Меморист

Калфус ждал на улице в машине. Гласс открыл перед Меер дверь. Садясь в машину, девушка опустила сумочку на пол, затем заметила, что поставила ее на черную тетрадь. Она подняла тетрадь, чтобы ее убрать, но та раскрылась на недоконченном наброске, сделанном карандашом.

— Позвольте, я сейчас уберу, — поспешно сказал Люсиан, протягивая руку за альбомом.

Меер подняла взгляд на агента ФБР, затем снова посмотрела на рисунок, не понимая, что перед ее глазами: это было лицо совершенно незнакомой женщины, вот только в ее глазах Меер увидела себя — свою душу, смотрящую на нее с листа бумаги.

ГЛАВА 107

Долина реки Инд, 2120 год до н. э.

Очнувшись от сна, Охана увидела своего отца, склонившегося над ее кроватью, вырывая у нее из рук кость.

— Как ты могла это взять? Мало того, что ты вела себя с ним как последняя шлюха, пока он был жив… Но это… Ты украла его кость?

Глаза Сунила сверкали, словно металл, рот скривился в злобном оскале.

Охане уже доводилось видеть отца в гневе, он всегда был суровым и строгим; но это была уже ни чем не сдерживаемая холодная ярость.

— Пожалуйста, позволь мне сохранить хоть частичку Девадаса…

Пальцы Сунила крепче стиснули белую кость.

— Нет. Если ты оставишь себе этот предмет, ты накличешь беду на свою голову… — изо рта отца брызгала слюна, — …и на мой дом.

С этими словами он решительным шагом вышел из спальни.

Вскочив с кровати, Охана бросилась следом за ним и, догнав во дворе, попыталась отнять кость. Какое-то время они боролись, затем Сунил, обладавший большей физической силой, замахнулся на дочь костью, словно оружием.

Еще мгновение назад Охана понятия не имела, кто убил Девадаса, и вдруг ее осенила страшная догадка, от которой у нее в груди все перевернулось. Ее глаза наполнились слезами стыда. Она сожалела не о том, что было у них с Девадасом, а о том, что своими действиями, возможно, она навлекла на него гибель.

— Это ты его убил? — ахнула девушка.

Сильная затрещина отбросила ее назад, и она не удержалась на ногах. Ей в ладони впились мелкие камешки, по спине разлилась острая боль.

Смерив ее взглядом, отец презрительно поджал губы.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной? Ступай в дом. Немедленно.

Охана не думала о том, что поступает наперекор отцу, не думала о том, что будет с ней дальше, — она вскочила, выхватила сломанную кость своего возлюбленного и побежала через сад к дороге. Охана не остановилась даже тогда, когда отец перестал ее преследовать, продолжая бежать в то единственное место, где, как ей казалось, она будет в безопасности.

ГЛАВА 108

Вена, Австрия

Пятница, 2 мая, 12.15

Пятна света пробивались сквозь молодую листву заброшенной еврейской части кладбища, отбрасывая зеленые тени на лицо и руки Меер. Стоя в одиночестве под высоким каштаном, молодая женщина смотрела, как у могилы собираются люди. В их числе она узнала девятерых мужчин, образовавших вместе с ее отцом миньян[27], чтобы неделю назад исполнить поминальную молитву над гробом Рут Фолкер.

Сегодня они пришли, чтобы помолиться над его прахом. Кремация противоречила правилам ортодоксального иудаизма, однако Джереми Логан сделал особый упор на этом в своем завещании, и вчера вечером, после того как раввин дал ему последнее благословение, это было исполнено.

— Прежде чем начать эту печальную церемонию, — сказал раввин Тишхенкель, — мне хотелось бы рассказать вам о последней воле вашего отца. — Он держал в руках сверкающую серебряную урну. — Он попросил, чтобы только половина его праха была похоронена здесь, а другую половину вам предстоит высыпать в воды реки Ганг.

Раввин остановился, но Меер не дала ему продолжить:

— В Ганг?

— Понимаю. Я тоже задал этот вопрос. Ваш отец ответил, что согласно древним верованиям, если вернуть прах умершего в воды Ганга, это позволит перескочить через несколько перевоплощений и сберечь время. — Тишхенкель грустно улыбнулся. — Так сказать, срезать поворот.

