Страница 89 из 92
Я вскочил с пола и зашагал туда-сюда по камере. Пытался. Он говорил, что пытался, но ничего не вышло, потому что кончилось время брата Николая. Но не пытайся он вовсе, Николай погиб бы там, дома, и плыл бы распухшим трупом по какой-то там речке! Попытка что-то изменила: не время, но место. Значит, если не врет зарайский всезнайка, будущее все-таки меняется! Значит, можно!.. Значит, попробую и я. Распустить цирк, а потом позвонить-таки чудачке Инге, кто бы она ни была на самом деле, и попытать счастья в покорении женского сердца. Ну, чем не план на пятилетку?!
Кузнецов, щурясь, следил за моей лихорадочной беготней.
— Что, накатило?
— Нет, просто… Я кое-что понял. И… знаешь, я все-таки пойду, — наконец решился я. Прозвучало немного виновато.
— Хорошо, — отозвался он бесстрастно.
— Друзья, не торопитесь делать ноги, меня не оставляйте без подмоги! — возопил Пахом, заламывая ручки. — Я в этом ихнем чертовом подвале до дней весенних дотяну едва ли… Ведь путь свободен, так бежим на волю. — В голосе Пахома зазвучали повелительные ноты. — Давайте, пошевеливайтесь, что ли! Неужто без вины взойду на плаху?! Спасайте же меня…
— Пошел ты…! — вырвалось в рифму.
Я явственно понял, что должен сейчас сделать.
Подошел к Отто (кукла задрожала, отклоняясь от меня в ожидании то ли удара, то ли окрика), наставил на него сложенные пистолетом пальцы. Мысленно нажал на спуск. Стер.
Голова Отто дернулась, белое лицо медленно поднялось.
Ничто не затрепетало во мне. Это больше не был Отто.
Не жаль.
— Убей… — разлепились губы. Голос был настоящий, не пахомовский.
Но кукла тут же подхватила:
— Вы выиграли, упейтесь ликованьем! Я ухожу. Спасибо за вниманье! — Пахом раскланялся, и рука Отто обвисла.
— О, пожалейте… бедного Пахома… — снова выговорил Отто бесцветным голосом. — Ему не пережить… подобного облома… Но в качестве прощального привета… он просит Венди передать вот это…
Он рывком поднес неподвижного Пахома к лицу, вцепился в него зубами, словно хотел одним глотком выпить из него и кровь и душу, разорвал ткань, потом пальцами левой, все еще пристегнутой руки покопался в кукольных потрохах и вынул красное тряпочное сердце.
— Бери… В аду увидимся мы скоро… Людмила отомстит за Черномора…
Я попятился к двери, не в силах выносить этот бред.
— Влад, пошли.
Отто уронил голову, ослабевшие пальцы выпустили игрушечное сердце, и оно подбитым мотыльком скользнуло на пол. Медленно сползла с опущенной руки распотрошенная окровавленная кукла. Пахом повисел несколько секунд вниз головой, бессмысленно тараща на нас нарисованные глаза, потом сорвался и упал.
— Он… перестал думать, — чуть слышно сказал Влад.
— Он перестал дышать. — Кузнецов подошел к Отто и пощупал пульс на руке и шее. — Он мертв.
…Все чувства притупились. Цвета потускнели, очертания людей и предметов потеряли четкость, приглушились звуки; я не мог сказать — тепло или холодно… Я даже не запомнил обратной дороги и пришел в себя только у незнакомой железной лестницы. Кузнецов что-то объяснял мне, усиленно жестикулируя. Влад стоял рядом и кивал. А я тупо глядел перед собой и мял в кармане какой-то катышек.
— Все запомнили? — командным голосом выпалил мне в лицо Кузнецов. От меня кажется требовалось ответить «так точно». Что я и сделал без особого энтузиазма.
Андрей все понял по моим глазам. Вздохнул. Наставил на меня палец и четко, по слогам сказал:
— Выйдешь на поверхность — беги и не оглядывайся. Забирай ребят и увози из города. Даю тебе форы один день. У Влада мой домашний номер и адрес. Это на самый-самый крайний случай, понял?
— Понял.
— Давайте, вперед.
Я кивнул. Почему-то вырвалось:
— А ты?
— Я конторе душу продал, — ухмыльнулся Кузнецов, — Ничего, не пропаду. Вот получу вольную, может, и свидимся.
