Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 82 из 102

Он стал мне неприятен и жалок.

— Как я вас могу спасти, Коля?

Он уже все продумал.

— Найдите Людмилу и расскажите ей, где я и что со мной. Скажите ей, что у меня опять обострение… Она пропала после вашего побега… Она, наверное, думает, что меня куда-то увезли! Найдите ее, Слава! Такая женщина все может!

Я спросил Колю:

— А где же ваш Гельмут?

Коля упал на койку.

— Санта-Клаус трус. Мелкий розовый бюргер! Он испугался.

— Чего же так испугался Санта-Клаус?

— Как это чего?! Нашего КГБ! Как бы они теперь ни назывались, на Западе их панически боятся. Тамошние бюргеры напуганы этой организацией на всю оставшуюся жизнь.

Я улыбнулся.

— Ваш Санта-Клаус не напрасно их боится.

Коля замер.

— Что вы этим хотите сказать?

Тогда я ему сказал то, что продумал за время его рассказа:

— Ваш Гельмут так долго искал подходящую мебель потому, что в то время она находилась здесь, у генерала Багирова. Гельмуту нужен был гарнитур барона Геккерна. Он нужен был ему потому, что в нем находились бумаги, о которых он вам ни слова не сказал! Ведь они, как вы сами уверяете, являются инструкцией к вашему изобретению… Почему же он вам о них ничего не сказал?

Глаза у Коли снова стали детскими, беззащитными.

— А вы как думаете, Слава?

И я сказал главное:

— В старинных масонских бумагах высчитана судьба России на многие годы вперед… Вашего Санта-Клауса интересует совсем не «второе пришествие Христа», а судьба России! Они хотят влиять на судьбу России с помощью вашего прибора еще эффективнее, чем влияли до сих пор!

Коля вскрикнул раздраженно:

— Бред! Какой вы несете бред, Слава!

Я напомнил ему:

— Вы же сами утверждаете, Коля, что ваше изделие поможет уйти с дороги, по которой уже несется нам навстречу смертельный грузовик. Но можно ведь и по-другому сделать — можно направить Россию именно на ту дорогу с грузовиком!

Коля вскочил с койки, замахал на меня руками.

— Вы больны, Слава! Я это сразу понял! Вы псих! Это вас надо в психушку! Я сейчас вызову охранника!

Он рванулся к двери, я оттолкнул его на койку.

— Вы сами все это прекрасно знаете, Коля! Вы боитесь этого! Поэтому у вас опять началось обострение!

В коридоре раздались голоса. К нашей двери приближались шаги. Коля сжал мне руку.

— Слава, это за мной! Слава, не отдавайте меня в психушку! Слава, спасите меня!

В замке два раза повернулся ключ. На пороге стояла Людмила. За ней охранник с тяжелой сумкой. Рядом с Людмилой стоял генерал Багиров. Она долго вглядывалась в темноту, наконец увидела нас на койке.

— Николай Александрович, я за вами. Идите сюда, Николай -Александрович. Олег Салтанович хочет перед вами извиниться.

Коля хрипло вскрикнул:

— Какой еще Олег Салтанович?! Никого я не знаю! Я ни в чем не виноват!

— Это генерал Багиров, — убеждала Колю Людмила. — Он хочет извиниться перед гражданином Швейцарии.

Коля оттолкнул мою руку и встал.





— Мне не нужны его извинения!…

Людмила успокоила его:

— Тогда чего же вы стоите? Выходите. Внизу нас ждут.

Коля схватил со стола свою школьную тетрадку и, не попрощавшись со мной, вылетел пулей из карцера. А Людмила сделала вид, что не знает меня. «Тук-тук— тук», — застучали по коридору ее каблучки.

В открытых настежь дверях стоял генерал Багиров и мрачно глядел им вслед. Я подошел к нему.

— Что же вы сделали?… Зачем вы его отпустили?

Генерал зло посмотрел на меня и сказал с кавказским акцентом:

— Слушай, конспыролог! Надоэл ты мнэ…

Я сдержался и стал ему объяснять:

— Коля изобрел новейшее оружие… Он увезет его в Швейцарию… Он — гений!… Мы больше не увидим будущего!…

Генерал вдруг затопал ногами и заорал на весь коридор:

— Ёкнутый! Вон отсюда! Вон — нэпосредствэнно!

