На острие меча

— И решаетесь повсюду возить ее с собой? — удивился де Морель.

— Теперь уже только до Парижа. Нужно найти издателя. Хорошего издателя, понимающего, что держит в руках не просто кучу исписанных листов, а саму историю. Причем историю страны, здесь, во Франции, почти неведомой и не менее загадочной, чем Индия.

Мушкетеры задумчиво помолчали. По обе стороны дороги зеленели не тронутые войной поля. Никто не способен был убивать под такими голубыми небесами, в стране с такими живописными перелесками, на коврах из заливных лугов.

Наблюдая эти вроде бы давно знакомые, но по-прежнему чарующие пейзажи, д'Артаньян безуспешно пытался представить себе страну казаков Украину, с ее жестокими воинами, варварско-рыцарскими обычаями, бескрайними выжженными степями и порожденным набегами несметных орд безлюдьем. Даже неукротимая фантазия гасконца не позволяла вообразить весь тот далекий и неправдоподобный мир, который должен был предстать перед ним благодаря захватывающему рассказу странствующего летописца.

Тем не менее он очень внимательно выслушивал все новые и новые истории, которые приключались с Пьером Шевалье в тех далеких краях, и предчувствие подсказывало ему: судьба неминуемо сложится так, что он тоже побывает в дивной «казакии», тоже познает многое из того, во что, хоть и с трудом, но все же верит или, наоборот, решительно, принципиально не верит.

— Кажется, я смогу помочь вам, — сказал д'Артаньян, выслушав от Шевалье еще одну, совершенно невероятную историю о том, как, отправляясь в поход, татары питаются кониной, которую «пекут», а точнее, размягчают под своим седлом. А пикантной приправой к этому блюду служит конский пот, которым пропитывается мясо во время скачки.

Д’Артаньян даже не стал уточнять некоторые детали, показавшиеся ему сомнительными в этом гастрономическом процессе. Не захотел интересоваться и тем, приходилось ли самому странствующему летописцу питаться подобным «деликатесом».

— Не смею рассчитывать на это, граф, — произнес Шевалье.

— Поэт Савиньен Сирано де Бержерак, вместе с которым я имел честь служить в гвардии его величества и даже сражаться под стенами Арраса, как-то познакомил меня с издателем Клодом Барбеном. Уж не знаю, что представляет собой этот господин как издатель, — ибо знакомство было случайным, а высказываться по этому поводу наш пиит не торопился. Однако замечу, что типография его, «Под знаком креста», лучшая в Париже. Об этом говорят многие.

— Хотите заверить, что под вашу рекомендацию и поручительство Барбен, возможно, согласится и финансировать издание моих трудов? — вопросительно улыбнулся Шевалье, помня, что во время беседы с любым спутником очень важно вовремя вернуться в мир деловых связей и приличествующей его положению вежливости.

15

По мере того как отряд втягивался в долину, воины Гяура становились все молчаливее и все настороженнее всматривались в серые гребни скал, нависающих над ее склонами с такой окаменевшей яростью, словно готовы были вот-вот обрушиться на них, чтобы навеки погрести под обвалом.

— Нужно было бы обойти эти погибельные места, князь, — негромко проговорил Улич, приближаясь к Гяуру. — Лучшего места для засады и черти не отыщут.

— Я уже понял это, гнев Перуна. Но что ты подскажешь, верховный советник: вернуть отряд, потому что долина страшноватая? — с мрачной иронией поинтересовался полковник, взглянув на Улича. — А потом объехать село, в котором тоже может оказаться засада? Убежать от показавшихся вдали всадников: вдруг за ними целое войско?

— Не гневи богов, князь.

— Мы должны пройти эту долину, — резким, мужественным тоном проговорил Гяур. — Даже если перед нами разверзнется преисподняя. Даже если преисподняя, советник!

— Я не советник. Воин! — поиграл желваками Улич. — Мы уже не раз говорили об этом, О-дар!

— Однако Тайный совет Острова Русов приставил тебя ко мне как верховного советника. Чтобы ты возникал со своими советами именно тогда, когда они уже бесполезны. — Гяур еще раз бросил ироничный взгляд и пришпорил коня.

