Страница 93 из 232
И не загодя ли объяснил в таком случае Кирилл Афанасьевич Мерецков одну из главнейших причин, в силу которой в самом начале войны его едва не поставили к стенке? Ведь он же «загремел» на Лубянку в связи с тем, что только к середине 1941 г. была вскрыта его связь с ликвидированным еще в 1937 г. заговором военных во главе с Тухачевским![346]
В результате всех этих вышеперечисленных мероприятий стрелковые дивизии ставились уже даже не в «жесткую оборону», а, проще говоря, к стенке — это были заранее приговоренные к абсолютно неминуемой погибели смертники! Приговоренные дуэтом Тимошенко — Жуков! И приговорили их весьма «незамысловато», если не сказать покрепче, например, знаменитым «загибом» Петра Великого.
Дело в том, что по уставу стрелковым дивизиям было положено 8 — 10 км в качестве ширины фронта обороны[347]. А в своем составе им было положено иметь по 14 483 чел.[348] На самом же деле, в результате всех «стахановских преобразований» дуэта Тимошенко — Жуков и согласно послевоенным признаниям последнего, в 85% дивизий Первого стратегического эшелона в среднем было всего по 8000 человек.
Это означает, что только по факту такой численности устойчивость дивизий в обороне уже была понижена в 1,81 раза! Соответственно, на 1 м линии обороны должно было приходиться уже всего по 0,8 — максимум 1 боец вместо положенных 1,45 — 1,81 бойца на 1 м линии обороны! Однако здесь, что называется, гладко было на бумаге, хотя и вопреки Уставу.
На самом же деле вследствие чрезмерного расширения фронта обороны дивизий первого эшелона, но при почти вдвое пониженной численности и при 2,386 кратном превосходстве вермахта в линейной плотности на 1 км вторжения, реальная картина понижения устойчивости дивизий первого оперативного эшелона Первого стратегического эшелона в обороне к началу агрессии была такова:
Если считать уровень «жесткости» такой «обороны» по Тимошенко — Жукову даже без учета превосходства вермахта в линейной плотности войск на 1 км линии вторжения, то все равно картина на редкость печальна:
в ПрибОВО — от 0,16 до 0,25 бойца на 1 м линии обороны?!
в ЗапОВО от 0.136 до 0,17 бойца!
в КОВО — от 0,106 до 0,133 бойца!
в ОдВО — от 0,071 до 0,088 бойца на 1 м линии обороны!
…К несчастью этих и без того поразительно неуместных в обороне дробей вместо стрелков, их положение резко усугублялось в начале войны еще и отдельными постулатами действовавших тогда некоторых предвоенных Уставах РККА.
Дело в том, что согласно им строить оборону стрелковых дивизий следовало с помощью… одиночных ячеек! Предвоенные отцы-командиры высшего звена почему-то считали, что у бойцов в одиночной ячейке больше шансов выжить.
И никому из них, считавших, что в стратегическом опыте вермахта нет ничего нового, до войны и в голову не пришло, что такая ситуация по сути дела являет собой краеугольный камень беспрецедентно особой слабости обороны и уже готовым к действию импульсом к панике и дезертирству с поля боя — ведь боец не знает, что происходит вокруг него, а потому и гадает, не сбежали ли соседи, не остался ли он в одиночестве и вообще не пора ли и ему «смазать лыжи» и дать деру с передовой! В кадрах германской военной хроники начала войны нередко можно встретить такие эпизоды, когда гогочущие гитлерюги за шкирку вытаскивают красноармейцев из этих одиночных ям-ячеек или еще более щемящие душу картины, когда из этих же ям-ячеек высовываются поднятые вверх руки красноармейцев.
Поразительно все это еще и потому, что только одному генералу — в очень скором будущем действительно великому Полководцу Победы Константину Константиновичу Рокоссовскому вполне закономерно, потому как он прежде всего думал одновременно и о Родине, и о солдатах, пришло в голову на личном опыте проверить душевное состояние бойцов в таком положении. И проверив его на передовой во время атаки гитлерюг, Рокоссовский немедленно изменил тактику обороны, приказав рыть полнопрофильные траншеи, в которых бойцы видят друг друга и способны организованно обороняться, нанося врагу серьезный урон.
