Страница 2 из 12
— Можно было бы и аккуратнее шуровать, Кар- лито! — ворчал, сжимая кулаки, осунувшийся от волнения отец. — Чего теперь-то застыл? Поднажми, док!
Карло Тино, бордовый от напряжения, старался изо всех сил: тряс младенца, шлепал его по синей попке, но тот не подавал признаков жизни.
— Сейчас надо думать о Долли. И не вертись у меня под ногами! — гаркнул Карло и занялся обильным кровотечением, грозящим самыми серьезными последствиями для впавшей в забытье матери. Он никак не мог решиться объявить Мартину, что его сын мертв.
К счастью, неладное заметила бабушка ребенка, многоопытная сицилийская крестьянка. Она сунула младенца под кран с холодной водой, потом окунула в горячую… Доктор перекрестился, услышав громкий крик мальчика.
— Богатырь вырастет. Парень весит, как нормальная двойня, — сказал Карло Тино, когда все кончилось и они вдвоем со счастливым отцом пили темное сицилийское вино за тем же столом, вымытым и застеленным парадной скатертью. — Вот только детей у Долли больше не будет…
Нарекли новорожденного Фрэнсисом Альбертом Синатрой. Долли не сомневалась: если не богатырем, то знаменитостью ее единственный сын будет непременно.
«Хранили звезды в синеве свои предначертанья…»
К семи годам он стал щуплым тонкошеим мальчишкой, вертлявым и задиристым. Книги не очень- то интересовали Фрэнсиса, да и буквам научить парня пока не удавалось. И что с того? Толстый или худой, разумный или озорной — какое это имеет значение, если материнское сердце знает наверняка: ее ребенок совершенно необыкновенный. Глядя в ярко-голубые глаза Фрэнки, Долли тонула в мечтах: он станет великим, банкиром, дельцом, авиатором — да мало ли кем! Но уж точно не боксером и, само собой, не ученым и не певцом…
В Рождественский вечер тысяча девятьсот двадцать второго года Долли готовилась к торжеству — из Италии приехала ее одинокая двоюродная сестра, высохшая старая дева Анжелина с желтыми зубами, ярая защитница женской чести. В связи с этим на праздник, хоть и считавшийся семейным, получили приглашение люди солидные, но одинокие. Долли специально приурочила к Рождеству десятилетний юбилей свадьбы с Мартином — что мелочиться из-за трех дней? Секретарь Уолшмэн из магистратуры, мисс Панталотти — хозяйка булочной, директор школы вдовец Билл Лоуренс, холостяк Марчеллини — все охотно откликнулись на приглашения и явились с подарками. Желание свести директора школы с сорокалетней девственницей Анжелиной было тайной причиной затеянного Долли сборища. Она приготовила щедрые угощения и позаботилась о подобающем развлечении. Зазвав Фрэнка на кухню, мать, присев на корточки, строго заглянула в его честные глаза.
— Ты, сынок, будешь сегодня нашим Ангелом! — Долли пригладила ладонью мокрые, тщательно расчесанные на прямой пробор мягкие волосы сына. В костюмчике с длинными брюками и шелковым синим бантом под подбородком мальчик казался таким взрослым! А уж красавчик — взгляд не отвести!
— А что делают ангелы, когда все едят? — насупился Фрэнк, косясь на ломившийся от тарелок и вазочек кухонный стол. Благоухающая ванилью и корицей вкуснятина предназначалась конечно же гостям. — Ангелам можно сладкое?
— Им можно все! То есть… — спохватилась Долли, — ты будешь есть вместе с нами все, что захочешь. Но потом споешь. То, что мы с тобой разучили: «Пошлют нам радость небеса, восславим Деву и Христа…» — ты же помнишь?
— Фу-у-у… Лучше веселенькое. Что папа поет: «Я люблю свою девчонку, ничего, что ноги тонки, я люблю свою милашку — одноглазую мордашку!» — Он засмеялся беззубым ртом: два передних качающихся зуба Долли вытащила перед самым праздником под поросячий визг сына.
— Нет, милый, это плохая песня. Ее на празднике не поют. «Пошлют нам радость небеса…» — только это, торжественно и нежно. Договорились?
Фрэнк кивнул, шмыгнув носом.
