Страница 9 из 11
Тихонько вздохнув, Джулиана отвернулась от танцующих и решительно направилась к широким стеклянным дверям и темноте ночи. Без колебаний она вышла на каменный балкон, хотя и понимала, что этого делать не следовало. Она знала: брат и весь остальной Лондон осудят ее за этот поступок, потому что балконы в их глазах — рассадник греха.
Что, разумеется, нелепо. Действительно, почему бы не постоять минутку-другую на балконе? А вот чего ей обязательно надо избегать — так это садов.
Джулиана подняла глаза на ясное октябрьское небо, залюбовавшись сияющими звездами. И тут вдруг послышалось:
— Вам не следовало выходить сюда.
Она не обернулась на голос, который узнала бы где угодно. К ней присоединился герцог. Что ж, ее это не слишком удивило.
— Почему же?
— С вами может случиться все, что угодно.
Она пожала плечом.
— Мой отец часто говорил, что у женщины двенадцать жизней. Как у кошки.
— У наших кошек только девять.
Она невольно рассмеялась.
— А у женщин?
— Намного меньше. С вашей стороны неблагоразумно находиться здесь одной.
— Это было вполне благоразумно, пока вы не пришли сюда.
— Вот почему вы... — Он умолк, не договорив.
— Вот почему я вечно попадаю в истории?
— Да.
— Тогда зачем вы здесь, ваша светлость? Разве вы не рискуете своей репутацией, находясь рядом со мной? — Повернувшись, она увидела, что он стоял в нескольких ярдах от нее. И снова рассмеялась. — Впрочем, не думаю, что на таком расстоянии ваша репутация может пострадать. Вам ничего не грозит.
— Я обещал вашему брату, что огражу вас от скандала.
Джулиана нахмурилась и спросила:
— В этом есть некая ирония, вы не находите? Ведь было время, когда именно вы являлись самой большой угрозой моей репутации. Или не помните? — Эти слова вырвались у нее помимо ее воли.
— Здесь не место и не время обсуждать подобные вещи. — Лицо герцога словно окаменело.
— Никогда не время и нигде не место, не так ли?
Он не ответил и проговорил:
— Ваше счастье, что вас нашел я.
— Счастье? Вы так считаете? Думаю, что вам лучше уйти отсюда.
— А я думаю, вам лучше вернуться на бал.
— Зачем? Полагаете, что если я станцую рил, то они раскроют мне объятия и примут в свои ряды?
Полагаю, они никогда не примут вас, если вы не будете прилагать к этому усилий.
Тут взгляды их снова встретились.
— Вы думаете, я хочу, чтобы они меня приняли?
Он некоторое время молчал.
— Думаю, вы должны хотеть, чтобы вас приняли.
— С чего бы? Ведь вы, англичане, — холодные и бесстрастные люди, больше озабоченные приличным расстоянием между танцующими партнерами, чем миром, в котором живете. Вы думаете, что ваши традиции, ваши манеры и ваши глупые правила делают подобную жизнь желанной, но это не так — они делают из вас снобов.
— Вы ребенок, который не знает правил игры, в которую играет.
Эти слова ее уязвили, но Джулиана не подавала виду. Шагнув ближе к герцогу, она спросила:
— Думаете, я считаю это игрой?
— Думаю, для вас невозможно воспринимать это как-то иначе. Взгляните на себя. Весь высший свет всего в нескольких шагах, а вы стоите здесь, на волосок от бесчестья. — Слова его были жесткими, а черты лица... прекрасными в лунном свете.
— Я же сказала: мне наплевать, что обо мне думают.
— Разумеется, нет. Иначе вас бы уже здесь не было. Вы бы вернулись в Италию и выбросили нас из головы.
Последовала долгая пауза.
Он ошибается! Ей нет дела до того, что о ней думают другие. Ей небезразлично лишь то, что думает он.
Джулиана вновь повернулась лицом к саду, ухватившись за широкие каменные перила и гадая: что было бы, если бы она сейчас убежала в темноту, а потом была бы обнаружена?
— Надеюсь, ваши ладони зажили.
Они вновь вернулись к обмену «любезностями»? Идиот бесчувственный!
— Да, благодарю вас. — Она сделала глубокий вдох. — Вы, похоже, получили удовольствие от танца.
Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:
— Это было терпимо.
Джулиана тихонько рассмеялась.
— Удивительно, ваша светлость. — Помолчав немножко, она заметила: — Вашей партнерше, кажется, было приятно ваше общество.
— Леди Пенелопа прекрасно танцует.
Стало быть, у Виноградинки есть имя.
— Знаете, а я однажды встречалась с ней. И могу сказать, что подруги у нее не очень-то приятные.
— Я не позволю вам оскорблять ее.
— Не позволите? А кто вы такой, чтобы мне приказывать?
— Я вполне серьезно. Леди Пенелопа — моя будущая жена, и вы будете относиться к ней с уважением, которого она заслуживает.
Джулиана разинула рот от удивления. Неужели он собирался жениться на этом заурядном создании?
— Вы обручены?
— Еще нет. Но на данной стадии это лишь вопрос формальностей.
Да, наверное, это правильно, что он женится на такой безупречной английской девушке. Вот только ей, Джулиане, это кажется ужасно неправильным.
— Признаюсь, никогда не слышала, чтобы кто-то так бесстрастно говорил о браке.
Герцог скрестил на груди руки и спросил:
— А что тут говорить? Мы ведь неплохо подходим друг другу.
Джулиана в изумлении заморгала.
— Неплохо?
Он коротко кивнул.
— Разумеется, мисс Фиори.
— О, сколько страсти! — съязвила она.
Герцог не отреагировал на ее сарказм.
— Наш брак — это деловое соглашение. В хорошем английском браке нет места страсти.
— И как же вы собираетесь жить без страсти?
Он фыркнул и пробормотал:
— Полагаю, это чувство переоценивается.
Она снова рассмеялась:
— Что ж, эти ваши слова, пожалуй, самое британское из всего, что я когда-либо слышала.
— А что, плохо быть британцем?
Она улыбнулась.
— Это ваши слова, не мои. Однако я точно знаю: нам веек нужна страсть. А вам бы не помешала приличная ее доза во всех сферах вашей жизни.
Он вскинул брови.
— Я должен принять от вас этот совет?
Джулиана кивнула, и герцог продолжал:
— Итак, давайте кое-что проясним. Вы думаете, что в моей жизни требуется страсть — чувство, которое толкает вас в темные парки, чужие кареты и на балконы и заставляет рисковать репутацией с пугающей частотой.
Девушка вскинула подбородок.
— И что же?
— А то, что для вас это, может, и подходит, мисс Фиори, но я другой. У меня титул, семья и репутация, которую я должен сохранять. Не говоря уж о том, что мне чужды низменные и вульгарные желания.
Надменность, которая исходила от него, была прямо-таки удушающей.
— Да, конечно... Ведь вы герцог, — сказала Джулиана с усмешкой. И вдруг добавила: — Герцог, но вместе с тем — asino.
Губы Саймона от этого оскорбления сжались в тонкую линию. А девушка присела в глубоком, притворно учтивом реверансе.
— Прошу прощения, ваша светлость, за использование такого вульгарного языка. — Она взглянула на него сквозь темные ресницы. — Позвольте же мне повторить это на вашем превосходном английском. Вы осел.
— Встаньте, — процедил он сквозь зубы.
Она выпрямилась, сдерживая гнев. А он протянул к ней руку, и его сильные пальцы вонзились ей в локоть. Развернув ее к бальному залу, герцог проговорил низким скрипучим голосом:
— Вы полагаете, ваша бесценная страсть доказывает, что вы лучше нас. Но единственное, что она доказывает, — это ваш эгоизм. У вас есть родные, которые прилагают значительные усилия, чтобы добиться для вас признания в обществе, — и все равно вам важны лишь собственные фантазии и эмоции.
И тут ее гнев перешел в ненависть.
— Неправда! Они очень дороги мне. Я никогда не сделаю ничего, что может... — Она умолкла и мысленно добавила: «Я никогда не сделаю ничего, что может повредить им».
Он, похоже, прочитал ее мысли.
— Ошибаетесь, мисс. Ваше безрассудство погубит вас... и, вполне возможно, и их тоже. И если бы вы хоть немного уважали их, то старались бы вести себя как леди, а не как какая-то... — Вовремя спохватившись, герцог замолчал.