Травяная улица

— И это бесстыдство!

— Сталин, Киров, Жданов в своей известной работе…

— Я понимаю — дореволюционная педагогика плоха! Но раньше были розги!

— Розги лечат мозги…

— Не могу, не могу, не могу! Вот сейчас кончится перемена… не могу, не пойду, дайте закурить… не могу, не настаивайте, я вам даже намекнуть не берусь, ч т о они хотели, чтобы я увидела…

— Га-аа-а… Увидели, не умерли же… Ладно, звонок! Пошли…

— Не могу, не хочу, не буду!..

— Слушайте, перестаньте рыдать, вы же, как вы говорите, не институтка! Еще в учительской истерик не хватало! Возьмите себя…

Слышится подавленный всхлип. Кто-то пьет спасительную воду.

…Существует такое повальное весеннее увлечение — «отмеряла». В наших местах употреблялось три способа перепрыгивания через человека. Самый старинный, почтенный и веселый — чехарда. Забава почти чеховская. Папа, мама, мальчики в гольфах, гости в чесучовых костюмах ловко скачут друг через друга по дорожке, ведущей из вишневого, скажем, сада к вешним, скажем, водам. Или к расстеленной на траве скатерти. Скачут и дурачатся. Луг. Пчелы гудят. Бабочки болтаются в воздухе. Всё в пыльце. Улыбка на лице. Барышня в чепце. Слезинка на конце… ресницы. От смеха! От счастливого смеха…

Такова чехарда. Однако в другом пейзаже она бессмысленна — упрешься не в вешние воды, а в забор или, если на школьном дворе играть, в угольную кучу. И откуда — барышни, чепцы, вдовцы, отцы и дети? Нету этого ничего. Характер игры пропадает. А если так, чего тогда говорить?

Вторая разновидность перепрыгивания — «козел». В этом случае кто-то, согнувшись и уперев руки в колени, встает к остальным боком: он «водит» и вправе, стоя высоко, подкидывать перепрыгивающих, каковые, касаясь его спины руками, проделывают разные обязательные сложности. «Баранки козлу» — это утыкают в склоненного кулаки, «вилки козлу» — это растопыренные пальцы, «пришпорить козла» — стукнуть его в прыжке каблуком по заду. Или ниже зада, что больнее. Но тогда можно и другой ногой по голове, хотя в таком случае может возникнуть свара: «козел» запротестует, приятность развлечения нарушится и недолго самому стать «козлом». Поэтому главное — чистота выполнения. Есть еще «ложки козлу», есть фигура «огулять козла» — она полупристойная, и, надо думать, учительница физкультуры Валентина Кирилловна, совсем молоденькая женщина, поэтому в «козла» не играет, хотя не в пример чинной чехарде «козел» — игра демократическая, общедоступная и легко осуществимая, как на школьном дворе, так и на близлежащих тротуарах. Возможное же в ней мелкое изуверство столь незначительно, что сродни, скажем, случайному попаданию гуттаперчевым мячиком, пущенным Соней в Наташу Ростову, хотя в их время гуттаперчевых мячиков не было, и сказал я это к примеру.

Играть в «козла» Валентине Кирилловне в общем-то интересно. Небольшая боль от «баранок» или «вилок», или даже удар каблуком ниже зада, когда она высоко задирает обтянутый шароварами круп, ее вполне устраивает, чтоб не сказать будоражит, хотя никто об этом не догадывается, тем более ученики. Такого даже они, будучи хоть и непотребными, но и нетребовательными детьми натуры, еще не постигли. А вот фигура «огулять козла» и для нее, и для прыгающих невыразимо желанна. Однако урок физкультуры есть урок физкультуры, и Валентина Кирилловна педагогично, хотя и в ущерб себе (почему в ущерб, узнаем; через пару страниц возникнет компенсация) соглашается после разминок, приседов и вольных движений поиграть в «отмерялу».

А это уж забава действительно спортивная! Самая что ни на есть спортивная, потому что, если играть умело и честно, развиваются прыжок и волевые качества. Тут выигрывает, то есть почти не водит, то есть не дает через себя перепрыгнуть, сильнейший.

