Страница 63 из 98
Тем временем Уилли Маккензи настроил свои волынку и заиграл.
Наш славный волынщик, — пишет Хоуит, — играл без устали. Это было истинное наслаждение — сидеть в маленькой хижине и слушать его музыку. Мы просили его сыграть то одну мелодию, то другую — все, какие могли припомнить, и он все их мастерски исполнял. Не припомню случая, чтобы музыка оказывала на меня столь сильное и приятное впечатление. Юноша играл пиброхи и марши, и мы невольно заражались военным пылом горцев. Но наибольшее впечатление на нас произвел знаменитый ламент — тоскливая, берущая за душу мелодия. Уилли объяснил нам, что происходит: оказывается, горцы маршируют к берегу моря, где им предстоит сесть на корабль и отправиться в долгое, может, бессрочное изгнание. По дороге они поют эту песню:
Эту мелодию невозможно было слушать без слез. И я хотел бы предложить всем умникам, которые презрительно отзываются о волынках: пусть они сначала приедут в Шотландию и послушают волынку так, как мы ее услышали в тот день, а потом уж выносят свое суждение.
Что касается меня, то я с куда большим удовольствием послушал бы игру Уилли Маккензи 90-летней давности, чем всех этих современных мастеров, которые обивают пороги Бреймарского, Инвернесского и прочих фестивалей. Ведь Уилли, любовно обнимающий свою волынку на Куллоденской пустоши и оглашающий ее зеленые курганы «Похоронной песней Маккриммона», — явление, удивительное во многих отношения. И прежде всего он удивителен своим непониманием простого факта — всего, что ему так дорого, за что он изо всех сил держится, уже не существует. Оно умерло на этой самой пустоши девяносто лет назад.
Глава восьмая
Гора Бен-Невис
Я пересекаю страну с востока на запад, до полуночи пою песни мятежников, попадаю в Край Оленины, посещаю шотландский монастырь, взбираюсь на Бен-Невис и рассматриваю в Форт-Огастесе засекреченный портрет принца Чарли.
Я распростился с Инвернессом и направился вдоль Каледонского канала к Форт-Огастесу и Форт-Уильяму. Вот два города, чьи имена будто нанесены на карту Шотландии рукой Фенимора Купера! Оба они строились в восемнадцатом столетии как военные крепости. И главное их предназначение заключалось в том, чтобы облегчить процесс покорения местного населения — шотландских горцев. Точно так же, как канадские форты возводились для борьбы с краснокожими.
Теперь я ехал по волшебной стране «гленов и бенов», чье бесконечное чередование время от времени прерывалось проблеском озерных вод. Упомянутый канал меньше всего походил на канал в обычном понимании слова. Да он, по сути, и не является каналом — это серия коротких рукотворных сооружений, соединяющих между собой четыре длинных узких озера, «лоха». В результате тридцать восемь миль от совокупной длины приходятся на озера и лишь двадцать две — собственно на канал. Корабль, следующий по Каледонскому каналу от Инвернесса, к моменту входа в озеро Лох-Ойх находится на высоте ста футов над уровнем моря!
Я не уставал удивляться живописной местности, по который проезжал. Сколько первобытной дикости и великолепного уединения в этих горных хребтах и склонах холмов, заросших темными соснами и лиственницами. И как неожиданно открываются меж них узкие озера, в чьих глубоких водах отражаются причудливые контуры горных вершин. Если бы меня попросили назвать самый романтический маршрут для сухопутного путешествия в пределах Европы, то я, не задумываясь, отдал бы пальму первенства путешествию вдоль Каледонского канала. Уж вы мне поверьте, окрестности Рейна ему и в подметки не годятся! Что вы там можете увидеть? Одни и те же холмы, замки да чахлые виноградники. Подобное однообразие быстро приедается и утомляет путешественника (счастливое исключение составляет лишь участок пути через Сен-Гоар и рядом с Бингеном). То ли дело Великая долина, по которой проходит Каледонский канал. Здешний пейзаж поражает воображение богатым разнообразием и почти пугающим великолепием.
И еще хочу признаться: решение ехать на автомобиле было большой ошибкой с моей стороны. Ну ничего, когда-нибудь я вернусь в эти края налегке, и уж тогда-то ничто не помешает мне скользить на пароходике по водной глади канала.
