Страница 6 из 101
Дорофеев ломил напрямик, через хрусткие, раскидистые, скользкие от дождя кусты. Вартанян, боясь отстать хотя бы на шаг, продирался следом. Его шинель, не защищенная плащ-палаткой, о которой он вспомнил только сейчас, набухала от сырости, становилась все тяжелее.
Вартаняну казалось, что шуршание раздвигаемых кустов, которыми они пробираются, слышно на весь лес. Но Дорофеев шел и шел, словно был уверен в безопасности.
Кустарник редел. Идти становилось легче. Дорофеев ускорил шаг.
И вдруг Дорофеев камнем упал наземь, с силой дернул Вартаняна за шинель, свирепо прошипел:
— Тихо!
За кустами пробубнили что-то невнятное. Потом мокро прошумели ветви. Все затихло. Только кропил по невидимым в темноте стволам и голым веткам неторопливый дождь.
Дорофеев тронул Вартаняна за локоть, прошептал, обдав ухо жарким дыханием:
— Давай потихоньку… — Бесшумно поднявшись, пошел. Вартанян — за ним.
Пройдя немного, Дорофеев остановился. Шепнул:
— Слышишь?
— Слышу…
В темноте позади, там, где они только что шли, все отчетливее похрустывало, потрескивало, слышался негромкий разговор. Все эти звуки с каждым мгновением яснее выделялись в монотонном, негромком шуме ветра и дождя.
— Свои? — спросил Вартанян шепотом. — По-русски говорят!
— По-русски? — Дорофеев приблизил лицо почти вплотную к лицу Вартаняна. — По-русски и власовцы и полицаи говорят. — Потянул Вартаняна за высокий куст: — Пропустим…
По ту сторону куста раз, другой прошумели задетые ветки… Двое. Прошли. Остановились. О чем-то вполголоса спрашивают друг друга…
Вартанян весь напрягся в ожидании. И вздрогнул.
— Эй, Казань! — негромко окликнул Дорофеев.
— Кто? — испуганно вскрикнул один из неизвестных. — Ты где?
— Да здесь я! — Дорофеев спокойно вышел из-за куста. По голосу он узнал Галиева, оружейного мастера, человека неразговорчивого, но любящего при случае упомянуть, что до армии он работал на казанском заводе «Пишмаш».
— Повар? — изумленно охнул Галиев. Рядом с ним смутно различалась в темноте длинная фигура его спутника.
— А это кто с тобой? — спросил Дорофеев.
— Связист…
— Какой?
— Прягин, — отозвался длинный. Голос его слегка дрожал.
Дорофеев в темноте не видел его лица, но по голосу припомнил: из телефонного взвода, жилистый такой.
Встретившиеся расспросили друг друга: как оказались здесь? Все четверо находились в центре колонны, когда туда прорвались немцы. Галиев, посланный сопровождать повозки с боеприпасами, был на одной из них. При первых выстрелах — соскочил, залег, начал стрелять из карабина. Израсходовал все патроны. Едва не попал в руки немцев. Но успел вырваться. В кустах наткнулся на Прягина.
— Ну, друзья по несчастью, — сказал Дорофеев, когда все четверо присели вплотную друг к другу под мокрым кустом, с которого капало, — нашего полку прибыло. Артелью веселее идти.
— А куда — знаешь? — усомнился Галиев.
— Не так чтобы очень… — признался Дорофеев.
— Мы с ним, — показал Галиев на Прягина, — сбились. Услыхали вас — я сказал: наши, вместе надо… А то сидели бы, ждали…
— И сейчас полагаю: ждать — самое разумное, — рассудительно заговорил Прягин. — Я тебе, Галиев, пояснял. Ориентироваться нам не по чему. В такой темноте к немцам забрести очень просто. Погибнем.
— Верно говорит, а? — сказал Галиев. — Утра ждать будем?
— Ждать нельзя, — решительно возразил Дорофеев. — Никак.
— Почему никак? — не понял Галиев. А Прягин вставил:
— Отчего же не переждать? Вероятно, наши скоро наступать начнут. Придут сюда. Соединимся без риска…
— А когда это будет? — прервал его Дорофеев. — А ежели фронт постоит?
— Тем более надо действовать осмотрительно…
Галиев снова поддержал Прягина:
— Ждать — правильно! Ночью — куда?
— Ну, вы как хотите, а мы пойдем! — Дорофеев обернулся к Вартаняну. — Верно?
— Пойдем, — не очень решительно подтвердил тот.
— Зачем спешить? — все еще не понимал Галиев.
— А затем, — Дорофеев снизил голос, хотя и так уже говорил, как и все, шепотом. — Время не терпит.
— Почему?
— Потому — знамя при нас.
