ТИК

Когда Ксения только приступала к празднованию данного праздника жизни, пристроившись автором диалогов (одним из не то восьми, не то десяти; были еще несколько разработчиков сюжета и пара начальников всей сценарной бригады из двух десятков человек) на сто-с-лишним-серийное костюмное «мыло» про гусар и княжон, биг-босс «Художественного телеобъединения» — сериальной фабрики, где в разных павильонах со скоростью серия в день херачатся одновременно по нескольку «теленовелл», — знаменитый продюсер одного из главных каналов, маленький толстенький лысенький говорун, на полном серьезе втирал ей как-то, что возможностей для творчества и самовыражения (именно такими словами) в сериале ничуть не меньше, чем в кино. Причем в какой-то момент преданно заглядывающая ему в рот (она знала, как вести себя с Начальником Поучающим) Ксения поняла, что босс вовсе не канифолит мозги новой «зеленой» сотруднице, а совершенно искренне верит в то, что несет!..

Тогда до нее вдруг дошло, насколько начальник, работодатель, царь и бог ТУПЕЕ ее. Человек, учащий ее профессии, уверенный в своей власти над ее будущим, был самым обыкновенным, полновесным и очевидным дураком. Ничтожеством. И очевидность эта — вопреки неподдельному желанию Ксении перенять его систему ориентиров! — полностью систему оную нивелировала.

…Здорово подмораживает — внешняя мертвящая стылость воспринимается даже визуально, даже изнутри теплой машины. Густые белые хвосты мотаются за бамперами. Ранний закат раскрашивает заиндевевшие трамвайные стекла и протяжные султаны из повсеместных громадных труб…

В чем все-таки моя главная проблема? Почему я одна без конца напрягаюсь «на пустом месте»? Ведь почти никто совершенно искренне не понял бы моих заморочек!

Одно точно — дело тут не в наличии мозгов. Что — у Игоря нету мозгов? Да побольше, чем у меня. Не говоря об эрудиции. Но Игорь ведь не парится. То есть парится и еще как — только совсем иначе и по другому поводу. Хотя нет… Ни черта он не парится. Это он изображает. Не только перед другими — перед собой в первую очередь. Дабы был повод себя пожалеть, по шерстке погладить, за ушком почесать…

Все. Хватит.

…Она цепляется взглядом — и привычно шизеет. Растяжка поперек улицы: «Насилие в семье? Участковый — от слова „участие“! Звоните 02!» Да. Блин. Менты наши себя рекламировать любят и умеют. Хотя и бизнес старается не отставать (свежее с Ленинградки: «Гробы на ваш вкус!»). Участие… Они сами-то поняли, что написали?!

Никогда мне не освоиться в этом городе по-настоящему. И пытаться бесполезно… Ксения много лет искренне стремилась стать стопроцентной, «до кости мозгов», москвичкой — но до сих пор ее регулярно отбрасывало к той завороженной оторопи, с которой у нее ассоциируется (кажется, навсегда) «милый город, сердце родины моей» (здравствуй, здравствуй… жопа новый год). С тех пор ассоциируется, как в былинные незапамятные времена она въезжала в Москву на междугородном автобусе. Первым, что она увидела в окно, проснувшись с некоторого похмелья, оказалась то ли строящаяся, то ли перестраиваемая высотка, затянутая по всему фасаду громадным багряным транспарантом, на котором могучими белыми буквами значилось: «ЭТО ДОМ ПОМИДОР ЭТО ДОМ». Без знаков препинания.

После «Собеседника» помчалась в Сбербанк — в отделение, что там неподалеку, на Сущевской. Выдравшись откуда, вдруг обнаружила, что проголодалась. Вообще-то аппетит у нее неважный, совсем, можно сказать, никакого, на кофе живет (зато килограммы с калориями… килокалории… считать не надо) — а тут на тебе. Ксения мысленно прикинула дальнейшую диспозицию, нахмурилась на часы… Стоит где-нибудь перехватить, неизвестно, когда еще получится.

