Страница 2 из 56
— Ты шутишь, — холодно сказал он в трубку, и Мишлен мгновенно поняла: что-то случилось.
Еще несколько секунд Джонни слушал, затем положил трубку.
— Неприятности в загоне, — сказал он и направился к двери.
Мишлен кинулась за ним, позабыв о том, что нужно продолжать наблюдение.
«Неприятности в загоне» всегда означали только одно — Бруно.
Когда Мишлен появилась внизу у клеток, отстав от Джонни шагов на пять, там уже собралась добрая половина служащих центра, все говорили разом, стараясь перекричать воющих псов. Сотрудники расступились, чтобы пропустить Джонни, и тогда Мишлен увидела чью-то фигуру на голом цементном полу. Это был молодой человек в джинсах и лыжной куртке, которого она никогда не встречала раньше. Он лежал на спине, куртка и рубашка были распахнуты до пояса, и Шантал, одна из лаборанток, склонилась над ним, пытаясь прослушать сердце.
— Я ничего не слышу! — в отчаянии повторяла Шантал. — Я совсем ничего не слышу.
Джонни присел рядом и попытался нащупать пульс на шее. Было тесно, всем пришлось расступиться, чтобы дать ему место. В этот момент Мишлен заметила Бруно. Мрачно скрестив руки на груди, он стоял в стороне от других, и Мишлен в ту же секунду поняла, что внутреннее чутье ее не обмануло. Бруно ей никогда не нравился. Долговязый и нескладный, запущенный, как многие полярные исследователи, он имел привычку вечно что-то выковыривать из бороды и внимательно изучать добытое.
Джонни взглянул на Шантал:
— Искусственное дыхание делала?
— Сразу же.
— Сколько он был в отключке перед тем, как ты начала?
— Я не знаю. Недолго. Спроси Бруно.
Но вместо того, чтобы спрашивать Бруно, Джонни обратился к остальным:
— Давайте перенесем его из этой берлоги в одну из смотровых!
Ему пришлось кричать из-за жуткого воя, поднятого растревоженными собаками.
Четверо подхватили мужчину и потащили его, как бревно. Мишлен, вошедшая в дверь последней, теперь придерживала ее, пока они выносили тело.
— Может, я делала что-то не так? — повторяла Шантал. — До сих пор я работала только с собаками.
Они принесли его в смотровую номер четыре, которая была оборудована как самая настоящая операционная, только все здесь было на четверть меньше, чем обычно, и положили на операционный стол. Ноги молодого мужчины свесились по краям. Двое поддерживали его, пока Джонни снимал лыжную куртку. Он перебросил ее Мишлен:
— Посмотри в карманах, выясни, кто он такой, — и повернулся к остальным. — Что с ним произошло? С чем мы имеем дело?
Без лишних слов пострадавшему надели кислородную маску, Джонни начал массаж сердца, кто-то встал к баллону с кислородом. Грудная клетка мужчины начала вздыматься и опускаться, будто живая. Просматривая карточки и бумаги, которые она нашла во внутреннем кармане лыжной куртки, Мишлен поймала себя на мысли, что думает о нем как о мертвом. Если прошло больше четырех минут до того, как Шантал начала приводить его в чувство…
Он приехал в свите Рашель Жено, хотя раньше в этой компании его никто не видел. Очевидно, он пришел со стороны ледника, вывихнув плечо при падении. Мишлен почла за лучшее не упоминать о том, что она ничего не заметила. Наверное, в это время она как раз возилась с настройкой бинокля. Дагмар, сестра-хозяйка центра, направила его в медпункт, но он, очевидно, свернул не туда и в конце концов оказался у загона для собак. По версии Бруно, он принял незваного гостя за потенциального грабителя или соглядатая и разрешил возникшую проблему, врезав ему промеж глаз электрической дубинкой. После чего мужчина рухнул как подкошенный.
— Он англичанин. Джеймс Харпер, — сказала Мишлен, заглянув в его паспорт. Она слегка запнулась, выговаривая «Джеймс». — Преподает в одной из международных школ в Гштааде.
При этих словах Джонни взглянул на нее, не сбиваясь с ритма.
— Простой учитель? Не «золотая молодежь»?
— Я только что просмотрела его бумаги. Он точно не из богатых.
