваться исключительно личным вертолетом и, пренебрегая проторенными путями на земле, двигаться в безграничном воздушном пространстве придала походке этого властелина нечто сдержанное и вместе с тем неустойчивое, колеблющееся и независимо уверенное, словно он стремится, как в опьянении, жонглировать измерениями, проникать сквозь стены и во всякое время, по желанию, проскальзывать меж двух силовых полей. Он размахивает шлемом и летными очками, держа их в левой руке, и его небрежная манера вяло покачивать руками от локтей, словно повисшими крыльями, бесспорно, делает его похожим на чайку.
Пробормотав «riverenza!»,[17] едва заметным кивком синьор Болаффия приветствует присутствующую даму, не обращая никакого внимания на ее спутника, то бишь на меня, повертывается на каблуках к испуганному синьору Убальдино, который уже прислонился к двери, не полагаясь на свои ослабевшие ноги. Лоб и виски синьора Болаффия как бы окрашены умброй, — этой бурой естественной краской, которую так любят жители Средиземноморья; согласно специальной научной литературе, она, оказывается, является смесью гончарной глины и окиси железа и марганца. Эта окраска как бы выявляет «глиняную» сущность синьора Болаффия, на самом же деле это не что иное, как южный оттенок багровой краски гнева. Мне часто приходилось видеть, как вспышки ярости точно так же заливали лица калабрийцев, луканцев, сицилианцев и эти лица принимали приглушенный оттенок их великолепных глиняных сосудов, краснели же одни только белки глаз.
13
Светлейшее величество (итал.).
14
Монархист (итал.).
15
Ваше преподобие (итал.).
16
Горе побежденным! (лат.)
17
Мое почтение! (итал.)