Тут же, впрочем, через дорогу, сыскалась и кофейня, как бы итальянская: некая «Торт-а-рула». И насчет потрескать там был порядок — томатный суп с креветками, по крайней мере, оказался выше всяких похвал. Даже жалко было отвлекаться на телефон между каждыми тремя ложками. Хотя после очередного звонка — с номера, распознанного, но не узнанного определителем, — Ксения, поговорив и ткнув красную клавишу, на добрые полминуты застыла, бессмысленно пялясь в остывающие густые остатки… крутя мобилку на пластмассовой столешнице…

УБЭП, механически повторила она про себя, словно пробуя на вкус (было не то что невкусно — несъедобно, как гравийный голыш). УБЭП. Самое, говорят, коррумпированное из всех ментовских ведомств… Почему-то все ихние аббревиатуры — как демонологическая номенклатура. Оглавление какого-нибудь «Лемегетона». УБНОН, герцог ада… Впрочем, логично.

Она внимательно прислушалась к себе. Беспокойство было, конечно, — но нормального, дежурного градуса. Любому бы стало не по себе от предложения (пусть и безукоризненно вежливого) наведаться в Управление по борьбе с экономическими преступлениями. На Люсиновскую, 44. «Ответить на несколько вопросов»…

Помедлив еще чуть, невидяще глянув через высокое окно на закутанных торопливых прохожих, она осторожно, вдумчиво, то ли преодолевая себя, то ли боясь впопыхах оплошать, вновь взяла телефон, нашла в памяти номер, нажала зеленую кнопку, приложила трубку к уху. Один гудок и нетерпеливое «да».

— Это я, привет. — Она старалась, чтобы тон был совершенно нейтральным.

— Ну?

— Мне тут звонили только что…

3

Очень у нас все хорошо. Хорошо живем. В нашей стране Эр Эф. Богато и праздно. И это не аутотренинг и не пропрезидентская пропаганда, а объективный факт. Запросто доказуемый.

Потому что у нас все снимают кино.

Это топовая мода уже второго — если не третьего — сезона подряд: и все, похоже, только начинается. Это же так престижно нынче. Это отличный повод пропиариться и серьезная имиджевая акция. Возможность, загнув пальцы, одновременно расписаться если не в повышенной духовности, то по крайней мере в некоей культурной элитарности. Да в конце концов, нехило — при удачном раскладе — заработать!

Год от года бюджеты все толще, понты все круче, а прокатные сборы все выше. Что неопровержимо свидетельствует о наличии свободных денег в стране и свободного времени у граждан (в сочетании с лишним, опять же, баблом)…

Правда, кино у нас получается очень плохое. Даже поразительно, до какой степени. За ре-едким исключением. По Игоревой дефиниции — в лучшем случае детский лепет… Но качественный критерий у нас нынче не то вовсе упразднен, не то игнорируется по какому-то негласному патриотическому соглашению: сам себя не похвалишь… Так что сами себя снисходительно нахваливаем в СМИ, ежегодно прогнозируя неминуемый (в этом уже году!) качественный перелом, во всю глотку промеж себя пиаримся и главное — сами все это хаваем, причем в охотку. Народ мы невзыскательный. Чай, не баре.

Свое — и впрямь — кино: во всех смыслах.

Хотя Ксения давно и целенаправленно удерживает себя от оценок и обобщений, в свое время с Игорем, треплом редкостным, она, принявшись как-то под его влиянием «тележничать», выдала, что нынешнее русское синема до странности буквально отражает происходящее со страной в целом. Оно столь же второсортно, как все, что делается (причем далеко не только в смысле «производится», а вообще — совершается) в России; оно так же провинциально: провинциально-самодостаточно и провинциально-самодовольно. Оно внезапно разбогатело по тем же самым случайным и посторонним причинам, что и «путинские закрома», причем богатство его — как и пресловутая нефтяная стабильность — не то что не спешит конвертироваться в цивилизованность: наоборот, окончательно «консервирует» убожество.

…Если уж совсем точно… — Ксения снимает руки с баранки и трет лицо, — кино отражает реальность даже не столько страны, его смотрящей, сколько столицы, его снимающей (во всяком случае спонсирующей). И не столько итоговый продукт — отражает, сколько процесс. Варка. Это, как убедилась Ксения, такая Москва в степени…

Она смотрит на часы, берет телефон:

— Фим? Вы уже? Я скоро, я в пробке…