Страница 22 из 56
— Это не шуточное дело, мистер Янг, — сказал Блай, увидев вооруженного гардемарина.
— Совершенно верно, сэр, голодать — дело нешуточное, — отрезал Янг. — Сегодня у меня есть надежда поесть досыта!
В эти минуты на палубах и в кубрике оставалось не меньше пятнадцати верных Блаю людей, и большинство из них были свободны. Мятежников насчитывалось примерно столько же, и они вооружились, но бдительность и дисциплина оставляли желать лучшего, так что лоялисты, наверно, могли бы подавить бунт, будь у них решительный и смелый руководитель. Помощник штурмана Эльфинстон и боцман Коул — вот, казалось бы, главные кандидаты на такую роль. Что предпринимал Эльфинстон, неизвестно — скорее всего потому, что он вообще ничего не предпринимал. А Коул до того растерялся, что решил пойти к арестованному Фраеру и посоветоваться с ним, причем мятежники даже не помешали ему. Фраер ответил Коулу, что остается на борту, хочет попытаться отбить корабль, и посоветовал ему быть наготове и ждать удобной минуты. Вполне удовлетворенный этим ответом, Коул вернулся на верхнюю палубу и вместе со своими товарищами, такими же тугодумами, стал ждать, как дальше развернутся события.
Сохранилось авторитетное свидетельство младшего боцмана Джемса Моррисона, который, кстати, сам опешил не меньше других. Он говорит: «Офицеры вели себя так трусливо, что дальше некуда. Никто не сделал даже малейшей попытки отстоять судно, а ведь это было совсем нетрудно, так как многие из мятежников колебались… Они (офицеры) так покорно выполняли приказы мистера Крисчена, что он сам был этим удивлен и, как только лодка ушла, сказал, что один страх не мог бы заставить их вот так, без сопротивления, уступить и покинуть корабль, наверно, было что-то еще».
Правда, Фраер задумал один шаг, который ему самому ничем не грозил. Он уже несколько раз передавал Крисчену просьбу, чтобы его выпустили на палубу. Сперва тот категорически отказывал, но потом смилостивился. Фраер вышел из люка в тот миг, когда Крисчен снова взялся за саблю, чтобы раз и навсегда усмирить своего не в меру разговорчивого пленника. Тот же Моррисон сообщает, что глаза Крисчена пылали ненавистью.
— Мистер Крисчен, одумайтесь! — воззвал к нему Фраер.
— Заткнитесь, сэр! — крикнул тот в ответ. — Последние недели были для меня кромешным адом. Вам отлично известно, мистер Фраер, Блай сам накликал на себя беду.
Фраер, как задумал, решил выступить в роли посредника и горячо заговорил:
— Если вы и мистер Блай не ладите, это еще не основание захватывать корабль! Послушайте, мистер Крисчен, у нас с вами все время были хорошие отношения, дайте мне сказать несколько слов. Позвольте мистеру Блаю возвратиться в свою каюту, и я уверен, что мы вскоре опять все будем друзьями.
— Молчите, если вам жизнь дорога! Я уже сказал, что теперь поздно, — отрезал Крисчен.
Тут Фраер предложил нечто совсем несусветное: пусть Крисчен возьмет командование на себя, приведет по заданному маршруту корабль в Англию, держа Блая под арестом, а там военный трибунал их рассудит. По Крисчен не был так наивен, чтобы верить, что суд оправдает мятежников, даже если Блай будет признан виновным, не говоря уже о том, что все бунтовщики восстали бы против такой затеи. И он ответил, что, если Фраеру больше нечего сказать, он может с таким же успехом отправляться обратно в свою каюту. Фраер стал уговаривать Крисчена, чтобы тот хоть дал Блаю лодку побольше, однако его красноречие пропало даром.
Итак, посредничество Фраера потерпело крах, но в общей сумятице штурман ухитрился приблизиться к Блаю и шепотом сообщить тому о своем намерении остаться на борту и отбить корабль, чтобы потом вернуться и забрать командира, а также тех, кого мятежники вместе с ним посадят в шлюпку. Блай, как сообщает Фраер, назвал этот замысел превосходным, но это (опять-таки по свидетельству Фраера) не помешало капитану тут же предложить нечто совсем иное, гораздо более соответствующее его психологии и нраву: Блай посоветовал Фраеру сбить с ног Крисчена, чтобы лоялисты могли воспользоваться замешательством, которое непременно последует. Флетчер Крисчен, очевидно, расслышал слова Блая и поверил, что Фраер и впрямь наделен отвагой льва. Он подошел вплотную к штурману ц, грозя ему саблей, учтиво произнес:
— Еще один шаг, сэр, и я заколю вас.
После этого Фраера увели в его каюту.
