ТИК

— Предельно, — с отвращением сказала Ксения.

— Что вы знали о его работе?

— Знала, чем он занимается. В общих чертах. В подробности он меня не посвящал.

— Название «Коммерческий банк инвестиций» вам знакомо?

Она нахмурилась, как бы пошарила в памяти:

— Н-нет.

— Работа Гордина была связана с ним. Вы об этом ничего не слышали?

— Нет.

— Максима Лотарева вы знаете?

— Нет.

— А Виктора Меркина?

Она секунду помедлила:

— Немного. По-моему, он работает в этом Фонде…

— Фонде поддержки кино.

— Да. Директором, что ли, каким-то…

— Но близко вы не знакомы? С Меркиным?

— Нет.

— Продюсерскую компанию «Логос» знаете?

— Конечно.

— Вам известно, какое к ней имел отношение Гордин?

— Они работали вместе над одним проектом.

— Гордин представлял Фонд?

— Наверное. Я не в курсе деталей.

— Что за проект?

— «Фантастикум». Это рабочее название.

— А чем конкретно занимался Гордин?

— Конкретно — не знаю. Но идея фильма была его.

— Что вы вообще знаете об этом проекте?

— О коммерческой стороне — практически ничего.

— А о какой?

— Скажем так, о творческой.

— И что вы можете сказать о творческой?

— Это такое амбициозное начинание. Крупнобюджетное. Предполагается, в смысле. Предварительно, насколько я помню, речь шла о бюджете в шесть-восемь миллионов. Долларов.

Ответив, она сообразила, что вопреки собственной заяве изложила как раз финансовую информацию. Но Валяев этого и не заметил.

— А вам Гордин не предлагал участвовать во всем этом?

— Предлагал. В качестве сценариста. Я сразу отказалась.

— Почему?

— Фильмы ужасов — не мой жанр.

— Это должен быть фильм ужасов?

— Ну… мистический триллер.

— Вы просто отказались — и все?

— И все.

— А про Гордина вы что-нибудь знаете?

— В каком смысле?

— Где он? Что сейчас делает?

— Без понятия.

— Неужели совсем ничего? У вас же есть, наверное, общие знакомые…

— А общие знакомые, насколько я понимаю, тоже не очень в курсе.

— Он что, ни с кем не общается?

— Нет — по крайней мере, с теми, с кем общаюсь я. Кто-то, по-моему, говорил, что он уехал куда-то… что-то в этом роде.

— А куда?

— Не знаю. И тот, кто говорил, тоже не знал. Насколько я помню.

Капитан покивал — себе.

— И почему он пропал — вы тоже не знаете?

— А он пропал?

Валяев поднял на нее глаза. Серые, мутноватые, с тяжелыми веками. И весь он был — серый, мутный, тяжелый. Недопропеченный какой-то.

— Он пропал, — сказал капитан тяжелым сырым голосом. — А незадолго перед этим Ка-Бэ-И выделил Фонду крупную сумму. Под тот самый проект. И денег этих теперь никто не может найти. Вы что-нибудь знаете обо всем этом?

Ксения непроизвольно отвела взгляд… Интересно, как моя реакция выглядит со стороны?.. Но глаз не дергался — это она отметила с мимолетным удовлетворением.

— Первый раз слышу.

«Коммерческий банк инвестиций» — набрала она вечером в «Яндексе» и тут же получила «тассовку» на «Regnum’е», датированную непосредственно сегодняшним числом.

Центробанк России отозвал лицензии у московского Коммерческого банка инвестиций и Новосибирского общественного коммерческого банка. Как сообщает ИТАР-ТАСС, лицензия у Коммерческого банка инвестиций отозвана в связи с неисполнением федеральных законов, регулирующих банковскую деятельность, и нормативных актов ЦБ РФ, неоднократным нарушением в течение одного года требований, предусмотренных статьями 6 и 7 федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», а также с учетом неоднократного применения мер… Полномочия исполнительных органов банка приостановлены в соответствии… Руководителем временной администрации КБИ назначен…

Впрочем, ни про какой Фонд поддержки кино ни в этом сообщении, ни в аналогичных, добытых Ксенией в Сети, конечно, не поминалось. Вообще никаких подробностей не было.

