Философ

– Мой отец, – сказала она.

Грубоватое, прямоугольное лицо, никаких признаков утонченности Альмы не несшее. Единственным, что напоминало о ней, было его загадочное выражение. Не улыбающееся и не насупленное, оно, пожалуй, говорило лишь о том, что его обладатель может того и гляди наброситься на тебя, и за многие часы наших разговоров я далеко не один раз становился свидетелем (жертвой?) этой ее повадки.

Какое-то время она смотрела на снимок, потом отложила и его.

– Ну что же, вперед.

Коридор разветвлялся. Мы повернули налево, подошли к двум дверям.

– Ваша ванная комната, – сказала Альма.

Главной приманкой была здесь ванна – глубокая, на изогнутых ножках. Мальчиком я любил читать в ванне. Сопротивление мое ослабевало.

– Придется попросить Дакиану навести здесь порядок, – сказала Альма. – Боюсь, эту часть дома она запустила. Примите мои извинения. А вот тут будет ваша комната.

На самом-то деле две комнаты – спальня соединялась с кабинетом. Просторными комнаты не были, но вместе создавали немалое жизненное пространство. Альма включила свет, и я увидел огромную, гладко застеленную кровать, высокий комод на ножках, тумбочку с лампой для чтения. Потолок, как и во многих старых викторианских домах, был низким, с лепным карнизом. Я перешел в обшитый деревянными панелями кабинет – письменный стол, кресло ему под стать, еще одно кресло, уютное, немного потертое.

– Телефона здесь нет. Надеюсь, вам будет не слишком обременительно использовать тот, что на кухне.

Я кивал, впитывая все, что меня окружало. В выходящей на заднюю веранду двери имелось перекрещенное металлическими прутками окошко. Все его стеклышки, кроме одного, были прозрачными, а это одно – расписным. Я наклонился, чтобы получше разглядеть картинку – крошечную охотничью сцену, на которой мужчина и собака замерли на лесной поляне, а за листвой окружавших ее деревьев различались грудь и голова оленя. Мастерство, старина, которыми дышала картинка, зачаровали меня. За окном были видны пара плетеных кресел, айва, тонкий слой покрывшего двор снега. Мысли мои убежали вперед, к лету, – если Альма позволит, я смогу повесить там гамак… Но самое большое наслаждение доставляла мне тишина. Я слышал, как звенит спираль потолочной лампочки.

– Для пущего вашего удобства здесь, я думаю, не помешало бы поставить небольшой обогреватель. Все остальное, полагаю, вполне отвечает вашим нуждам.

Я снова покивал.

– Очень хорошо. А теперь я, с вашего разрешения, покажу вам еще кое-что. – Она повернулась и направилась к коридору. – Уверена, это определит ваше решение.

Мы вернулись к развилке и вошли в другой коридор, оказавшийся еще более темным, мне даже пришлось слегка придерживаться, чтобы сохранить равновесие, за стену. Впереди послышался тихий лязг вставляемого в замочную скважину ключа, затем в коридор вылилась струя теплого желтого света. Я вошел в комнату площадью примерно в тридцать пять квадратных футов. Позднее я сообразил, что когда-то комнат здесь было несколько и пространство их составляло около половины общей площади дома. А в тот раз меня просто-напросто ослепило богатство увиденного: пол, выложенный паркетом «в елочку»; кроваво-красный турецкий ковер; высокий камин с медной, украшенной конскими головами подставкой для поленьев; старинные часы; глобус; древний секретер со скатной крышкой; лампы с ярко раскрашенными абажурами; напольные, в фут высотой, мраморные и бронзовые изваяния мифологических персонажей – Афины, Улисса и иных, не узнанных мной; пара роскошных кресел, а между ними – круглый столик, обтянутый кожей, прибитой медными гвоздиками. Но, главное, книги. Тысячи книг, которые стояли на доходивших до потолка полках, самая бесценная библиотека, какую я когда-либо видел.

– Входите, – сказала Альма.