Судьба занесла меня в Край Оленины.
Я понял это сразу же, как только вошел в маленькую гостиницу, прятавшуюся в тени большой горы. Она была из разряда тех гостиниц, которые представляются англичанам некоторым подобием рая. Еще бы, ведь здесь они могут свободно сидеть и развлекать друг друга небылицами о подстреленных оленях и пойманных чудо-рыбах. Что может быть лучше! Никто не прервет тебя (поскольку отдыхают они, как правило, без жен); и никто не станет противоречить (ибо, во-первых, это считается невежливым, а, во-вторых, у кого же хватит смелости первым бросить камень в человека, оседлавшего тему охоты или рыбалки?).
В гостинице царит вполне спартанская обстановка. Сквозняки разгуливают по всему дому — от парадных до задних дверей. В холле скопление разнообразных тростей, напоминающих Лурд с его ненужными костылями. В стеклянных ящиках красуются неправдоподобно большие рыбины (на ум невольно приходит сумасшедший таксидермист, накачивающий их с помощью насоса). Эти потрясающие экземпляры, очевидно, призваны внушить великодушным и непредвзятым умам, что не все фантастические истории рыбаков апокрифичны. На консолях расставлены чучела оленьих голов. Черные выпуклые глаза взирают на посетителей с легким укором, над ними громоздятся роскошные вешалки рогов. От этих красавцев невозможно нигде укрыться. Их стеклянный взгляд пронизывает вас, даже когда вы следуете по длинному коридору к своей спальне.
Случайному постояльцу не слишком уютно в подобных гостиницах. Он ощущает себя нежелательной помехой — примерно как человек, вынужденный прозябать в чужом клубе, пока в его собственном проводится косметический ремонт. Стоит зайти в комнату, как разговор, шедший до того, внезапно прерывается. Поневоле чувствуешь себя нахалом, вторгшимся на чужую территорию. Ты не убиваешь оленей и не истребляешь осетров, следовательно, не являешься членом тайного сообщества. На тебя смотрят как на неуместное (и весьма неприятное!) напоминание об окружающем мире.
Во время завтраков и обедов вас неизбежно преследует оленина. Лично я ненавижу оленину! По-моему, это блюдо совершенно незаслуженно перехваливают. Я бы скорее предпочел мясной фарш из консервной банки. Даже странно, что шотландцы — подарившие миру такие восхитительные супы и каши — в девяти случаях из десяти оказываются неспособными приготовить приличное мясо. Эта черта роднит их с ирландцами, те тоже не умеют жарить мясо. Ростбиф в ирландской гостинице более всего смахивает на кусок резинового коврика. Трудно себе представить более жалкое кухонное изделие, если, конечно, не брать в расчет жареную оленину из благословенного Края Оленины. Единственное, что примиряло меня здесь с завтраками, — это джем из красной смородины. Об осетрине не скажу ничего худого. Шотландцы великолепно готовят осетра — когда удается его поймать!
Как правило, завтраки в гостиницах, подобных этой, проходят в одиночестве. Столовая наполовину заполнена случайными автомобилистами. Постоянные обитатели в эту пору отсутствуют: они либо ползают на пузе в вересковых зарослях, либо же стоят с удочкой по пояс в воде. То ли дело обед! К этому часу охотники обязательно спускаются с холмов, а рыболовы выныривают из «лохов».
Они сидят за столом в гробовом молчании — истинное воплощение английского духа — и бесстрастно поглощают оленину. На их непроницаемых лицах печать былого. Их твидовые пиджаки в крупную клетку и вечерние галстуки бабочкой свидетельствуют о социальном статусе владельцев: здесь сплошные генералы, адмиралы и губернаторы провинций! Сразу же представляются серые контуры линейных кораблей, стройные колонны пехотинцев и запыленные эскадроны кавалерии, жаркие пустыни и белые города на берегу чужих океанов — все то, что служило фоном к их прошлой жизни. Теперь эти люди самозабвенно ползают в вереске, бродят по мелководью и с каменными лицами сидят по вечерам за столом. Они ждут не дождутся того часа, когда можно будет потихоньку улизнуть в маленькую комнатку позади бара. Там их ждет вечерняя порция скотча из личных запасов хозяина и бесконечное обсуждение дневных успехов и неудач.