Страница 34 из 98
Эти горячие английские джентльмены, конечно же, не могли и предположить, что настанет время, когда описанная ситуация потеряет всякий смысл. И, наткнувшись на подобный эпизод в исторической хронике, читатель будет недоумевать: а из-за чего весь сыр-бор? Почему пустяковый жест артистов вызвал такой гнев щепетильных англичан? О, невежественные читатели! Да будет вам известно, что тогда в Стерлинге английским послам нанесли самое страшное оскорбление, какое только средневековый мир мог бросить в лицо нации. Дело в том, что в те далекие времена бытовало мнение, будто англичане рождаются с хвостами. Это невероятное (и согласитесь, обидное!) поверье выросло из католической легенды о святом Августине. Якобы когда он со своими монахами пришел в Дорсет, местные жители по наущению Сатаны ополчились на святого и прогнали его прочь. Причем не только прогнали, но и побили всю честную компанию хвостами ската (или какой-то другой похожей твари), которые носили на своей одежде. Бог решил покарать их за святотатство и объявил, что отныне все англичане будут ходить с хвостами. Эту легенду можно встретить в ряде латинских и франкских хроник периода раннего средневековья. Известно ли вам, что в то время жители Европы называли англичан не иначе как tailard, то есть «хвостатые». И надо ли объяснять, как наши предки реагировали на подобные грязные инсинуации? Если вы желали свести знакомство с английским кинжалом, стоило только произнести слово «хвост» — и успех обеспечен. Англичане настолько болезненно реагировали на эту историю, что едва могли видеть, как корова отмахивается от мух хвостом. «Хвост» вообще был под запретом — во всех видах! И что же себе позволили мерзкие французы? Там, на Стерлингской скале хвосты (в их грязных французских руках) определенно крутились и раскачивались. И перед лицами сорока английских джентльменов!
Так они и ехали сквозь дождь и снег, эти сорок всадников. И в конце концов приехали в родную Англию. Там почти ничего не изменилось за время их отсутствия. Шекспиру по-прежнему было два годика, Бэкону — пять. Молодой человек по имени Фрэнсис Дрейк уже вырос и готовился вместе с Хоукинсом выйти в море. И как-то так получалось, что все эти люди — неосознанно, будучи игрушками в руках у слепой судьбы — оказывались в нужное время в нужном месте. Чтобы послужить к вящей славе Англии и королевы Елизаветы! А в то же самое время на голой скале Стерлинга тосковала другая королева — одинокая, в окружении неверных, неправильных людей. Вот она стоит у окна и с тоской вглядывается в свинцовый туман, в котором хищные пальцы ветра проделывают прорехи. Старая боль в боку не дает ей покоя. Легкое, неуловимое эхо Тюильри почти не слышно, его поглотила предательская тишина старой скалы. Туман делается все гуще, принимает зловещие формы. Королева со вздохом отворачивается от окна. Она одна, всегда одна… Королева безутешно плачет.
Глава четвертая
Сент-Эндрюс и Перт
Я под дождем следую к Лох-Левену и оказываюсь в плену у новых воспоминаний о королеве; далее я приезжаю в Сент-Эндрюс — город, который даже во сне играет в гольф. Я пересекаю Тей по пути в Данди и продолжаю свой путь в Перт, где встречаю коробейника, распивающего ром и пиво.
Неподалеку от Стерлинга на склонах Охильских холмов я наткнулся на местечко под названием Доллар. Меня особо позабавило, что Доллар располагается буквально под боком у Стерлинга и всего в нескольких милях от живых, полновесных долларов Данфермлина! Думаю, что шотландцы — которые, по слухам, в равной степени любят доллары и фунты стерлингов — должны особенно охотно селиться в здешних местах. В деревушке мне рассказали, что, если подняться выше в холмы, то там можно увидеть узкую горную долину (в Шотландии они называются гленами). Посреди этой долины находятся развалины замка, некогда принадлежавшего семейству Аргайлов. Он носил название Касл-Глум, то есть Мрачный. По словам местных жителей, в древности про обитателей этого замка говорили так: живет в Мрачном замке, на берегу речушки Гриф (или Горестной), в долине Кэр (то есть Долине забот), рядом с деревней Доллар (или деревней Скорби[23]) — уж точно, в самом несчастном месте на земле! На мой слух, звучит, как отрывок из Беньяна.
Был мокрый, дождливый день. Облака висели так низко над холмами, что верилось: встань на табуретку, и достанешь их палкой. Мелкий дождь падал тонкими косыми струйками, а злобные порывы ветра со всей силы ударяли из-за угла и заставляли струйки снова взлетать в воздух. Местность вокруг выглядела серой и унылой, словно застывшей в печали. Время от времени в Шотландии выдаются такие дни, когда кажется, будто и небо, и земля сдались на волю грусти. На фоне плачущего неба и слезливой земли особенно отрадно видеть неизменное добродушие людей, эту землю населяющих. В такие дни поленья в камине сельской гостиницы пылают особенно ярко, и вы с обостренной благодарностью воспринимаете простой вопрос хозяйки:
— Возьмете яйцо к чаю?
