Королева Риррел

Шайса была совсем другой. Она не пыталась казаться ни робкой, ни томной. Эстрил сразу понял: перед ним человек, привыкший самостоятельно принимать решения, привыкший не только полагаться на себя, но и брать ответственность за других. И это несмотря на замкнутую жизнь, которую она вела здесь.

Что такая девушка делает в этом мрачном месте? По своей ли воле она здесь находится? Быть может, Эстрил сумеет уговорить ее, и тогда они вместе покинут храм. Шайса наверняка еще вернется в подземелье: молодой человек заметил, что она смотрела на него с интересом и жалостью. А женская жалость, как всем известно, порой оборачивается гораздо более сильными чувствами. Вот это была бы удача! Что ж, если нужно, он прикинется влюбленным — завоевать сердце затворницы будет несложно. Эстрил поморщился: неужели он способен на подлость? Но ведь в дальнейшем ему придется поступить с этой девушкой еще хуже… Ортег был прав, предупреждая его: сомнения опасны. Он не будет сомневаться — решение принято. Магический жезл Огня рано или поздно окажется в его руках, и тогда Алисса забудет свой оскорбительный, надменный тон. Судьба этой чужой девушки — вполне приемлемая плата за такое торжество.

Глава 8

ЧЕРНЫЙ СМЕРЧ

Небольшой отряд путешественников пересекал пустыню, ветер, скользивший по песку, зализывал их следы. Крепкий, приземистый бурай с огромной головой, маленькими тупыми глазками и коротким поросячьим хвостом, тащил по барханам тяжелую телегу, груженную всяким скарбом. На телеге сидела пожилая чернокожая женщина, ее одеждой была длинная полоса льняной ткани, которой жительницы пустыни оборачивали все тело, набрасывая конец на голову вместо капюшона и закрепляя на поясе. Рядом с ней сидела одетая точно также молоденькая девушка лет пятнадцати. Кудрявый бородатый мужчина в длинной лю-штанской рубахе из темно-коричневого шелка вел бурая под уздцы. Впереди, невесомо ступая по песку, шла женщина. На ней была невзрачная одежда, какую носят крестьянки от Лесовии до правого берега Дугона.

Почти месяц прошел с того дня, как Готто и Роут покинули свой дом на холме. Они без всяких приключений добрались до Мидона. Дроан хотела обнять дочь, но Роут спокойно и холодно отстранилась. Старая женщина заплакала, но не смела больше подходить к дочери. Юная Хэл тоже дичилась своей старшей сестры, которая словно и не замечала ее присутствия. Тем не менее, они все вчетвером погрузились на корабль господина Кроса, который с попутным ветром за трое суток домчал их до Лю-Штана.

Готто был уверен, что дом родителей Чи-Гоана ему придется разыскивать в одиночестве. Сменив рубаху, он вышел во двор гостиницы, где они остановились. К его удивлению, Роут уже ждала его там. Женщина была все в той же нелепой крестьянской одежде, уродовавшей ее стройную фигуру, но Готто заметил, что волосы она причесала особенно тщательно.

Роут привела его к огромному особняку, окруженному садом. Крыши из ярко-красной черепицы спускались несколькими уровнями и причудливо загибались по краям. Оскаленные пасти неизвестных существ с ярко-розовыми высунутыми языками украшали конек. Белоснежные стены были оплетены вьющимися растениями с огромными сиреневыми цветами.

Готто и Роут прошли пальмовой аллеей и оказались у крыльца. Вход в дом стерегли мраморные крылатые ящеры — наверное, скульптор изобразил бэй-тасанов, которые в прежние времена часто входили в свиту Хозяина побережья.

— Пожалуй, тебе не стоит со мной идти, — с сомнением произнес Готто. — Неизвестно, как его родители встретят нас. У нас печальные новости.

Он не стал добавлять: «Ведь именно встреча с тобой положила начало всем бедам их сына». Но Роут поняла и опустила голову. Потом она решительно поднялась по ступеням и постучала молоточком по металлической пластине у двери. На стук вышел слуга.

— Мы хотим видеть господина Чи-Ратуна, — сказал Готто, стараясь правильно выговаривать слова по-люштански. — Мы принесли ему весть о сыне.

Удивление на миг отразилось на лице слуги, потом он скрылся за дверью. Роут и Готто прождали на пороге довольно долго. Молодая женщина задумчиво гладила мраморную шею бэй-тасана. Наконец слуга вернулся и очень почтительно пригласил их следовать за ним.