Прыгают на этот раз с черты и тоже через по жребию согнувшегося — но задом к прыгателям — человека. Когда все перепрыгнут, тот, кто согнулся, перемещается вперед, туда, куда поставил ногу последний прыгающий. Затем все прыгают снова. Однако в зависимости от того, насколько далеко оказался от черты водящий, оговаривается условие перепрыгивания: или — разбежавшись прямо с черты (прыжок «без одного»), или, произведя после черты один шаг (прыжок «с одним»), два шага («с двумя»), три («с тремя»), но до такого обычно не доходит.

Допустим, кто-то настаивает, что огромное расстояние, образовавшееся между чертой и согнутым водящим, взять «без одного», сиганув с черты, невозможно. Это шанс для водящего перестать водить. Он предлагает маловеру согнуться вместо себя и «доказывает», что прыгнуть возможно, и всем вменяется прыгать «без одного». Тот же, кто сомневался, либо тоже героически «берет», либо в последний момент опасливо тормозит, испугавшись снести с лица земли водящего и самому побиться. Или разгоняется сломя голову, отталкивается и всей своей массой восьмиклассника врезается в бесстрашный зад водящего, если, потеряв высоту, не застревает на согнутом и тем опять же не обрекает себя водить, то есть встает, согнувшись, на черту. И все повторяется известным уже образом.

Надо сказать, что прыжок, когда он на пределе — то есть, когда от последнего толчка, будь то с черты или с дополнительного шага, между тобой и водящим огромное непреодолимое расстояние, — выглядит вполне атлетически. Замечательно толкнувшись, подросток, почти юноша, летит, вытянув свои уже почти мужские руки, и кажется — толчка не хватит, не дотянутся руки до согбенной цели, но они дотягиваются, плотно ударяют ладонями по приготовившейся к худшему спине, пружинистый удар помогает довзметнуть уже терявшее полет тяжкое твое тело, руки на заячий манер оказываются меж раскинутых циркулем ног, и через мгновение ты опускаешься на мигом сомкнувшиеся собственные свои стопы, которые, между прочим, уже сорок второго размера.

Почти все время водит Валентина Кирилловна, задорная и свойская, ибо ей, хотя она, вытянув подъем и безупречно втягивая колени, замечательно, словно через коня в зале, прыгает через водящего, все же нелегко бывает «доказать» экстремальные расстояния «без одного» или «с одним», так что она великодушно и долго водит.

А прыгающие — сама галантность. Они чинно толпятся в очереди на разбег, красиво отталкиваются, узкой округлой спинки касаются деликатно, ни в коем случае не хлопая по ней обеими мужскими ладонями, и последний, на чей след предстоит продвинуться Валентине Кирилловне, старается сигануть умеренно, чтобы Валентина Кирилловна продвинулась недалеко, что исключит спорную ситуацию, когда придется совершать страшные огромные прыжки. Иначе говоря, он старается подольше сохранить одолимое расстояние «без одного», а потом, далеко перелетев задравшую навстречу свой круп маленькую женщину, создать безусловную ситуацию «с одним».

А она между тем спорных моментов хочет и ждет, а он не знает. Деликатно стукающие ладони ей приятны, но еще приятней, когда (она ждет этого всем своим ожиданием) на нее летит масса уже юноши, уже мужчины, и волей-неволей, чтобы не врезаться, масса эта — на мгновение — там, где лифчик (лифчик однажды даже лопнул по шовчику, но никто этого не заметил), когтит ей растопыренными пятернями спину, обрушивается всей тяжестью, и тяжесть эта, эта тяжесть, ну неповторимая тяжесть эта, утяжеленная инерцией, вминается в безошибочно и взаимно выпружиненную навстречу спину, чтобы, оторвавшись, тут же встать на мощные ноги и оставить позади в напрасном теперь поклоне согнувшуюся ее.

И, что ни говори, в этом весь мужчина. Летит на тебя из ниоткуда, громадный, тяжелый, в страшном полете простирая руки, накладывает на тебя эти огромные руки, чтобы вмяться, обрушиться — на миг, на всю жизнь, на секунду, на раз, на домотдыховские две недели — не поймешь на сколько, а ты только и можешь, что напрячься навстречу, но всегда безошибочно взаимно, и он расплющит, раздавит тебя, и непререкаемо опустит затем, где захочет, спокойные свои сорок второго размера стопы, чтобы неспешно и с достоинством вернуться к отмеряльному старту и занять свое место в очереди других мужчин…