Она откинула голову и обеими руками медленно убрала волосы на затылок. Задумчиво покусала верхнюю губу. Потянулась за мобилкой. Написала эсэмэску, ткнула «Послать», «Найти» и остановила курсор на строчке в «Контактах», где значились всего две буквы: «АД».

6

Он

«Подушки, матрасы из гречневой шелухи от 100 до 1500 руб. Постельное белье: пододеяльники, простыни, наволочки от 1300 руб.» Ниже на том же плакатике: «Выращивание ШИНШИЛЛ!» Наискось по диагонали: «Распродажа!» Отрубленное этим словом: «Опилкобрикеты: 5000 руб./тонна, 700 руб./40 кг». Внизу: «ЕЖИ. Производственная фирма» (прилагается адрес-телефон). Сверху на трех этих больших буквах — некая ушастая крыса (изображение). И вдоль нижнего среза плакатика: «Шьем по индивидуальным заказам».

Я зажмурился и некоторое время стоял так, с закрытыми глазами. Смыслы распадались — или ускользали: чувство ухода реальности из-под контроля было физическим, тошнотным. Словно неподконтрольна она была не сознанию, а телу — как палуба в качку. Хотя и правда качало… Раскачивало, мотало и с надсадным, по средостению дерущим сипением несло из потемок в потемки.

Я открыл глаза: щекастый, налитой, на полтора сиденья, боров лет сорока пяти смотрел снизу в упор со стремительно нарастающей агрессией — на болтающегося на поручне меня. Думал, я пьяный и вот-вот его облюю (он был недалек от истины). Его соседка, ухоженная, сучьего вида тетка за пятьдесят, тоже косилась — испуг и ненависть. С обеих сторон и сзади мягко наваливались, протяжно протирались.

Где-то совсем рядом разговаривали. По голосам: две вряд ли совершеннолетние мочалки. Блядски растягивая слова и глумливо взгогатывая. Одна рассказывала второй, как, значит, в клубе к ней кто-то подкатил яйца:

— А я ему говорю: «А какая у вас машина?» «Вольво Эс-восемьдесят» — с понтом охуеть круто… А я: «А какого года?» «Две тыщи первого». А я: «А щас какой?..»

Парное ухабистое реготание.

Не-мо-гу.

Сжав зубы, я стал протискиваться туда, где, кажется, было посвободнее. Протиснувшись, понял, почему. На одном из диванчиков развалился некий молодогвардеец, бухой в муку — уже не в состоянии даже сидеть, клонясь неудержимо вперед, оплывая здоровенным бесформенным мешком, бликуя светлым, широким, наглым, почти под ноль уделанным затылком. На соседних сиденьях и в проходе, куда орел намеревался в ближайшее время нырнуть носом, было, естественно, пусто. Под его голенастыми ногами перекатывалась, рокоча, по мокрому полу бутылка из-под «Хольстена».

Вдруг в судороге спонтанной активности, не поднимая головы, гвардеец пнул стеклотару что есть мочи первой подвернувшейся нижней конечностью — бутылка звонко отлетела по диагонали к дверям, завертелась на месте, но, поколебавшись, смирилась с физическими законами и медленно покатилась обратно, против движения поезда. Опять к этому орлу. Тогда он, по-прежнему не распрямляясь, подцепил ее за горлышко рукой и шарахнул об пол. Бутылка не разбилась. Орел раз за разом методично молотил ею в одно и то же место — но то ли ему силенок в полуотрубе недоставало, то ли стекло за границей выдули на совесть: не бился пузырь. Плотно набитый по обе стороны от урода вагон старательно ничего не замечал.

Наконец с огнестрельным аханьем бутылка лопнула, осколки шваркнули окружающим под ноги. Гвардеец снова застыл в состоянии неустойчивого равновесия, видимо, полностью удовлетворенный состоявшимся восстановлением мировой гармонии. Головы за все время он так и не поднял.

Это была «Арбатская», и вышел я на Воздвиженку. Мороз мгновенно обварил — словно за минувшие полчаса он усилился вдвое. Некоторое время я, пытаясь понять, что мне делать, потоптался среди столпившихся тут «стекляшек», между которыми как всегда кучковалась крысиная стекляшечная публика — разве что порядком прореженная холодом и ночным уже временем. Потом вспомнил, что здесь имелась «точка» — единственная в окрестном суперцентре, торгующая в этот час бухлом.