— Я позвоню, — пообещал я.
— Давай уже, пошевеливайся.
Мы с Владом стали подниматься наверх.
Лестница окончилась круглым люком.
«Пенопласт», — мысленно сказал я железяке. Люк побелел, я проломил его кулаком, и в дыру хлынули свет и снег.
Мы выбрались на обочину дороги. Я огляделся, пытаясь сориентироваться. Голова кружилась. Не от усталости — от предчувствия очередного нырка в будущее. Не сейчас, взмолился я, только не сейчас. Я ничего не хочу знать о будущем, будь оно проклято.
Я внутренне напрягся, сдерживая приступ — и через пару секунд отступило.
— Эй! — услышал я сквозь шум дороги звонкий голос Венди. — Это же они! Туда, туда, вон Артем!
Обдав меня снежными брызгами, рядом затормозил микроавтобус. Распахнулась дверь, и из салона повыпрыгивали ребята. Обступили гомонящей стеной, кто-то полез обниматься. Холодные ладони сжали мое лицо. Я опустил глаза и увидел близко-близко лицо Венди. И вдруг показалось, что мы отгорожены от всего мира глухой стеной — только я и она.
— Где Отто? — выдохнула она.
— Отто умер.
Я не знал, что еще сказать.
И только сейчас я догадался, что за комочек в кармане беспокойно теребят мои пальцы.
Я взял Венди за руку и вложил в ее ладонь кукольное сердце.
Она вскрикнула и села на снег, зажав рукой рот. Стало тихо-тихо, только машины шуршали мимо.
— Так вышло, Венди, — пробормотал я. — Никто не виноват. Он просил передать…
Она подняла на меня огромные глаза без бликов света и отвела от лица дрожащую руку. Снег запутывался в ее волосах, губы кроваво алели на бледном лице. «Белоснежка, — отстраненно подумалось мне, — вот как выглядит настоящая Белоснежка, а вовсе не так, как Дисней нарисовал».
— Они убили его, — произнесла она утвердительно и начала медленно подниматься, неотрывно глядя мне прямо в глаза.
— Нет… — замялся я, не умея объяснить произошедшее понятными и простыми словами. Впрочем, слова ей были не нужны. Вряд ли она их слышала.
— Артем… — Она плавно, по-русалочьи обвила мне шею холодными руками и привстала на цыпочки. — Они заплатят, правда? Мы отомстим. Помоги мне. Это совсем нетрудно.
— Да, — улыбнулся я, и сердце запрыгало от счастливого предчувствия: я обрадую ее! — Что мне делать?
Захотелось подхватить ее, маленькую и легкую, на руки и нести сквозь снег туда, куда она укажет, хотя бы и на край света. Почему я раньше был с ней так холоден? Милая, чудесная Венди, единственная наша радость, добрая, жертвенная…
— Убей всех, — кивнула она, не отводя глаз. И дождалась, пока я кивну в ответ. Только после этого обернулась к остальным.
— Вы слышали, — мягко сказала Венди. — Всех.
Мы никогда еще не вызывали такой бури.
Небо сошло на землю.
Что защитило нас самих в этом урагане, не помню. Кто-то, наверное, удерживал ветер и снег телекинезом… хотя этого и не может быть, потому что не может быть никогда. Мы разнесли забор и стройплощадку. Бетонные блоки, как спичечные коробки, кувыркались над нашими головами, а мы даже не пригибались. Накренилась и рухнула круглая башня. Закричало железо — это гнулся и ломался сжимаемый чьей-то силой кран. Взлетела, вертясь, как фонарик на новогодней елке, граненая будка сторожа, косо ушла через улицу в сторону «Че Гевары» и ударилась в стену…
Магия текла из меня сама по себе, словно во мне открыли кран, а сам я закрыть его не мог… только наблюдал… был батарейкой, был деталью…
«Нет, нет же, — в какой-то момент спохватился я, — мы все делаем самое важное дело, мы — солдаты крестового похода, мы вершим высшую волю… мы боги… мы апостолы нового мира… так было задумано, таково предназначение… для нас нет преград… буря — моя правая рука, огонь — моя левая рука… и пускай земля взлетает праздничным фейерверком… идти туда, туда, вглубь, где прячется враг… он ничтожен и слаб, но он нанес невозместимый урон, и он заплатит…»
Это совсем нетрудно, напомнил из снежно-огненной метели самый любимый голос на свете.