«Прощание славянки»

— Натали, — спросил я. — Ты в Бога веришь?

Она подумала и упрямо кивнула.

— Да.

Я оглянулся по сторонам и начал расстегивать рубашку. Она испуганно смотрела на меня. Я достал из-под майки серебряный крестик и показал ей.

— Богом клянусь, что я люблю тебя. Веришь?

Она серьезно смотрела на меня, опершись подбородком на ладонь. Долго смотрела, а потом сказала:

— Слава, я тоже Богом клянусь. Да?

По солнечной стороне Невского пешком мы шли в ее отель. Мы больше не говорили. Мы молча решили, что все было сказано. Меня пробирала дрожь. Я не мог дождаться, пока мы придем в «Европу», пока мы останемся в ее номере одни. Мы шли по людной солнечной стороне Невского и проклинали людей за то, что их так много. Суровые и сосредоточенные, мы пришли в отель, и Натали пошла к портье брать от номера ключ. Я даже отвернулся. Я не мог уже видеть ее одетой…

Она подошла ко мне и виновато улыбнулась.

— Слава, мне не дают ключа. Да?

— Почему?! — взревел я.

— Меня уже выписали, Слава. Мой чемодан в камере хранения. Да?

— Они не имеют права! — бушевал я. — Сейчас я разберусь!

Она засмеялась.

— Зачем? Идем к тебе домой. Тут недалеко. Да?

Я осекся. Ко мне идти было нельзя. Я же отдал ключ Константину. Шел только десятый час утра. Константин мог еще не управиться…

Она взяла меня за руку.

— Идем… Или у тебя дома опять Людмила? Да?

Я побледнел.

— Вот так шутить не надо!

— Мне больно, — сказала она и выдернула из моей руки свою.

— Извини, — сказал я, — мне нужно позвонить.

Я подошел к автомату. Слава Богу, я надел рабочий «прикид». Телефонная карточка была на месте, она мне полагалась по работе в фирме «Арк-Ан». Я набрал номер офиса «Возрождение». Ответила Алина:

— Константина Николаевича сегодня не будет.

— А где он? — растерялся я.

— Он в командировке, — ответила Алина и повесила трубку.

Я подошел к Натали и сказал бодро:

— Натали, нам надо немного подождать…

Она улыбнулась.

— Не сразу. Да?

— Вот-вот,— засмеялся я.— Идем пока погуляем.

— Нет, — сказала она.— Мы идем не гулять. Мы идем в наше консульство. У портье лежит для меня записка. В консульстве мне вручат авиабилет. Да?

— Так это же на Мойке, — обрадовался я. — Рядом со мной!

Я решил, что Константин не может меня подвести. Он придет в офис. Обязательно. Я хотел идти через Михайловский сад и повернул из отеля налево, но она сказала:

— Нет. Идем по Невскому. Я хочу попрощаться с Петербургом. Да?

— Зачем прощаться? — удивился я. — Это теперь твой город. Навсегда.

И я широким жестом подарил ей Гостиный двор, портик Руска и башню Думы.

Она засмеялась и благодарно прижалась к моему плечу. Опять мы шли по солнечной стороне к Дому книги.

— Слава, ты оказался прав, — вдруг сказала Натали. — Она баба-яга!

— Кто? — насторожился я. — Людмила?

— Наталья Николаевна Гончар-р-рова, — сказала Натали.

Это было чересчур круто, и я заступился за жену Пушкина.

— Ты с ума сошла. Она красавица. Мадонна. «Чистейшей прелести чистейший образец!»

Она сказала:

— Пушкин не узнал ее и сразу с ней поужинал. Да? Ему надо было сделать, как ты — сначала ее разглядеть, как следует. Да? Может быть, и ужинать тогда бы не пришлось…

— Ты хочешь сказать, что ты тоже баба-яга?

Она подмигнула перламутровым глазом.

— Каждая женщина немножко ведьма. Да? В Москве я видела последний портрет Натальи Николаевны. Перед ее смертью. Извини меня, Слава, но на нем — настоящая баба-яга. Да? А ей было только пятьдесят лет. Моей маме тоже пятьдесят. Да? Ты бы видел мою маму, Слава!

— Увижу, — пообещал я, — не бойся.

— Нет! — остановилась она. — Я тебе ее не покажу!

— Почему?

— Ты в нее влюбишься сразу! Она идеал француженки! Да?

Я уже не обращал внимания на людей — я поцеловал ее.