— Знамя? — изумился Галиев. — У вас?
Дорофеев в двух словах объяснил.
— Ай-ай, дело какое! — забеспокоился Галиев. — Дело такое… Конечно, идти надо.
— Обожди! — перебил Галиева Прягин. — Необходимо взвесить все. Рисковать собой? Пожалуйста. Но знаменем? Не имеем права! Не имеем! — Прягин говорил с жаром, все слушали его. — Я предлагаю спрятать знамя в надежном месте. Самим поискать какой-нибудь хутор, деревню, ну, кого-нибудь из местных жителей. Может быть, через них связаться с партизанами. И ждать. Ждать, пока придут наши. И тогда передать знамя командованию. Мы сможем выполнить свой долг только так.
— Ты кем в «гражданке» работал? — поинтересовался Дорофеев, пытаясь в темноте разглядеть лицо Прягина.
— Странный вопрос! — удивился тот. Его длинная фигура качнулась. — Зоотехником на птицеферме.
— В колхозе?
— Нет, в подсобном хозяйстве… А что?
— Да ничего… Говоришь складно…
— Это к делу отношения не имеет! — с досадой перебил Прягин. — Надо рассуждать с полной ответственностью. Вы что, хотите со знаменем через немецкую передовую пройти?
— А что ж, нам тут в кустах конца войны дожидаться? — сказал Дорофеев. — И без знамени все равно бы идти надо.
— А где гарантия, что пройти удастся? — загорячился Прягин.
— На войне гарантий не дают, — без усмешки ответил Дорофеев.
— Но ведь без пользы погибнем! — стоял на своем Прягин. — А знамя попадет в руки врага. Нам этого не простят. Ни живым, ни мертвым. А сохраним — честь и хвала нам будет, сколько бы времени ни прошло.
Дорофеев чувствовал: слова Прягина во многом резонны. Никто ему не возражает. Может быть, и в самом деле Прягин прав? Но за внешне правильными словами Прягина Дорофеев угадывал что-то такое, чего он никак не мог душой принять.
Помедлив секунду-другую, Дорофеев спросил:
— А ты, товарищ Прягин, знаешь, что с полком делают, если знамени лишился?
— Знаю. Расформировывают. Но ведь это, если по трусости потеряли… А в данном случае никто не виноват. И знамя цело.
— Так про то никто не знает.
— Узнают впоследствии.
— А до того всем в подозрении быть?
— Разберутся…
— Верю. Но сейчас доказать-то нечем. А вдруг и в сам-деле полк разгонят?
— Не все равно, в какой части служить?
— Кому все равно, кому — нет… — Дорофеев повернулся к Галиеву, спросил: — А ты с нами? Решай, раздумывать некогда.
— Почему? — в голосе Галиева чувствовалась растерянность. — Зачем горячка?
— Ну, ладно! — рассердился Дорофеев. — Мы тут все рядовые, я вам не командир. Как хотите, а я в лесу отсиживаться несогласный. К своим пойду.
— Безрассудство! — шагнул к Дорофееву Прягин. — Что, повар, награду за спасение знамени получить рвешься? Идти — авантюра! Я в ней не участник.
— Ну и оставайся, береги здоровье. А ты, Галиев?
Галиев молчал. Для него привычнее было подчиняться, чем принимать решения.
— Идем, Вартанян? — Дорофеев пошел. Сзади о чем-то зашептались Галиев и Прягин. Но Дорофеев уже не слушал. Не хотят — не надо. Даже лучше без таких… Надежнее.
Вартанян поравнялся с Дорофеевым, зашагал рядом. Они прошли всего с десяток шагов, как сзади затрещали кусты. Кто-то спеша догонял их. Вот догнал, тяжело дышит. Галиев?
— А где напарник твой? — спросил Дорофеев.
— Остался! Сказал — пропадете.
«Один-то скорее пропадет», — хотел ответить Дорофеев, но сзади снова затрещали кусты, встревоженный голос приближался, звал:
— Галиев! Галиев!
— Не ори! — вполголоса проговорил Дорофеев, останавливаясь. — Тут твой Галиев.
Их догнал запыхавшийся Прягин. Никто ни о чем не спросил его.
…Шли плотной цепочкой, в затылок — так легче пробираться кустарником. Последним, осторожно переставляя длинные ноги, шагал Прягин, перед ним, чуть прихрамывая, Галиев, затем Вартанян, впереди всех Дорофеев. Никто не назначал и не выбирал его командиром. Никто не знал, что Дорофеев, прежде чем его как искусного повара определили по специальности, долго, с самого начала войны, служил рядовым в стрелковой роте, повидал всякого, солдат тертый. Но как-то так получилось: все шли за ним, слушались его, верили ему.