И вот десерт подан гостям, а он стоит на табурете, наряженный, торжественный, и смотрит сверху на рождественский вертеп под елкой: Мария в сиянии из фольги, прижимающая к груди крошечного младенца, осел, длинноносые старцы с клюками и самое интересное — овцы. Фрэнк успел проверить, из чего они сделаны: крашеная, вымазанная клеем вата, палочки-ноги и морды из разрисованного воска… Фрэнк вспомнил, как отец врезал ему по уху. Треснул сгоряча, а когда Фрэнк развопился, посадил на колени и спел ему про одноглазую мордашку. Вот смеху-то было!
— Ждем, ждем! — захлопали раскрасневшиеся, довольные угощением гости.
— Пошлют нам радость небеса, восславим Деву и Христа… — прошептала Долли.
Голубые глаза хитро блеснули. Фрэнк скривил постную мордашку и торжественно, на мотив гимна, зашепелявил:
— Я люблю швою девшонку, нишего, шо ноги тонки…
Никто не улыбнулся, не поняв, в чем дело. Долли схватила подмышку брыкающегося шалуна и утащила на кухню:
— Ишь, что надумал, дурень! Будешь сидеть здесь и молиться, обалдуй, душегуб! — Расстроенная мать тяжелой ладонью шлепнула тощую попку. — Проси Деву Марию, чтобы она простила тебя и послала утешение. Хорошенько проси, горе мое!
— Только ты меня больше не дери! — загундосил «душегуб», но дверь в кухню захлопнулась. — Я попрошу прощения.
И он просил. В полутемной кухне, наполненной волшебными ароматами, под шум доносящихся из комнаты голосов, ныл о свершившейся несправедливости. Он ведь только хотел всех повеселить. Но оказался не понят — наказан и сослан в темноту. Сидит здесь голодный, а остальные жуют там пирожные и сдобные рулеты. За что? Фрэнк наплакался вволю. Потом отыскал припрятанную на полке коробку и захрустел миндальным печеньем. Забравшись на стул, он уставился в окно в ожидании Вифлеемской звезды. А какая она, если их там, над крышей соседней булочной, полно — рассыпались, как огоньки на елке у мэрии. И что за утешение она пришлет? Каким образом — по воздуху? Да, взрослые любят сочинять сказки…
Однако утешение ожидало молившегося, хотя и молился Фрэнк кое-как. В это самое время за тысячи миль отсюда, в городке Смитфилд, что в Северной Каролине, миссис Молли Джонсон, жена табачного фермера, родила седьмого ребенка. Девочку назвали Люси. В хлеву за стеною комнаты блеяли настоящие овцы, а Люси спала, уткнувшись крохотной мордашкой в теплую молочную грудь матери. И никому из смертных не дано было знать того, что всеведущие звезды уже обозначили своим загадочным движением: пути Фрэнки и Люси пересекутся и брызнут фонтаном искр, как сомкнувшиеся в коротком замыкании провода.
«Парням иногда не вредно подраться»
Единственного сына в семье Синатра конечно же баловали, поощряя его капризы. А он и не думал скромничать. Дорогие игрушки, новые вещи и никакой тяги к занятиям — Фрэнк гонял во дворе мяч, бил окна соседям, остервенело дрался с мальчишками. Бессчетные синяки и расквашенный нос не радовали отца. Однажды он решил поговорить с Фрэнком по-мужски.
— Слушай, малыш, не пора ли учиться стоять за себя? Запомни раз и навсегда: если ты чужак, да к тому же не какая-нибудь шишка, должен уметь работать кулаками. Не ждать, когда тебе намнут бока, а брать инициативу на себя.
— Это как? — утирая нос рукавом новой бейсбольной формы, прогундосил Фрэнк.
— А вот так! — Отец одним махом сбил его с ног и, глядя сверху на поверженного пацана, пригрозил: — Не ныть! Сицилиец не плачет. И всегда начинает первым.
С тех пор Мартин стал учить сына приемам бокса. И все ждал, когда же Фрэнсис начнет расти и набирать вес. «Вот вытянется и непременно будет богатырем! — думал он. — Не зря Долли шесть кило в пузе таскала. Но кем бы ни стал в этой жизни малец, драки ему, с таким-то характером, не миновать…» Однако в обещанного доктором богатыря парень все никак не превращался, оставаясь щуплым цыпленком с тонкой шейкой. Зато драться он научился отлично.
Главные мальчишечьи потасовки обычно происходили в тупике за школой. Вот и сейчас среди пожухлой осенней листвы выясняли отношения двое. Стайка ребят держалась рядом…