Бойцы Рокоссовского, само собой разумеется, сражались совершенно иначе — упорно держались до последнего, вынуждая гитлерюг стопорить свое продвижение вперед (см.: Млечин Л. Иосиф Сталин, его маршалы и генералы. М, 2004. С. 517).
И вот тут-то начинается самое интересное. В Генштабе, а тогда, в начале июля 1941 г., им все еще руководила «органическая ненависть к штабной работе», столь присущая Жукову, успехи Рокоссовского, естественно, заметили. Да и как было не заметить, если Рокоссовский из панически бегущих солдат создал мощные, несокрушимо стоящие в обороне подразделения. Но реакция Генштаба была поразительно, скажем мягко, неадекватная — вместо того, чтобы немедленно же специальной директивой срочно отменить бредятину об одиночных ячейках и обязать немедленно же перейти к обороне в полнопрофильных траншеях, прислали к Рокоссовскому корреспондента «Красной Звезды», от общения с которым даже благородно сдержанного и вежливого Константина Константиновича всего передернуло…
Этому писаке нужна была всего лишь статья. Может, оно и верно — и это тоже нужно было — печатать в газетах об успехах наших войск.
Но в тот момент государственно важно было все-таки не статьи писать, а срочно и тотально изменять и совершенствовать систему обороны, дабы не пускать врага вглубь своей территории.
И опыт Рокоссовского в июле 1941 г. был особенно ценен именно с этой точки зрения, ибо он резко усовершенствовал не только систему обороны стрелковых дивизий, но и систему противотанковой обороны (об этом см. в гл. II раздела II).
Но «органическая ненависть к штабной работе» ни хрена и в упор-то не желала видеть! Сталин из Москвы увидел особую ценность нововведений Рокоссовского, в частности в противотанковой обороне, и немедленно распространил их на всю действующую армию! А Жуков корреспондентишку прислал, статейку накатать.
А ведь в июле 1941 г. особые отделы Западного фронта, где все это происходило, задержали свыше 100 тыс. бойцов и командиров, подавшихся в беспорядочный драп отступления и потерявших свои части (НВО. 2001. № 43). Это именно их в первую очередь подразумевали суровые слова июльской Директивы Ставки № 001919. «В наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме начинают кричать: «Нас окружили» — и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть (Млечин Л. Указ. соч. С 518).
Поразительно, но факт, что генералитет не делал никаких выводов. Так, в части, касающейся этик самых одиночных ячеек, подобная картина продолжалась как минимум до начала осени. В записке «О некоторых важных вопросах войны» от 3 сентября 1941 г. на имя И. В. Сталина 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко указывал, что войска «не любят закапываться в полный профиль. Делают ямки, цепляются за ветки и поэтому мало удерживаются. К тому же копают одиночные укрытия. Боец не чувствует плеча соседа и боится. Выглянув, не видит никого, уходит, думая, что другие ушли, и увлекает других». И тут же: «…немцы очень много работают, даже наступая. Закапываются на остановках, закапывают артиллерию, танки, бензин, самолеты — все, что можно Это придает большую устойчивость в обороне» (Досье гласности. 2003. № 7/8(23). С. 11).
И лишь только тогда, когда вмешался лично Сталин, положение изменилось к лучшему…
Честно говоря, по логике кровавой «алгебры» стратегии и тактики таранно-штурмового пролома столь «жесткой» по Тимошенко — Жукову «обороны» надо бы эти вышеуказанные и без того на редкость трагичные дроби еще и разделить на эти чертовы 2,386 раза — только тогда и получится практически абсолютно точная картина развернувшейся ранним утром 22 июня 1941 г. трагедии.