Джонни продолжил массаж, хотя уже порядком устал. Теперь он крепко призадумался. Мишлен без труда читала его мысли.
Маленький Ризингер, сводный брат Рашель Жено, учился в одной из международных школ. Это было небольшое, весьма дорогое заведение, которое специализировалось на интенсивном обучении посольских детишек. Персонал обычно набирали через агентства за границей, платили им мало, квалификации не требовали, но во время каникул у них появлялась возможность вращаться в таких кругах, которые в противном случае они разве что увидали бы в рекламе «Мартини». Если Джеймс Харпер был только учитель, взятый на одну поездку, и никто в компании его не хватился…
— Пульса по-прежнему нет, — сказала Шантал.
Она принесла стетоскоп из соседней комнаты и прижала его к бледной коже на груди англичанина. На лицах остальных появилось тоскливое выражение, потому что после всех усилий англичанин подавал не больше признаков жизни, чем кусок мяса.
Кто-то другой взялся делать массаж сердца, какой-то лаборант привез каталку с кардиографом и пытался сообразить, куда бы лучше приладить датчики. Джонни посветил в глаза англичанина, но, видно, он имел весьма смутное представление о том, что надо делать. Монитор ЭКГ после подключения демонстрировал обнадеживающий выброс сигнала всякий раз, как на сердечную мышцу оказывали давление, но когда массаж на минуту прекращали, экран показывал прямую линию.
Джонни обратился к безмолвной толпе вокруг:
— Какие будут предложения?
— Укол адреналина в сердце, — предложил кто-то.
— В этом корпусе есть адреналин?
В ответ все только пожали плечами.
— Как насчет новой формулы ЭПЛ? — сказала Мишлен.
Джонни взглянул на нее:
— Что такое ЭПЛ?
Так назывался новый препарат. Мишлен проводила с ним опыты больше шести недель.
— Это стимулятор, — сказала она. — Его формула отличается от адреналина, но по некоторым характеристикам есть сходство. Взгляни на него. Хуже не будет.
Все посмотрели на англичанина, в свете операционных ламп бледного как смерть.
— Неси, — сказал Джонни.
Она помчалась в свою лабораторию, схватила два пузырька с ЭПЛ и самую длинную и прочную иглу для шприца, какую нашла. На обратном пути в конце коридора, ведущего к операционной, она заметила Бруно. Похоже, он слонялся там, пытаясь выяснить, что же происходит, но не испытывая желания подойти поближе. Когда он увидел ее, его сдуло, словно привидение.
Все расступились, пропуская ее. Никаких изменений на операционном столе не произошло. Немногое из того, что она узнала про ЭПЛ за шесть недель опытов, можно было применить к представителю рода человеческого. Так что они здорово рисковали.
Она сказала, обращаясь к Джонни:
— Если это поможет, все будет отлично. А если нет и кто-то заметит место прокола, что тогда?
— Попробуй замаскировать его, — сказал Джонни, — найди веснушку какую-нибудь или родинку.
С минуту она разглядывала кожу англичанина, потом сказала:
— Веснушек нет. Я сделаю прокол через сосок.
Даже Джонни не мог заставить себя глядеть на это.
Они бились над ним еще с полчаса, но было уже ясно, что они зря теряют время. Каждый успел поработать или у кислородного баллона, или массируя сердце. Прямая на мониторе ЭКГ изогнулась только раз, когда кто-то споткнулся о провод.
Наконец Джонни протянул руку и выключил операционные лампы.
— Я иду наверх звонить в Базель. Расскажу о наших сложностях, а там будет видно, что они решат.
— Разве не надо сообщить в полицию? — спросила Шантал.
— Нет, не думаю. Будем делать вид, что ничего не произошло, во всяком случае, до тех пор, пока нам не прикажут иначе. Все возвращаются к своей работе как ни в чем не бывало. Если спросят про учителя, вы ничего не знаете. Кто-нибудь, разыщите Бруно и втолкуйте ему, чтобы он это хорошенько усвоил. Я запру эту комнату, ключ оставлю у себя.
Один за другим они вышли в коридор, подавленные зрелищем смерти. Коридор проходил почти через все здание; в окна вместо стекол были вставлены полупрозрачные панели, которые пропускали только бледный, как бы размытый дождем свет. Мишлен смотрела, как Джонни запирает за ними дверь.