Отразившись от урны в руках раввина, солнечный луч ударил Меер в глаза.

— И еще отец просил передать вам, чтобы вы не думали о флейте, — добавил раввин.

Меер показалось, что отец сквозь время дает ей свое благословение, успокаивая по поводу того, как она поступила с драгоценным музыкальным инструментом. Вот только… тут что-то было не так.

— Скажите, когда отец составил завещание?

— Около десяти лет назад.

— Вы были свидетелем?

— Да, я присутствовал при этом. Джереми мне все объяснил.

— Но дополнение насчет флейты было внесено на прошлой неделе?

— Нет, оно присутствовало с самого начала. А что?

— Но как отец мог знать о флейте десять лет назад? Члены Общества памяти были уверены, что Бетховен уничтожил ее в 1814 году. И до тех пор пока отец две недели назад не нашел письмо в шкатулке с играми, никто даже не догадывался о том, что флейта существует до сих пор.

Раввин снова пожал плечами.

— Боюсь, для меня самого это тоже загадка.

— Вы уверены в том, что отец не добавил это замечание на прошлой неделе?

— Да, уверен, — сказал Тишхенкель, и его голос был проникнут сочувствием. — Оно присутствовало с самого начала.

Меер покачала головой.

— Вы ожидали услышать другой ответ? — спросил Тишхенкель.

— Да.

Еще одно пожатие плечами.

— Что ж, в данном случае вам придется принять это на веру. Вместе со всем, что из этого вытекает, — раввин загадочно улыбнулся. — Каббала учит, что если человек не выполнил свой долг в течение одной жизни, он должен начать следующую… и так до тех пор, пока не достигнет состояния, подобающего воссоединению с Богом. Быть может, ваш отец частично уже пережил это в прошлом. — Он протянул ей урну. — Я вам скажу, когда можно будет высыпать половину в могилу.

Принимая урну, Меер поежилась от обволакивающего холода. Переполненная скорбью, сбитая с толку, слишком усталая, чтобы сопротивляться, она исчезла в леденящей пучине.

ГЛАВА 109

Долина реки Инд, 2120 год до н. э.

Охана еще ни разу не заходила в мастерскую без Девадаса. В течение дня они с братом изготавливали здесь свои музыкальные инструменты, а с наступлением темноты мастерская превращалась в место свидания влюбленных. Расул, брат Девадаса, — единственная живая душа, кому было известно об этой связи, но он ни разу, ни единым словом не осудил их.

Радушно встретив Охану, Расул расчистил место, приглашая ее сесть, а затем выслушал ее рассказ о том, что она сделала, прерываемый нескончаемыми слезами и всхлипываниями. В заключение девушка показала ему кость.

Когда она закончила, Расул расчесал ей волосы и вымыл лицо холодной водой из источника, после чего заставил выпить густой эликсир, настоянный на меде и целебных травах. Девушка смертельно устала, и Расул предложил ей прилечь на соломенную циновку в углу мастерской — на ту самую, где столько раз лежали они с Девадасом, сплетенные в объятиях любви.

Проснувшись через пять часов, Охана услышала необычный звук. Она много времени провела в мастерской с Девадасом и знала, что у «кашт таранг» гулкое, деревянное звучание, что «манджира» похожа на звон колокольчиков, а тростниковые трубки издают высокие, писклявые ноты. Но эти печальные звуки были другими. Они плыли по воздуху, окружая Охану и помогая ей вспомнить возлюбленного так отчетливо, словно он был здесь, рядом.

Затем мелодия оборвалась.

Пробираясь по мастерской, заполненной полками с материалами и столами с инструментами, находившимися в различной стадии готовности, Охана нашла Расула у очага за верстаком, сосредоточенно склонившегося над работой.

Подержав острый гравировальный нож над огнем несколько мгновений, он продолжил вырезать сложный узор. Расул славился этим умением; именно поэтому люди приезжали издалека, чтобы купить его изделия.

27

Миньян — в иудаизме кворум из десяти взрослых мужчин (старше 13 лет), необходимый для общественного богослужения и ряда религиозных церемоний.