15

Похороны

День рождения Пушкина начался с похорон Адика. Утром шестого июня на Серафимовском кладбище торжественно хоронили моего бывшего шефа. Но до этого чуть не умер я сам…

Но все по порядку. Иначе нам не разобраться с этим жутким «базаром», как говорил Константин…

За что меня обозвал «ёкнутым» и выгнал с Каменного острова генерал Багиров, я до сих пор не понимаю.

Я брел по пустынной ночной аллее к автобусной остановке. И вспоминал слова Пушкина: «Догадал же мне черт родиться с умом и талантом в России!» Это я не о себе, конечно. Я пытался оправдать Колю Колыванова…

Тишина была на Каменном острове. Птицы еще не проснулись. И вдруг тишина взорвалась мотоциклетным ревом. Я еле успел отскочить за дерево. Мимо меня пронесся знакомый «харлей». Совсем близко промелькнуло бледное лицо. Прижав рукой шляпу, он искал кого-то глазами. Я понял, он ищет меня. Я ждал за деревом, пока рев не растворился в тишине.

Я долго стоял на остановке, но так и не дождался автобуса. Хотел взять такси, но в кармане шуршали только зеленые. Рассчитываться ими с мастером я побоялся… Не хватало мне только ограбления… Я совсем ослаб. Последние деньги у меня можно отнять, как у малого ребенка…

Я пошел пешком через Каменноостровский мост. С моста хотел глянуть на дачу Суслика, напротив сверкающей огнями новой бензоколонки, но из-за деревьев дачи было не видно. С залива дул холодный ветер. Я засунул руки в карманы брюк, а в нагрудном кармане рубахи зашуршала Колина записка об американском проекте, которую я так и не передал генералу.

Уже на том берегу я задумался — а что бы я захотел увидеть с помощью «изделия ЗК»?

И остановился как вкопанный, когда понял, что я хотел бы увидеть… Исповедь Пушкина перед смертью!

Говорят, священник Конюшенной церкви, участник Бородинского сражения, приняв его исповедь, заплакал, а выйдя от него, сказал: «Он умирает как воин…»

Что же Пушкин ему рассказал? Почему священник назвал его воином? Ведь погиб-то Пушкин на банальной, нелепой дуэли из-за «семейной драмы», как все считают?…

В его исповеди — ответ на все вопросы! Ее бы подсмотреть!

Но… Он же не перед священником исповедовался. Священник только помогал ему в этом, посредничал… Пушкин с Богом разговаривал… Как воин…

Можно ли сегодня подслушать то, в чем Пушкин только Богу решился признаться?! Кто на это имеет право?!

Но Колю-то отпустили… Коля теперь «гражданин кантона Ури»… И его «изделие», вмонтированное в старинную раму, уже погрузили, наверное, в контейнер вместе с гарнитуром барона Геккерна!

Кто им теперь помешает увидеть самое сокровенное, о чем имеет право знать только Он?… Я побежал.

Я остановился, запыхавшись, уже на набережной Карповки… Куда и зачем я бежал — я не знал. Мне стало плохо…

На совершенно пустом проспекте было светло, как днем. Мимо, шурша, проносились редкие машины. Я попытался какую-нибудь остановить… Меня объезжали, как пьяного… Где-то далеко впереди, у Кировского моста наверное, горели красные огоньки стоп— сигналов… Я понял, что мост уже развели. До утра мне домой не попасть…

Справа в бледном небе сверкнули кресты Иоанновского монастыря, и я пошел на них, сам не знаю почему…

Шел-шел-шел, успокаивая дыхание, свернул налево, перешел мостик и оказался перед большими, ярко освещенными окнами. В стекла с той стороны бился, как огромный навозный жук, ритм ударных. Я заглянул в окно. Ресторан был почти пуст. За стойкой в ритм ударных качала плечами молоденькая барменша. Я отошел, чтобы посмотреть название заведения. Оно меня успокоило. Заведение называлось «Зурбаган». Ни больше ни меньше. И я вошел туда как к знакомым.

Мне там сразу понравилось. В динамиках звучало родное с детства. Но исполнение было настырное, современное.