Я просто влюбился в эту фразу! Попав сюда, забудьте всякие изыски типа «не желаете ли яйцо?» или «подать вам яйцо, сэр?» или «позволю себе смелость предложить яйцо». В Шотландии спрашивают именно так: «Возьмете яйцо к чаю?» И в этом, мне кажется, присутствует некая средневековая учтивость. Как будто мне и вправду предлагают пойти на кухню и протянуть руку за яйцом.
Или вот еще одна достойная фраза: «И тут раздался стук в дверь». Шотландцы говорят буквально следующее: «И тут пришел стук к двери». Да-да, у них никогда не бывает стука «в дверь», а только так — «к двери». Это наш английский «стук» тупо стучит, шотландский же «приходит». Согласитесь, звучит намного драматичнее. Так и видишь, как нечто — еще не «стук», но уже несущее в себе все его зловещие признаки — маячит вдалеке, затем начинает приближаться с неотвратимостью Рока в греческой трагедии и наконец останавливается на вашем пороге и, выдержав долгую, почти устрашающую паузу, проявляет себя в полной красе. Жутковатая картина! Почти как в шотландских легендах:
— И вот… ты слушаешь меня?., и вот стук пришел к двери, а затем…
День уже клонился к вечеру, когда я подошел к озеру. На фоне серого неба его поверхность казалась серебристо-белой и была вся исколота падавшими дождевыми каплями. Недалеко от берега на волнах покачивалась маленькая лодочка, а в ней мужчина в мокром, блестящем дождевике методично забрасывал в озеро наживку. День был как раз подходящий для рыбной ловли: дождливо, облачно, ветрено.
Посреди озера виднелся мрачный остров, который отсюда смотрелся как темное скопление деревьев, над ними медленно перемещалась причудливая туманная пелена. Издалека казалось, будто старая колдунья бродит по полянке, собирая ядовитые ягоды. Я тоже сел в лодку и погреб к острову. Деревья выстроились плотными рядами вдоль берега, словно часовые, поставленные охранять некий секрет. Уже на острове выяснялось, что секрет этот — развалины старого Лох-Левенского замка.
От него многое осталось: квадратная сторожевая башня, стена, огораживающая замковый двор, останки стен, выглядящие зарубцевавшимися шрамами на зеленом мху, кустарник и живая изгородь из деревьев, за которыми темные волны накатывались на берег с тихим, характерным для озера звуком. Я похвалил себя за то, что прямо из Стерлинга направился к Лох-Левену, поскольку таким образом я повторял путь, некогда проделанный Марией Стюарт. К тому же здешний остров, как и многие шотландские пейзажи, сильно выигрывает в дождливую погоду…
Итак, припомним, на чем оставили древний замок: королева стоит у окна и печально разглядывает туманную долину Карс-о-Стерлинг; принц Джейми покойно спит в своей колыбели; Дарнли хандрит, а Босуэлл красуется в новом голубом камзоле. Все это происходило шесть месяцев назад (немалый срок, чего только не случится с женщиной за полгода!). Однако теперь уже июнь 1567 года. Прошло два месяца с того зловещего взрыва в Керк-О'Филде, который разбудил Эдинбург и эхом прокатился по всей Европе. Эта заурядная вспышка пороха высветила такую картину, которая проняла даже не слишком щепетильную совесть шестнадцатого столетия. Весь цивилизованный мир — Англия, Франция и Ватикан — обсуждал неприглядные дела, творившиеся в Шотландии. Супруг королевы зверски убит. Сама королева оказалась под подозрением. Что же до графа Босуэлла, то его соучастие в преступлении ни у кого не вызывало сомнений. Поговаривали о любовной связи между этими двумя. Следует пояснить, что в ту эпоху никто не возражал против убийства как такового. Для шотландцев это был старый добрый обычай, да и в остальных государствах политическое убийство считалось вполне допустимым средством достижения целей. Бывали случаи, когда одно дешевое убийство — при условии, конечно, что оно правильно спланировано и реализовано — помогало избежать множества смертей в ходе дорогостоящей войны. И никто бы особенно не стал жалеть лорда Дарнли, этого жалкого спившегося труса, но вот то, как Мария Стюарт решила обойтись с убийцей своего мужа, возмущало многих. Даже королеве не дозволено нарушать законы справедливости, а согласно этим законам убийце место на виселице, а не в постели вдовы. Многие пытались предостеречь Марию. Среди них была и Елизавета, которую трудно отнести к числу ближайших друзей шотландской королевы. Тем не менее, изменив своей обычной сдержанности, она пишет «дорогой кузине» письмо, в котором умоляет соблюсти правосудие. Увы, это необычное послание — одно из тех честных и взволнованных писем, которые одна женщина пишет другой в приступе неконтролируемой искренности — не возымело действия. Мария никого не слушает, похоже, она вознамерилась испить до дна чашу позора и печали.
23
Название деревни созвучно «Dolour» — скорбь. — Примеч. перев.