— Двух идеалов не бывает…

Мы пошли дальше. Она сказала шепотом:

— Я очень хочу тебя. Но очень хорошо, что так получилось. Да? Просто так идти рядом тоже очень хорошо. Да?

— Если рядом ты, — ответил я.

И тут оркестр заиграл «Прощание славянки». На той стороне, у Казанского, за памятником Кутузову, развивались красные флаги. Человек десять коротко стриженных парней в кожаных черных косухах развернули кумачовый плакат. На плакате суровые буквы: «Дави Америку как говно!»

Натали удивилась.

— Кто это, Слава?

— Это нацболы, — объяснил я.— Записывают добровольцев в Сербию.

Она стояла задумчивая и серьезная.

— А что там играют?

— «Прощание славянки», — сказал я.

— Очень красивая музыка. Да?

— Очень, — сказал я.

— Под такую музыку можно раздавить Америку, — сказала она.

Я увел ее с Невского на канал. Мы пошли в сторону Храма-на-Крови. Было уже десять. Она хотела скорее взять билет в консульстве. Нам нужно было точно знать — сколько еще времени у нас оставалось. У храма она спросила:

— Слава, а правда, что Александра убили в день, когда сожгли магистра тамплиеров Жака де Моле?

— И Николай II отрекся в этот же день, — сказал я.— И Сталина в этот же день отравили. И Павла I замочили в тот же день. Просто наши доморощенные заговорщики немного запутались во временных стилях.

Она остановилась.

— Не может быть!

— Но так было. Все жертвы посвящены одному событию.

— И Сталин? — удивилась Натали.

— Официально днем смерти Сталина считается 5 марта. Но большевики сами признают, что несколько дней охрана не могла проникнуть в его комнату. Он не открывал. А ломать дверь боялись. Последняя ночная трапеза малого Политбюро состоялась на даче Сталина как раз в ночь на 2 марта. После этой ночи Сталина живого не видели. Нашли его полумертвым.

— Почему этого никто не знает? — спросила Натали.

— Потому что у России нет истории, — ответил я.

На красивом и строгом голубом особняке трепетал на утреннем ветру сине-бело-красный флаг. Натали улыбнулась ему, как родному. Я даже заревновал ее к этому флагу. Она поцеловала меня в лоб.

— Подожди меня здесь. Да? Я скор-р-ро. Да?

Я стоял на Мойке, прислонившись к чугунной ограде, и смотрел на свой дом. Очень мне туда идти не хотелось. Но и расстаться с ней «просто так» я не мог. Я пошел на угол, позвонил в офис еще раз и услышал все то же самое: «Константина Николаевича сегодня не будет».

Натали действительно скоро освободилась. Подошла ко мне и сказала сердито:

— Бюр-р-рократы! Кошмар-р-р!

— Что случилось?

Она обиженно надула губы.

— Слава, я их умоляла дать мне хотя бы еще один день! Хотя бы один! Бюр-р-рократы!

— Когда у тебя виза кончается? — спросил я.

— О-о, виза на месяц,— жалобно сказала Натали, — но билет мне вручили на сегодня. Четырнадцать сорок. Да? Они меня высылают!

У меня внутри все запело! Я наклонился к ней:

— Да, пошли ты их к черту! Я знаю одно место, где нас никто никогда не найдет! Целый месяц никто не найдет! Ручаюсь!

Натали грустно посмотрела на меня.

— В Африке? Да?

— Почему? — засмеялся я. — В России можно спрятаться лучше, чем в африканских джунглях! Пошлем все к черту, Натали!

— Но я не хочу прятаться, — сказала она. — Я ни в чем не виновна. И я им это должна доказать! Да?

Я затормошил ее.

— Да кому ты докажешь? Сама говоришь — они бюрократы!

— Ну и что? — твердо сказала она. — Они — это они. А я — это я. Речь идет о моем будущем, Слава. О моей профессии! Я приеду и все докажу! Во Франции уже двести лет демократия! Да?

Больше мне говорить было не о чем. Мы машинально пошли в сторону моего дома. Она сказала на ходу:

— В час они заедут за мной к отелю. Слава, у нас только два часа. Да? Уже можно идти к тебе домой?

Я признался ей:

— Мы не можем туда идти!

Мы остановились, не дойдя до моего дома. Она улыбнулась.

— Ты опять боишься?

Я искренне ответил ей:

— Боюсь.