346
Если, например, слегка забежать вперед, то с изумлением придется узнать, что в разработанном Тухачевским и К° «Плане поражения» СССР в войне с Германией одна из основных ролей отводилась использованию заведомо негодных по качеству стрелковых дивизий, выставляемых в не соответствующем обстановке количестве, т. е. Мерецков в своем выступлении, по сути дела, повторял идеи Тухачевского из плана поражения. Как свидетельствует со страниц своей книги «Разные дни тайной воины и дипломатии. 1941 год» ныне покойный П. А. Судоплатов, перед войной военная контрразведка органов госбезопасности СССР действительно весьма активно занималась перепроверкой всех накопившихся материалов о военном заговоре 1937—38 гг., в связи с чем часто запрашивала информацию даже у разведки. Делю в том, что по воспоминаниям ссылавшегося на мнение своего друга и начальника военной контрразведки того времени А. Михеева (погиб в самом начале войны) Судоплатова, уж очень удручающей была картина компромата в отношении большой части командного состава РККА. Явно именно так и «выплыли» неприглядные данные, в частности, на К. А. Мерецкова. Не менее очевидно, что эта перепроверка осуществлялась по прямому указанию Сталина. Однако явно не следует спешить с преждевременным выводом, что-де вместо подготовки к войне и отпору агрессии готовилась очередная расправа над военными. К вящему, а возможно, и злобному неудовольствию свихнувшихся на антисталинизме, необходимо прямо, без обиняков указать, что подобные меры в преддверии неминуемой войны — один из важнейших, пожалуй, даже и один из ключевых элементов подготовки к отражению агрессии. Являющаяся одним из решающе ключевых компонентов оборонной мощи государства, политическая и боевая стойкость командного состава Вооруженных сил не может, не имеет права, тем более накануне войны, вызвать у руководства государства даже мизерную толику сомнений. Это не столько «во-первых», сколько прежде всего. В т. ч. и потому, что подобные решения принимались на высшем уровне, т. е. на уровне Политбюро ЦК ВКП(б) и происходило это далеко не единожды. Достаточно сказать, что уже в 1926 г. было разработано «Положение о подготовительном к войне периоде», а 15 марта 1930 г., и 15 мая 1935 г. были приняты особо секретные постановления Политбюро о борьбе с «врагами народа» (включая и их ликвидацию) именно в связи с неизбежностью войны. Кстати, подобные же меры принимались еще в царской России. Однако то, о чем речь пойдет «во-вторых», в данном случае еще более важно. С конца 1938 г., т. е. с момента назначения главой НКВД СССР Л. П. Берии, по инициативе Сталина и нового наркома внутренних дел был инициирован широкомасштабный процесс реабилитации и освобождения незаконно репрессированных в период «ежовщины». Естественно, что этот процесс затронул и военных, в результате чего к началу войны в кадры РККА было возвращено около 13 тыс. человек командного состава, о чем не в меру «объективные историки» умышленно предпочитают помалкивать. Но более всего оно понятно почему. Ибо не рассказывать же ведь о том, как в 1939 — 1940 гг. Генеральный прокурор СССР М. Панкратьев дважды строчил доносы на Л. П. Берию, обвиняя его в умышленном прекращении дел на «врагов народа»! А ведь это история более чем занятная, ибо дважды высокая партийно-государственная комиссия проверяла и деятельность самого Берии и возглавляемого им НКВД по реабилитации незаконно репрессированных и дважды же подтвердила полную законность и обоснованность этой реабилитации. М. Панкратьев, естественно, вылетел со своего поста. Т. е. курс государства на соблюдение законности очевиден, как, впрочем, и то, что одну из ведущих ролей в этом процессе играл НКВД СССР.
В то же время было бы весьма глупо отрицать факт отдельных репрессий в отношении некоторых представителей командного состава РККА, в частности, в первом полугодии 1941 г. Они затронули тогда два десятка человек, преимущественно из комсостава ВВС РККА. Называя все своими именами, не следует меж тем забывать, что фактическими инициаторами этих репрессий являлись Тимошенко и Жуков, особенно в отношении комсостава ВВС, о чем говорилось еще в первой главе. Более того, не следует забывать и о том, что с 3 февраля 1941 г. военная контрразведка напрямую подчинялась наркому обороны и начальнику ГШ, т. е. все тем же Тимошенко и Жукову, т. к. с указанного времени она являлась 3-м Управлением Наркомата обороны. И часть комсостава ВВС, и Мерецков были арестованы с их ведома и санкции — такой тогда был порядок.
347
Мельтюхов М. Упущенный шанс Сталина. С 397.
348
Анфилов В. А. Провал «Блицкрига» С. 125.