Собака Метцгера

Судья в своей старомодной манере церемонно повторил небольшой группе улыбающихся людей традиционные мудрости о любви и ответственности в браке. Миссис Крисп смотрела на эвкалипты поверх его головы, слегка покачиваясь в такт словам.

Судья спросил Лероя Чарльза Гордона, согласен ли он любить, уважать и лелеять эту женщину всю жизнь, и Лерой Чарльз Гордон ответил, что согласен. Настал черед спросить Маргарет, и она тоже ответила согласием. Когда судья возвысил голос, чтобы объявить их мужем и женой, доктор Крисп обернулся на свою половину и случайно обнаружил слезы на глазах Кеплера, очень странно сочетающиеся с его внешностью профессионального боксера. Доктор Крисп ничуть не удивился. Он привык, что при виде иглы или сигмоидиоскопа в обморок падали люди с самой крутой внешностью. Он взглянул на дочь. В тот момент она была самым прелестным созданием на свете — нежная осиная талия и материнские прекрасные глаза. В своем маленьком голубом платье она казалась невероятно хрупкой. На глаза навернулись слезы умиления, и он поспешно перевел взгляд на океан.

И тут он обнаружил еще какую-то пару, стоявшую под развесистой магнолией. Мужчина был приблизительно его ровесник. Неужели после всего родители Лероя решились приехать в Санта-Барбару? Неожиданно все пришло в движение: люди зашевелились, засмеялись, начали пожимать ему руку. Среди толпы плыл судья в черной мантии, затмевая ею то одного, то другого гостя. В тот момент, когда Иммельман сунул доктору в руку бокал шампанского, пожилая пара потерялась из виду. Но, поднимая бокал, доктор Крисп заметил, что Маргарет тоже обратила на них внимание. Видимо, она их знает, подумалось Криспу. Значит, сейчас будет представлять. Тогда он станет присматривать за Кеплером и Иммельманом. За каждым из них, казалось, следовал собственный бармен с подносом, уставленным бокалами шампанского, как мальчик на площадке для гольфа следует за игроками. Кем бы ни были эти пожилые люди, очевидно, они прибыли на свадьбу издалека. Следует быть с ними полюбезней.

Среди гостей мелькнула девушка Иммельмана, которую тот звал Солнышко, она много помогала с организацией церемонии. Симпатичная девчушка, но уж больно застенчивая. У нее приятная внешность, в духе кинозвезд конца 50-х. Вот она приближается к нему в полосах света, сейчас поможет собрать гостей вместе. Интересно, как пришло в голову родителям назвать дочь Солнышко?

Войдя в сень магнолии, Маргарет тихо позвала:

— Мистер Портерфилд!

Портерфилд приблизился, и она вздрогнула, но он спокойно сообщил:

— Это моя жена Элис.

У Маргарет затряслись руки, но в этот момент женщина вышла из тени, как бы материализовавшись, как только Портерфилд назвал ее по имени. Увидев милое лицо леди средних лет, Маргарет сразу поняла, что та ничего не знает. Это немолодая дама, из тех, что посещают концерты и благотворительные базары. Блестящие седеющие волосы были убраны назад, открывая маленькие изумрудные серьги. Дама обняла Маргарет со словами:

— Дорогая, ваша свадьба просто очаровательна!

Услышав за спиной голоса, Маргарет обернулась:

— Кеплер, я хочу познакомить тебя кое с кем.

Кеплер робко зашагал к ним и, подойдя достаточно близко, мрачно проговорил:

— Вы.

— Это Элис Портерфилд, — светским тоном сообщила Маргарет. — Пожалуйста, представь ей всех.

Поколебавшись минуту, Кеплер взял Элис под руку со словами:

— Конечно, с удовольствием.

— Отлично, — усмехнулся в темноте Портерфилд.

— В случае необходимости он, не колеблясь, убьет ее. Не знаю, в самом ли деле она ваша жена…

— Мы женаты уже тридцать лет, и я очень люблю ее.

— Каким хладнокровным мерзавцем нужно быть, чтобы привести ее сюда!

Портерфилд покачал головой с мрачным выражением лица:

— Здесь она в большей безопасности, чем в отеле. Мы оба наслаждаемся вашей свадьбой.

— Как вы узнали, кто мы такие?