Я обошел библиотеку, глаза мои застилал туман. Корешки многих книг давно выцвели. Впрочем, я различал оттисненные на них слова – около половины книг были немецкими, остальные английскими, французскими, латинскими и греческими. Философия, литература, музыка, естественные науки, архитектура, история – на полках висели бирки, надписанные тонким, паучьим почерком. В углу библиотеки возвышался старинный ящичек с каталожными карточками. Эта была единственная в доме комната, в которой не стоял ледяной холод, – думаю, ее протапливали, чтобы уберечь страницы книг от иссыхания, – а густые тона ее дерева, сумрачность тканей, присущая ей интимность мгновенно пленили меня.

– На то, чтобы устроить все это, ушло два с половиной года, – сказала Альма. – Думаю, сейчас терпения мне уже не хватило бы.

Я остановился перед камином. Окружавшая его часть стены, не занятая полками, была обита зеленым шелковистым жаккардом. Впрочем, поверхность ткани оставалась почти невидимой, поскольку большую часть места над камином занимала картина, изображавшая ворона, который сидел на черепе, стоявшем, в свой черед, на стопке книг. Ворон держал в клюве ивовый прут и надменно откидывал голову назад – мрачным контрапунктом ярких попугаев гостиной.

Вокруг картины висело около дюжины черно-белых снимков. Альма в летнем платье. Она же с отцом в лодке. С сестрой – обе позируют фотографу на оживленной венской улице, за ними видны размытые движением трамваи и женщины в высоких шляпках. На велосипеде. Среди подруг – шесть девушек, склонившихся над горшочком с фондю, позади на стене висят лыжи. Лица, дома, веселье – обрамленная жизнь. Я стоял, завороженный. Мне хотелось спросить об одной из фотографий. Но выдавить я смог только:

– Это кто же, Хайдеггер?

Вообще говоря, спрашивать было незачем. Немолодой брюзга с похожей на картофелину физиономией: я узнал его сразу. Он замер, набычившись, перед высокой каменной аркой. А слева от него стояла, так близко, что руки их могли бы соприкоснуться, – Альма.

– Конечно. Для него это было хорошее время – он терял вес. – Она хмыкнула. – Моционы Мартин никогда не любил.

Мартин? Это куда же я, простите, попал? И кто она, эта женщина? Я взглянул на нее, но увидел на ее лице только улыбку, достойную Сфинкса.

– Итак, мистер Гейст, я показала вам все, что могла. Добилась ли я успеха, нет ли – решать вам. – Она развела руки в стороны. – Сколько минут вам потребуется, чтобы принять решение?

Девушки, узнав, что я ухожу, расстроились. Я пообещал, что дам им знать, если услышу о ком-то, кто нуждается в комнате (и поражен глухотой, мысленно добавил я).

– А где же прочие ваши вещи? – спросила Альма.

– Все здесь.

– Мистер Гейст. Я и не знала, что вы аскет.

– Kyrie eleison[15].

– С маленькой «к», если вы не против.

На моей кровати лежали два больших полотенца и мочалка.

– Если хотите, пользуйтесь стиральной машиной. Если нет, оставляйте белье рядом с ней, Дакиана, когда придет, займется им.

– Огромное вам спасибо.

– Всяческое вам пожалуйста.

Вся моя одежда замечательным образом влезла в комод – еще и место осталось. И хорошо, поскольку стенной шкаф оказался доверху забитым коробками с какими-то бумагами. Установив и включив компьютер, я сообразил, что не потрудился поинтересоваться у Альмы, есть ли у нее подключение к Интернету. Таковое, разумеется, отсутствовало. Я совсем уж было собрался спросить, нельзя ли им обзавестись, но передумал. Мне следовало сначала обосноваться здесь всерьез, а потом уж докучать ей просьбами.

Наверное, я должен был ощущать неудобство от того, что она стояла рядом со мной, наблюдая, как я раскладываю мои вещи. Но по правде сказать, я ее почти и не замечал. То, что она составляет мне компанию, представлялось более чем естественным.

– Ваша диссертация, – сказала она.

– Во всем ее величии. – Я открыл шкаф, затиснул рукопись на верхнюю полку.

– Возможно, я как-нибудь почитаю ее – тайком от вас, – сказала она.

– На ваш страх и риск. Помните, что случилось с моим первым руководителем?