Страница 7 из 12
– Я тоже кое-что записываю.
– Ты? – поинтересовалась я. – Рассказы? Стихи? Ведешь дневник?
На третьей моей попытке его глаза ярко вспыхнули.
– Я веду дневник. Записанное позволяет мне лучше понять смысл.
Я подняла блокнот, но Алекс смотрел в угол, глубоко задумавшись.
– Откуда он у вас? – спросил он, уставившись на мой шрам.
– Ерунда. – Я провела рукой по неровной канавке, тянувшейся со щеки на шею, напоминая себе, что эмоции надо держать в узде. – Ты когда-нибудь падал с велосипеда?
– Однажды я поцарапал колено. – Долгая пауза, Алекс словно вспоминал тот давний случай: – Почему вы носите на шее горловину флакона?
Он смотрел на серебряный талисман, висевший на цепочке. Я приподняла его.
– Это не горловина флакона. Я называю его «SОS-талисман». Он подскажет людям, что делать, если у меня вдруг случится анафилактический шок.
Алекс повторил слова «анафилактический шок».
– Что это?
– У меня аллергия на орехи.
Его синие глаза округлились.
– Даже на арахис?
– Да.
Алекс задумался.
– И на ореховое масло?
– На него тоже.
Он склонил голову набок.
– Почему?
– Моему организму они не нравятся.
Теперь он смотрел на меня более пристально, словно пытался определить, не взорвусь ли я в следующий момент, не отращу ли вторую голову.
– А что произойдет, если вы съедите, к примеру, «Сникерс»?
«Вероятно, не смогу дышать», – подумала я, ответив:
– Сразу засну.
Его глаза стали еще шире.
– Вы храпите?
Я громко рассмеялась.
– Майкл говорил мне, что ты знаешь смешные анекдоты. Я люблю анекдоты. Расскажешь мне свой самый любимый?
Алекс посмотрел на меня, словно раздумывая, потом медленно покачал головой.
– Не могу. У меня слишком много самых любимых.
Я выдержала паузу, прежде чем предложить:
– Хочешь, я расскажу тебе один из моих любимых?
– Нет, я знаю, какой расскажу. – Алекс откашлялся. – Согласно статистике, из каждых семи гномов весельчак только один.
Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, но уж когда поняла, так смеялась, что лицо Алекса засияло, будто китайский фонарик.
– Этот я не записывал, – добавил он.
– Ты записываешь свои анекдоты?
– Это нужно для пьесы, в которой я играю. У меня роль Горацио.
– Ты играешь в «Гамлете»?
Алекс рассказал мне, что пьеса – современная версия шекспировской, выступать он будет через несколько недель в оперном театре, и спросил, не хочу ли я прийти.
– С удовольствием, – ответила я. – Готова спорить, твоя мама тобой гордится. Ты делился с ним своими анекдотами?
Он кивнул, и лицо его стало грустным.
– Она не смеялась очень, очень давно.
– Иногда по людям не видно, что они смеются, – заметила я. – Потому что смеются они неявно.
Он задумался, но я заметила, как его правая рука поползла к воротнику рубашки и подергала его, словно он вдруг стал узок.
– Вы хотите сказать, людям свойственен внутренний смех? – наконец спросил Алекс. – Внутренний смех, как внутреннее кровотечение?
Такая ассоциация застала меня врасплох. Я молчала, ожидая продолжения.
– Думаю, я знаю, что вы хотели этим сказать. Я смеялся внутри, когда мой отец был еще жив.
Я попыталась развернуть эту тему:
– Что ты под этим подразумеваешь?
Алекс настороженно посмотрел на меня. Его рука не отрывалась от воротника.
– Я делал то, что мне нравилось, когда он приходил, но делал это тихо. Например, писал или рисовал. Когда занимался этим, чувствовал себя счастливым вот здесь, – он прижал кулак к груди, – пусть даже моя бабушка и говорила, что моего отца надо отправить в ад.
Он поднес руку ко рту, будто вновь открыл про себя нечто такое, чего открывать ему не хотелось.
– Все нормально, – заверила я. – Ты можешь так говорить, я здесь не для того, чтобы наказывать тебя.
Алекс кивнул, поерзал по полу.
– Я бегаю, – произнесла я, желая снять напряжение. – Бег делает меня счастливой. – И рассмеялась, но у Алекса вытянулось лицо.
