Страница 8 из 12
«Молода еще, шашни не закрутишь. Да и с итальянскими девчонками вообще шутки плохи». — Фрэнк прищурился. Он знал, что такой взгляд действует на женский пол безотказно.
— Приходи двенадцатого меня поздравить. И непременно с подарком.
— А что… Что подарить тебе? — Она облизала пересохшие губы — красные, как кораллы.
— Подумай хорошенько, чего мне больше всего хочется? — Он многозначительно улыбнулся, и малышка совсем смутилась: щеки запылали, ресницы — черные и загнутые — затрепетали.
— Нэнси свяжет красивую салфетку на стол, — нашлась Долли. — Она у нас умелица.
Подарок потряс даже циничного Фрэнка — в центре белоснежного кружева были вывязаны его инициалы, изящно переплетавшиеся с веточкой цветов.
— Офигенно! Это будет моя любимая салфетка. Спасибо! — Он коснулся губами персиковой щеки Нэнси и замер на мгновение, принюхиваясь — от нее пахло невинностью и счастьем. — А что подарить тебе?
Она вдруг смело подняла ресницы и горячо попросила:
— Песни!
— Что?
— Я знаю все твои песни. Мне так хотелось бы иметь пластинку, чтобы всегда слушать их…
— Ну, до пластинки дело пока не дошло…
— Ой, их будет очень много! Ты лучший! — От полноты чувств глаза девушки наполнились слезами и засверкали, как звезды.
— Нэнси… — он взял ее за руки. — Мне совершенно необходимо, чтобы кто-то повторял мне эти слова каждый день. Утром и вечером…
В феврале 1939 года они уже сыграли свадьбу. Долли не могла нарадоваться: Фрэнки покончил с распутными девицами и выбрал себе замечательную жену.
Впрочем, хватило его ненадолго. Молодой муж все чаще не приходил ночевать домой, благо, предлоги у него находились легко — он же человек творческий, дел много. А финансового отчета Нэнси от мужа не требовала. Она доверяла ему и только сильнее грустила, получая от него деньги на расходы, — сумма с каждым разом все уменьшалась.
— Ты же понимаешь, Нэнси, артисту приходиться обновлять сценический костюм и давать взятки, не подмажешь — не поедешь, — успокаивала невестку Долли, прекрасно понимавшая, что ее сын тратит заработанное отнюдь не на семейные или деловые нужды. — Он же у нас высоко метит!
«Эй, не дрожи, держи удар. Твой час пробьет»
Ансамбль Бенни Гудмана был очень популярным в Америке тридцатых годов. Как это часто бывает в творческих коллективах, состав его периодически менялся, и вот однажды один из его музыкантов — Гарри Джеймс — задумал создать свой ансамбль, которому требовался вокалист.
В июне 1939 года оркестр Гарри выступал в нью-йоркском концертном зале «Парамаунт». Именно тогда в игру вступил так горячо призываемый Фрэнком счастливый случай. Лежа в постели вечером после концерта, Джеймс слушал трансляцию бэнда Харольда Арлена из «Растик кэбин» в Инглвуде.
— Дорогая, послушай-ка этого парня! — крикнул он жене и прибавил звук. Фрэнк исполнял шлягер «Когда поет душа».
— Вот и пригласи его на прослушивание, — промычала Маргарет, закручивавшая волосы на крупные разноцветные бигуди и подбородком зажимавшая щетку.
— Ты запомнила его фамилию?
— Да они вроде ее и не называли.
— Фу, черт! — Гарри вскочил. — Всегда так: как что-то понадобится — ищи-свищи!
На следующий день он разыскал придорожный клуб в Инглвуде, оказавшийся той еще дырой. Пустой зал, поднятые на столы стулья, влажный после мытья пол пах грязной тряпкой. Парнишка со шваброй вызвал хозяина клуба. Завидев гостя, «ковбой» Том Уоринг расплылся в приветливой улыбке и снял шляпу:
— Кого я вижу! Мистер Джеймс! Какими судьбами?
— Мы знакомы, сэр? — Родители Гарри были цирковыми артистами, и роскошь манежного карнавала наложила отпечаток на его вкус в одежде. Рыжие замшевые брюки, яркое полосатое мексиканское пончо и узкий кожаный ремешок на лбу, сдерживающий буйство темных вьющихся волос, — все это выделяло его из толпы. Да еще и манеры — Гарри всегда держался аристократом.