Улич запрокинул голову. Несколько мгновений держал ее так, уставившись полузакрытыми глазами в высокие, подернутые лазурью, голубовато-белесые облака. Это, почти ритуальное, «обращение к небесам» он совершал каждый раз, когда Гяур или кто-либо другой, то ли умышленно, то ли по неосторожности, наносил ему душевную рану. Воля его не была настолько сильной, чтобы в любой ситуации оставаться невозмутимым. Это была одна из самых очевидных и страшных слабостей Улича, зная о которой, Тайный совет долго сомневался: стоит ли доверять ему роль верховного советника молодого князя Одара-Гяура.

И сомнения Тайного совета были справедливы. Улич и сам отлично понимал это. Познав многие виды человеческой деятельности, он, тем не менее не овладел искусством подчинять гордыню собственной воле. А чего стоит вся ученость верховного советника, если в трудную минуту он не способен сдержать обиду, ненависть, гнев?

Ритуал «обращения к небесам» — простой, но удивительно облагораживающий — был подарен ему самим верховным волхвом племени, древним князем Божедаром. За ним, за волхвом, и было последнее слово при назначении Улича. Тем не менее советником к Гяуру он был приставлен лишь потому, что найти более подходящей кандидатуры совет уже не мог. Для подготовки ушло бы слишком много времени.

Похоже, что Гяур тоже знал о сомнениях совета. Каким-то образом узнал о них, хотя совет никогда не разглашал тайн. И, очевидно, князь не одобрил его выбора. Впрочем, начать нужно с того, что Гяур вообще не нуждался ни в каких советниках. Демонстративно, вызывающе не нуждался. Он всегда чувствовал себя свободным рыцарем, эдаким «вольным стрелком». Не зря, прежде чем прийти на Украину, он уже успел хоть недолго, но послужить султану, императору и еще нескольким правителям.

Впрочем, ритуал длился всего несколько секунд. Едва успев завершить его, Улич махнул рукой предводителю норманнов, и тот помчался со своей десяткой рослых, закованных в сталь, шведов к Гяуру, чтобы прикрыть его, прежде чем князь успеет доскакать до скалистой теснины. Прикрыть мощными щитами, толстенными, под стать только этим богатырям, копьями, панцирями и своими жизнями. Таковой была воля Тайного совета, нанявшего их. Такова собственная воля этих отборных воинов. А значит, и их судьба.

Словно предвидя это решение Улича, князь погнал коня как можно быстрее и, прежде чем норманны успели настичь его, промчался через теснину, оказавшись перед широкой долиной, в которую с разных сторон стекалось несколько дорог и тропинок.

Склоны этой части долины тоже оказались усеяны валунами. Однако здесь они «произрастали» не так густо, и низинное ложе было покрыто не щебнем, а большими синевато-зелеными, с желтым переливом, коврами из травы и цветов, излучающими успокоительную поднебесную прохладу.

— Князь! Там впереди бой, князь! — показался из-за гряды камней Хозар, посланный вперед вместе с двумя опытными воинами-лазутчиками, Кострой и Назирисом, в разведку.

— Бой?! — осадил коня Гяур. — Кто же там сражается?! У них большие силы?

— Обоз под охраной сотни казаков. И еще какая-то карета. Кажется, с ней несколько польских гусар.

— Так с кем же сражаются эти польские гусары, гнев Перуна?! С казаками?!

— Похоже, что на них напал отряд Бохадур-бея! На гусар и казаков!

— Ну что ж, значит, Сварожичу все же угодно было свести меня с этим Бохадур-беем, — рассмеялся Гяур, протягивая руку, в которую Олаф тотчас же вложил его грозное копье-меч. — Далеко они отсюда?

— За рощей. Туда подходит еще одна долина. Там река. Небольшая река, князь.

— К роще движемся бесшумно. Попытаемся ударить внезапно, — негромко наставлял свои сотни Гяур. — За мной, русичи-гяуры!

— О-дар! — негромко, но все же дружно откликнулись воины только им известным боевым кличем предков-уличей.

16

Как ни гнал сержант-кучер лошадей, тем не менее вечер настиг их у небольшого заезжего двора, расположенного у подножия горы в двух милях от ближайшего селения.