– Я не хочу! – нервно бросил он.
Я склонила голову.
– Чего?
Он посмотрел в угол, словно там кто-то был.
– Ладно, – решительно добавил он.
Я ждала продолжения. Наконец Алекс слабо улыбнулся. – Руэн просит передать тебе привет.
Я уставилась на него.
– Руэн?
– Руэн – мой друг, – продолжил он без намека на замешательство в голосе, словно мне следовало это знать. – Мой лучший друг.
– Руэн, – повторила я. – Что ж, спасибо. Ему тоже привет. Можешь объяснить, кто он?
Алекс пожевал губу, опустив голову.
– Руэн – необычное имя, – заметила я и добавила: – Руэн – животное.
Он покачал головой, глядя мне за спину.
– Некоторые из них – да, но не Руэн. Он… мы просто друзья.
– Некоторые из них? – переспросила я.
Он кивнул. «Воображаемые друзья», – подумала я.
– Расскажи мне о нем.
Алекс посмотрел на меня, задумался.
– Ему нравится пианино моего деда. И он любит Моцарта.
– Моцарта?
– Но Руэн не может играть на пианино. Говорит, что вы играете.
– Да, я играла на пианино с детства. Моцарт, впрочем, не относится к моим любимым композиторам. Больше всего я люблю Ра…
– Равеля, – буднично закончил Алекс мое предложение. – Руэн говорит, что Равель – швейцарский часовщик.
– Швейцарский часовщик? – Его точность потрясла меня. Равель не одно десятилетие оставался моим любимым композитором. Я сложила руки на груди. Алекс меня удивил.
Он наклонился, словно кого-то слушая, потом выпрямился и встретился со мной взглядом.
– Он имеет в виду, что Равель писал музыку, будто собирал действительно дорогие часы. – Алекс поднял руки и покрутил воображаемые диски. – Чтобы все шестеренки подходили друг к другу.
Конечно, он мог слышать о Равеле, но все равно подобные знания не могли не удивлять. Алекс заинтриговал меня.
– И откуда Руэн все это знает?
– Ему девять тысяч лет. Он знает очень много, хотя по большей части это такая скука.
– Он тоже рассказывает анекдоты?
Алекс вскинул брови и захохотал.
– Нет, Руэн считает, что мои анекдоты глупые. Он серьезнее Терминатора.
Наверное, на моем лице отразилось недоумение, потому что Алекс с улыбкой продолжил:
– Вы знаете, фильм. С Арни. – И тут же сымитировал голос Арнольда Шварценеггера: – «Это у вас в крови – уничтожать самих себя».
Я хохотнула, достаточно искренне, хотя и отметила необычность интереса мальчика к фильмам, которые появились до его рождения.
– Руэн выглядит, как Арни?
– Нет, но… Он говорит, что вы прелестная.
В голосе Алекса прозвучало удивление, а слово «прелестная» он произнес тише и с легким английским акцентом.
– Ты знаешь, что означает это слово, Алекс?
– Нет, я пропустил большую часть слов на букву П. – Он вновь потянулся к воротнику. – Можем мы поговорить о чем-то еще? Пожалуйста.
– Говорить мы будем, о чем ты хочешь, – произнесла я, но его голова вдруг яростно замоталась из стороны в сторону.
– Прекрати! – крикнул он.
Я почувствовала, как Майкл вскочил у меня за спиной, и подняла руку, чтобы предотвратить его вмешательство.
– Успокойся, Алекс. – Лицо у него побледнело, глаза стали дикими. – Это Руэн достает тебя?
Теперь он покачивался взад-вперед, потирал руки, будто собирался разжечь огонь. Я коснулась его предплечья, но он отпрянул.
– Иногда достает, – признался Алекс, немного успокоившись. – Говорит, что он супергерой, но на самом деле он вредина.
– Супергерой?
Алекс кивнул.
– Таким он себя считает.
– А кто в действительности?
Алекс помялся.
– Демон, – просто ответил он. – Мой демон.
Я подумала о записях, которые показывал мне Майкл в моем кабинете. Демоны упоминались, но, судя по дате, тремя годами раньше, когда Алексу было семь лет. Я отметила отсутствие страха в голосе Алекса. Упоминание «демонов» обычно сопровождается агрессивным или злобным поведением, но Алекс сказал об этом совершенно спокойно, как бы между прочим.