Том Уоринг оценил это:
— Видите ли, я большой поклонник группы Гуд- мана, а теперь делаю ставку на вас. Присаживайтесь. — Он снял с ближайшего стола стулья. — Виски с содовой? Кофе?
— Спасибо, дружище, в другой раз. Я по делу. У вас в оркестре работает певец… Не знаю его имени. Могу я его увидеть?
— Певец? — Том пожал плечами. — Да у нас нет никакого певца… — Он поскреб жидкую поросль на макушке. — Впрочем, тут работает конферансье, который немного поет. Вряд ли он…
— Скажите, что я хочу с ним встретиться.
Явившийся в темный пустой зал парнишка оказался совсем молодым и настолько не соответствовал услышанному Джеймсом голосу, что тот засомневался и попросил его спеть что-нибудь.
— Прямо так, без оркестра? Впрочем, можно, босс, мне все равно…
Фрэнк запел. Одна песня, вторая, третья — Гарри не останавливал, вслушиваясь в звучание голоса. Да, это было именно то, что он искал!
— Спасибо, дружок. Сколько тебе лет?
— Двадцать три. Я не такой зеленый, каким выгляжу. И у меня огромный опыт работы с аудиторией…
— Мой бэнд выступает в концертном зале «Парамаунт». Приходи туда завтра часам к трем, после репетиции. Я хотел бы продолжить наш разговор. Скажешь, что ко мне, я предупрежу.
На утренней репетиции Гарри, выделывавший на трубе сложнейшие пассажи, увидел в зале своего вчерашнего знакомого. Не сдержавшись, тот бурно зааплодировал его исполнению.
Музыкант спустился в зал и протянул Фрэнку руку:
— Называй меня просто Гарри. А ты — Фрэнки. Понравилось?
— Гарри, это классно! Твоя труба на первом плане — чудо! Особенно в балладах…
— Ради этого я и вырвался на свободу. Такой кайф — играть все, что захочешь! И знаешь — это полезно для души.
— Музыка всегда лезет прямо в душу. Недаром же в соборах без нее никуда. Мне кажется, твой оркестр далеко пойдет. Будет настоящий лом.
— Понимаешь, я хочу продолжать свинговать, но чтобы при этом под нашу музыку было легко танцевать.
— Именно — танцевать! Слишком многие музыканты гонятся за сенсацией и ускоряют темп настолько, что под него просто невозможно двигаться! — подхватил идею Фрэнк.
— Мы делаем упор на средний темп и при этом сохраняем свинг.
— Похоже, вы и про внешний вид не забываете. Обалденные костюмы!
— Мне нравятся, — пожал плечами Гарри. — Я вообще поклонник цирка, всяких забавных трюков…
Оркестранты Гарри носили красные, расшитые блестками пиджаки и белые галстуки. Сам Гарри освоил особую манеру игры на трубе: он так надувал щеки, что, казалось, они вот-вот лопнут. В Си- натре он уловил нечто большее, чем вокальное мастерство. Голос парня брал за душу, а это дорогого стоит, научить такому нельзя — либо есть, либо нет.
— Выходит, ты готов заключить со мной контракт? — Прищурившись, Гарри в упор посмотрел на Фрэнка.
— Запросто! Это вонючая конура в Инглвуде мне осточертела. У вас другой полет. — Он оглядел великолепный зал. — Высший пилотаж!
— Лучшая концертная площадка в Нью-Йорке. Увы, мы не всегда работаем здесь. Но и на помойке не валяемся. По рукам? Постой, вот только одно меня не устраивает — твое имя. Извини, но его совершенно невозможно запомнить. Надо придумать что-то броское, короткое.
— Э нет! Мое имя останется при мне. Оно как родимое пятно — не отмоешь. Бери меня вместе с ним или… — Фрэнк грозно выдвинул вперед подбородок с милейшей ямочкой.
— Ого, ты горячий парень. О'кей! Фрэнк Си… Синатра. После «си» хорошо бы пустить «до», ну уж ладно.
«Она шагает по пятам, твоя судьба!»
Свои первые композиции новый вокалист записал с бэндом Джеймса в июле того же года. Это были песни From The Bottom, Of My Heart и Melancholy Mood, ставшие впоследствии настоящими шлягерами.
Оркестр Джеймса хорошо принимала публика, о нем писали первоклассные специалисты.
— Твоя похвала в адрес моей трубы и бэнда выше всяких ожиданий. А как тебе мой вокалист Синатра? — спросил однажды Джеймс критика, ведущего колонку в музыкальных журналах.