Готто украдкой смотрел на Роут, пока они ступали по пушистым коврам, устилавшим полы в комнатах и коридорах. Каково было ей сейчас в доме, куда она должна была войти хозяйкой? Но окаменевшее лицо его спутницы не отражало никаких чувств.

Наконец слуга оставил их одних в просторном зале на втором этаже особняка, откуда из распахнутого настежь окна видно было побережье Горячего моря. По темно-синей глади катились белоснежные барашки волн.

Море! Готто снова остро ощутил тоску по прежним дням — опасным и полным приключений. Но отдаться нахлынувшим воспоминаниям он не успел: внезапно повеяло не то терпкими духами, не то неизвестными цветами, и в комнату вошла невысокая стройная женщина, одетая в черную рубашку, расшитую серебром и жемчугом. Некоторое время она молча рассматривала незваных гостей, а затем вздохнула и начала разговор:

— Вы хотели видеть господина Чи-Ратуна, чужеземцы? Мой муж скончался год назад. При его жизни вам не стоило бы являться в этот дом с вестями от Чи-Гоана. Чи-Ратун проклял своего сына. Чи-Гоан предал Хозяина побережья, милостивого и всемогущего, он предал и своего отца. Последнее, что мы слышали о нем, — что вместе с какими-то проходимцами он уплыл на «Крыльях бэй-тасана» из устья Дугона. Его корабль видели в Цесиле. Но в дом купца Итаки с грамотой Хозяина побережья явился совсем другой человек. Чи-Гоан был объявлен преступником. С тех пор прошло много лет… Теперь, когда мой муж мертв и разговоры о сыне не могут больше причинить ему боль, я, Най-Гэри, его вдова, выслушаю вас. Девушка, это из-за тебя мой сын поссорился с отцом?

Най-Гэри в упор смотрела на Роут. Вдова Чи-Ратуна была все еще очень хороша собой. Многие поколения рожденных в богатстве отшлифовали ее внешность. Лицо с высокими скулами отсвечивало слоновой костью, на высокий лоб падала короткая челка. В ее косах, двумя кольцами поднятых к вискам, было меньше седины, чем у Роут. Тонкая жемчужная диадема матово блестела в черных волосах.

— Я был другом Чи-Гоана, госпожа Най-Гэри, — торопливо заговорил Готто, заслоняя собой Роут. — Ваш сын… погиб.

— Погиб, — прошептала женщина. — Я это чувствовала. Однажды на рассвете юс-тиун, лучший цветок в моем саду, не раскрыл свои лепестки. Он завял, не успев превратиться в плод. Тогда я поняла, что с Чи-Гоаном произошло несчастье. Девушка, у тебя не было от него детей?

— Чи-Гоан не совершал преступлений, в которых его обвинили, — снова вмешался Готто. — Он не по своей воле отдал корабль. Он попал в плен.

— Как он умер? — перебила его Най-Гэри.

— Чи-Гоан умер, спасая меня, — ответила вдруг Роут. Услышав ее голос после многолетнего молчания, Готто замер с открытым ртом. Най-Гэри бросила на девушку странный взгляд.

— Чернокожая дочь кузнеца-кочевника… Почему надо было тебе появиться в жизни несчастного Чи-Гоана, когда отец уже нашел для него невесту — и не кого-нибудь, а старшую племянницу милостивого и всемогущего Хозяина побережья… Наша семья породнилась бы с повелителем… Когда я валялась в ногах моего отца, умоляя убить меня, бросить на съедение жемчужным ракушкам, только не отдавать в жены Чи-Ратуну, он не слышал моих просьб: ведь я тоже была старшая дочь, и мой брак должен был укрепить положение семьи. Отец взял плеть, которой укрощал необъезженных лошадей и избил меня до полусмерти, а потом три дня держал взаперти на хлебе и воде, чтобы я научилась уважать родительскую волю. Отец знал, что у меня тоже был каприз: один рыбак повадился носить раскрытые раковины-жемчужницы на мой подоконник. А всем известно, что такой подарок может делать только жених невесте… Отец угрожал, что продаст моего возлюбленного работорговцам. И только после того как я поклялась Морской девой, что безропотно выйду замуж за Чи-Ратуна, он всего лишь отправил его служить на один из торговых кораблей. Корабль этот отплывал в день моей свадьбы… Мой отец был разумным человеком и распорядился моей судьбой, как считал нужным. Но я — женщина, а мой сын был мужчиной, и Чи-Ратуну пришлось с ним труднее…