Страница 6 из 18
– Из-за чего у тебя так с именами?
– Дома я работала в коммуникационном центре. Ну, представляешь, нам звонят, мы отвечаем на разные вопросы, это могут делать и компьютерные программы, но некоторым клиентам больше нравится, если на том конце живой человек, и кроме того, у фирмы налоговая льгота – федеральные меры по борьбе с безработицей. Мы должны были представляться, и обязательно своим настоящим именем, по закону о праве потребителя на полную информацию о лицах, предоставляющих услуги. А чертовы клиенты мусолили наши имена хуже жвачки. Одни произносят их по-хозяйски, словно прикарманивают и начинают использовать чужую мелкую вещь вроде авторучки или телефона. Другие, чем-нибудь недовольные, повторяют твое имя через каждые два-три слова, как будто хватают тебя за шиворот и тычут носом в мусорницу. Третьи назойливо называют тебя уменьшительным именем, словно купают в мерзком сиропе – они тебя всей душой презирают, потому что им позарез нужно, как наркоману доза, хоть на кого-нибудь смотреть с недосягаемой высоты. И так далее, есть еще варианты, один другого противней. Такая же грязь, как у проституток, но только на словах, без телесного контакта. Терпеть это раз за разом – хоть стреляйся, и, заканчивая разговор с очередным гадом, я представляла, что сдираю с себя свое имя и выбрасываю, как испоганенную одноразовую оболочку. После этого становилось чуть полегче, до следующего звонка – тогда все повторялось, и к концу смены я дико выматывалась, чувствовала себя совсем ободранной и прозрачной. Лерка – это мое уцелевшее настоящее имя, для близких и друзей, для меня самой, потому что Леркой никто из тех меня ни разу не называл. Вот бы еще до Берта дошло, что я Лерка, а не Валерия.
– До него не дойдет. Он такого не понимает.
– А что вы себе квартиру не купите, разве удобно жить в магазине?
– У нас есть квартира. Большая, с красивой мебелью, на улице Золотых Карасей в Касиде. Папа с мамой там гостей принимают. Мы тоже иногда там бываем, прибираемся, помогаем готовить. Папа говорит, жить надо здесь, чтобы не тратить время на постороннюю чепуху. Я даже родилась в «Изоблии», в подсобке на полу. Мама пересчитывала прибывший товар, сверяла ведомости и сама не заметила, как начались схватки. Сперва из меня пытались воспитать живой символ креатива и успеха, но когда оказалось, что у меня сорвана крыша, им пришлось на это забить. С моим адаптером даже папа спорить боится.
– Адаптер – это кто?
– Это психолог, который меня адаптирует. Ее зовут Злата Новашек.
Вот и выяснилось, и никакой страшной тайны.
– Если познакомишься, не говори ей, что я хочу его найти, – попросила Лидия.
– Кого – его?
– Моего бывшего любовника. Она считает, что это будет неправильно, что нам незачем встречаться. Вначале я кое-что ей рассказывала, я же была еще маленькая. Лучше бы помалкивала. Адаптеры думают, что прежнюю память надо поскорей уничтожить, это и есть адаптация. А я не хочу отказываться от той своей памяти, это же была не чья-нибудь жизнь, а моя собственная. Тот человек, которого я помню… Может, он уже умер, но он долго жил в каком-то сильно разрушенном здании, до самого моего рождения. Злата считает, я должна все это выбросить из головы, а я бы хотела с ним поговорить, если он до сих пор жив. У нас были сложные отношения, его доводил мой характер, а я хотела от него уйти, но несмотря на это мы любили друг друга по-сумасшедшему. После его объятий у меня вся кожа бывала в синяках, и еще некоторое помню… Только зря я рассказывала об этом Злате.
Да она же напропалую фантазирует, с облегчением догадалась Лерка. Тихая невзрачная мышка, ничего такого с ней в реальности не было. Вырастет, будет писать любовные романы – всяко лучше, чем заниматься «креативом» в этом шизанутом супермаркете.
Лерка в тринадцать лет тоже сочиняла себе красивую и необыкновенную жизнь с умопомрачительной любовью. В той придуманной жизни ее звали Эстеллой, у нее было фарфоровое лицо сердечком, огромные глаза, длинные иссиня-черные локоны, белое кружевное платье и бриллиантовая диадема – внешность героини из любимого анимэ-сериала. Вот и с Лидией то же самое – можно считать, все нормально.