Пока у бизань-мачты шел этот странный разговор, мятежники успели спустить на воду шлюпку. Верный Блаю ловец акул плотник Норман поспешил прыгнуть в псе, чтобы подчеркнуть свою преданность, однако был вынужден тут же лезть обратно на корабль, ибо шлюпка настолько прогнила, что сразу стала тонуть. Гардемарины Хейворд и Хеллет, испуганные мыслью о том, что им грозит, если их посадят в это сито, взмолились, чтобы Крисчен дал взамен исправный шестиметровый катер. Бунтовщики заспорили между собой. Один яростно кричали, что «хватит и шлюпки», другие требовали тут же прикончить Блая и гардемаринов, подкрепляя свои слова угрожающими жестами в сторону своего бывшего начальника, который по-прежнему был привязан к бизань-мачте. Заклятый враг Блая, Перселл, хотя и назвался лоялистом, с явным злорадством смотрел на это представление, но Крисчен не разделял его удовольствия и, уступая голосу совести, в конце концов неохотно велел поднять шлюпку, а взамен спустить катер, освободив его от ямса и кокосовых орехов.
Спуск на воду катера требовал больших усилий, а также применения талей и тросов. И Крисчен, подозвав плотников и боцманов, которые по привычке наблюдали за этим маневром, велел им подсобить. Они беспрекословно подчинились. Вскоре катер закачался на волнах возле борта «Баунти»; на сей раз первым, ко всеобщему удивлению, прыгнул в лодку полуслепой музыкант Бирн.
Спеша поскорее закончить эту неприятную сцену, Крисчен сказал Хейворду, Хеллету и Сэмюэлю, чтобы они живо забирали одежду и провиант и спускались в катер.
— Это почему же, мистер Крисчен? — спросил Хейворд со слезами на глазах. — Что я вам сделал дурного, за что такая жестокость? Неужели вы всерьез!..
— Да, неужели?.. — подхватил Хеллет всхлипывая.
Крисчен быстро втолковал пм, что и не думал шутить, после чего оба гардемарина, тщетно силясь унять дрожь в коленях, пошли вниз собирать свои пожитки.
Большинство команды успело к этому времени хорошенько поразмыслить. Для Крисчена и его сподвижников все было решено с самого начала; даже если бы они теперь раскаялись и сложили оружие, их ожидала за мятеж строгая кара, а именно виселица. Но больше половины людей отказались присоединиться к бунтовщикам. Однако этого было мало, они не могли и впредь оставаться сторонними наблюдателями, если хотел считаться юридически невиновными. Строгие морские законы не допускали нейтралитета во время бунта; кто не подтверждал недвусмысленно свою верность командиру, карался наравне с мятежниками. У Коула и других был один способ доказать свою лояльность — покинуть корабль вместе с Блаем. Они уже поняли это, кокогда Хейворд, Хеллет и Сэмюэль снова поднялись на палубу, почти все, кто до сих пор держался нейтрально, заявили, что тоже уйдут на катере. Они стали умолят Крисчена, чтобы им дали самую большую лодку — семиметровый баркас, так как катер вмещал только десять человек. Хейворд и Хеллет, понятно, присоединились к этой просьбе, и даже Блай послал ходатаев к Крисчену. Решили дело слова Перселла. Он заявил Крисчену, что посадить всех лоялистов в катер — все равно что убить их, и вызывающе добавил:
— Я не совершил ничего постыдного и хочу вернуться на родину.
Стрела попала в цель: Крисчен уже сожалел о свое скороспелой затее, а тут еще это новое, непредвиденно затруднение. И так как он хотел избежать жертв, ем оставалось только уступить. В третий раз на протяжении одного часа Крисчен пошел на попятный, и Коу с помощниками, заметно повеселев, принялись спускать на воду баркас.
Едва он лег на воду, как лоялисты с разрешения Крисчена отправились собирать свое личное имущество. Только Блаю пришлось остаться — Крисчен предпочитал не спускать с него глаз и велел его слуге Джону Смиту принести хозяину камзол и брюки. Смит мигом исполнил приказ и помог Блаю одеться, а так как у того были связаны руки, камзол накинул на плечи. То же Смит ведал личным погребком командира, поэтому Крисчен приказал ему откупорить бутылку рома и налил мятежникам по чарке, чтобы отпраздновать победу. Лоялистам, понятно, рома не досталось, но в общем-т Крисчен был очень покладист и снисходителен и позволил нм забрать чуть ли не все, что они хотели. Все предприимчивее оказался писарь Сэмюэль: несмотря на охрану, он заскочил в каюту Блая и взял там его офицерский патент, а также судовой журнал. Правда, личные дневники Блая, таитянский словарик, и чертежи карт ему не дали унести; и эти драгоценные документы пропали. Боцман Коул захватил компас, а Перселл но спеша отобрал ведро гвоздей. Вообще лоялисты не торопились со сборами, так что горячие головы Черчилль и Кинтал вслух поругивали Крисчена за снисходительность и подгоняли отбывающих.