— Видите ли, есть специальные люди, которые фотографируют пассажиров в аэропортах. Обычно на международных рейсах, но иногда и на местных, поэтому я обратился к ним. Действительно, нашлись отличные снимки, где изображены мы с вами. Есть у меня также друзья, которые обратились в департамент транспорта с просьбой выдать им все необходимые записи, включая фотографии на водительских правах и прочее, есть и приятели, которые умеют снимать отпечатки пальцев с использованных авиабилетов. Словом, целая история.

— Вам пришлось потрудиться. Что вы теперь намерены делать?

— Выпить шампанского, побеседовать с вашими родителями, может быть, потанцевать, если Элис захочет остаться.

— Вы просили сжечь бумаги, но мы этого не сделали. Они у нас.

Портерфилд коснулся ее руки:

— Конечно, полагайтесь на них. Ваша задача — сохранить их для нас. Будьте здоровы, живите долго, рожайте побольше детей, чтобы было кому позаботиться о бумагах. Пока мы не беспокоимся о судьбе бумаг, поскольку знаем, что вы никогда их не выдадите.

— Потому что вы знаете, кто мы.

Успокоив Маргарет, Портерфилд заявил:

— Ну а теперь позвольте мне присоединиться к Элис и отпраздновать вашу свадьбу вместе. Сомневаюсь, что здесь есть кто-нибудь, кто еще более искренне желает вам долгой и счастливой жизни.

— Спасибо, — раздался позади мужской голос.

— Это вы, Китайчик? — спросил Портерфилд, не поворачивая головы. — Рад познакомиться лично, особенно после всего, что прочел о вас за последние дни.

— Что, толстенное досье?

— Вы с вашими друзьями осуществили массу акций во время службы в армии, — пожал плечами Портерфилд. — Американские отставники, возникшие в Африке и в Азии в качестве майоров и полковников, научили чиновников в региональных штабах проявлять любознательность. Надеюсь, теперь вы чересчур богаты, чтобы заниматься подобными делишками, разве что пораньше выйдете в отставку.

Он пожал руку Китайчика:

— Примите мои поздравления. Она прекрасная девушка.

Глава 37

В четыре утра Китайчик Гордон вылез из постели, чтобы поразмяться в саду отеля «Билтмор». Надевая брюки, он любовался спящей Маргарет, которая слегка пошевелилась во сне и натянула одеяло на плечи. Она казалась такой уязвимой и хрупкой, что у него перехватило дыхание от одного только очертания ее губ с улыбкой сирены.

Но ему нужно было идти, пока не явились на службу садовники отеля. Он на цыпочках проскользнул к двери, осторожно повернул ключ и придержал дверь, чтобы выпустить собаку.

Китайчик и огромная черная псина побрели по влажной траве в предрассветной мгле, потом спустились по каменным ступенькам вниз, к холодному песку. Каждые несколько секунд слышалось шипение, с которым волна набегала на песок и затем откатывалась, кипя и пенясь. Гордон слышал рядом с собой громкое возбужденное сопение собаки.

— Ну, побегай, дружок.

Секунду собака помедлила, глядя на тускнеющую луну. Опустившись рядом с ней на колени, Китайчик пояснил:

— Ну давай, веселись, ты больше не заперт. Развлекайся, поганец.

Он встал, потрепав собаку по спине, затем побежал рысью, и псина помчалась рядом. Брызгаясь, они неслись по самому краю прибоя, и вода иногда доходила Китайчику до лодыжек. Это безумно возбуждало собаку, она стремительно вбегала в волновой бурун и столь же стремительно выскакивала обратно. Когда они обогнули первый мыс, отель исчез из поля зрения. В предрассветной сероватой мгле перед ними на целую милю раскинулся пустынный пляж. Сердце бешено заколотилось в груди Китайчика. Он крикнул:

— Беги! Взять их!

Гигантская собака помчалась вперед по пляжу, задние лапы выбрасывали маленькие фонтанчики песка. Китайчик Гордон наблюдал за ней. В меркнущем лунном свете силуэт собаки все уменьшался, казалось, она хочет пересечь весь пляж, наступая в каждое светлое пятно на узоре, нарисованном луной.

Китайчик Гордон лежал на спине, любуясь на звезды. Через час взойдет солнце. Он чувствовал, что дыхание становится глубже и виски перестают пульсировать. Наконец сквозь шум океана послышались звуки собачьих прыжков и ее тяжелое дыхание. Китайчик сел и посмотрел на ее широкую добродушную морду.