От магазина к ним со всех ног бежала Марианна, неумело размахивая руками, крича на бегу:
– Куда вы делись?! Вас же все ждут, а вы тут сидите! У нас чепе, надо шуршавку… – в этот момент, уже подлетев к скамейке, она спохватилась и перешла с крика на заговорщицкий шепот, – поймать!..
Дед выбрался из гамака после обеда. Демчо в это время сидел под вишней, которая опять зацвела, и блуждал взглядом в траве, словно пытаясь мысленно укрыться в путанице стеблей от своего бытия, опасного и во многом подневольного. Светло-зеленое с переходом у основания в потаенную молочную белизну, бесхитростно яркое, как в детской книжке, таинственные изумрудно-болотные дебри… Ни от чего там не скроешься, в царстве козявок страсти кипят не менее жестокие, чем у двуногих млекопитающих.
Услыхав минорный скрип половиц на веранде – в этом доме все скрипит, и неспроста, хозяевам друг от друга таиться незачем, а чужак шагу ступить не сможет, чтобы себя не выдать, – Демчо поднял голову. Тим стоял в проеме, положив ладонь на подпирающий крышу столбик, и щурился из тени на залитый солнцем сад. Взъерошенный, худой, как щепка, с изможденным лицом нездорового пепельного оттенка, словно во все поры намертво въелась пыль – типичная внешность неприкаянного собирателя вторсырья, докатившегося до самого дна. Глаза быстрые, внимательные, по-бродяжьи тоскливые. Тим принадлежал к подвиду долгоживущих, в конце весны ему перевалило за двести восемьдесят, но выглядел он не солидным мужчиной в летах, а скорее постаревшим подростком.
Тим был пленником Серой Дамы. Незримая цепь, о которой никто не знает, и на одном конце призрачный крюк, впившийся в сердце, а другой уходит в туманы, в царство кошмаров, дернет за него сильная когтистая рука – и пойманный спешит на зов. Во всяком случае, так оно представлялось Демчо. Два года назад, ничего толком не понимая, однако решив раз и навсегда покончить с дедовой зависимостью, он тоже с бухты-барахты влез в эту игру, и теперь у Серой Дамы двое слуг вместо одного, она по-любому осталась в выигрыше.
Демчо вырос с дедом и матерью. Бабушка, принадлежавшая к подвиду В, давным-давно умерла от старости, а маме уже за сотню – она, как и Тим, подвид С, и когда минувшей зимой по нечаянности забеременела, не захотела травить плод. Природа стремится к равновесию, и долгоживущие женщины рожают редко, сделаешь аборт, а потом, может, уже никогда… Купила бы у знахарки нужное снадобье – и все шито-крыто, но мама решила Демчо оставить. Ее вызвали на районный Суд Морали, приговорили за развратное поведение к штрафу и шести месяцам общественных работ. Маленького Демчо соседские ребята дразнили «зимним ублюдком», но с наступлением весны нравы традиционно изменились, запретное стало дозволенным, и вопрос о безотцовщине сошел на нет.
Взамен папы, чья личность так и осталась невыясненной, у него был Тим, и когда Демчо начал улавливать, что любимым дедом помыкает какая-то загадочная Серая Дама, он здорово разозлился.
Стоило ей позвать (а звала она, являясь во сне), и Тим спешил, как собака на хозяйский свист. У мерзавки хватало совести гонять его за шампунями и бальзамами для волос, за коньяком элитных марок, за книгами, журналами и газетами, за кофе и шоколадом, за винтиками и гайками, за шурупами, бинтами, сахаром… Как будто сама не могла прошвырнуться по магазинам! За покупками ходили и дед, и мама, и Демчо, причем нельзя было брать все сразу в одном месте – надо понемногу, в разных магазинах, в разное время, словно участвуешь в какой-то бесконечной игре с запутанными, но жесткими правилами. Потом дед упаковывал заказы Серой Дамы в рюкзак и невесть куда уходил. На глаз нипочем не определишь, сколько этот объемистый потрепанный рюкзак, загруженный перед ходкой, на самом деле весит. Тим жилистый и недюжинно выносливый, хотя с виду кожа да кости, словно не сегодня завтра на больничную койку.